"Охотник на ведьм" - читать интересную книгу автора (Локамп Пауль)

V

Перед закрытыми воротами я не притормозил, они даже на вид были хлипкие — снес и не почувствовал, только обломки досок по сторонам мелькнули. Барабанной дробью застучали по днищу мелкие камешки, и я вырвался на проселочную дорогу. Машина уверенно набирала скорость; слава Богу, здесь не было рытвин и колдобин. Впереди, за небольшим полем, которое сейчас покрыто плотным слоем тумана, темнел лес. Да, там будет похуже — дорога извилистая, покрытая глубокими ухабами и корнями деревьев, которые выпячивались из земли, словно вены на руке старика.

Я гнал по лесной дороге, срываясь в глубокие заносы, и молился всем богам сразу, чтобы на очередном вираже не улететь в канаву. Если бы не ямы, ехал бы быстрее, но утренний туман, будь он проклят, лежал рваными клочьями, и видно было чертовски плохо. Плевать на подвеску, но я боялся растрясти Казимера, который лежал на разложенном переднем сиденье и молчал. Лишь временами, когда он терял сознание, с его губ срывался невольный стон.

— Держись, Казис, еще немного осталось! Еще немножко потерпи! — я повторял эти слова, как молитву. — Скоро из лесу на трассу выскочим, а там вызовем навстречу скорую помощь и все будет пучком! Ты, главное, держись!

Перед глазами мелькнула знакомая развилка — сейчас направо, и до трассы останется меньше десяти километров. Не сбавляя скорости, я вошел в крутой поворот, едва удерживая машину на дороге, и, выходя из виража, вдавил педаль газа в пол.

— Держись, Казис, мало осталось!

— Тормози, Сашка, — чуть слышно сказал Казимерас.

— Некогда, святой отец, терпи!

— Тормози…

Я бросил взгляд на его осунувшееся лицо и понял — нет, не успею. Как бы ни спешил — не довезу. Богомать! Я затормозил у небольшой поляны.

— Ну что же ты, отче? — чуть не зарычал я. Спазмы перехватывали мне горло. — Скоро трасса, сейчас из леса выедем — вытащу тебя отсюда!

Он слабо качнул головой и прикрыл глаза.

— Нет… поздно… Не над… ехать… Давай хот… тот свет… без гонки… Помоги выбраться… тесно…

Я выбрался из машины и, сжав зубы от боли в ноге, с трудом вынес тяжелое тело ксендза на обочину. Трава была мокрая от росы, поэтому я сделал несколько шагов в лес, где аккуратно опустил его на землю, подложив под голову свернутую ветровку.

— Зачем ты так, ведь почти приехали!

— Не мельтеши, Шурка…

Будь все проклято! Господи, если ты есть! Что мне Вечность, махнем не глядя — Вечная Охота за его жизнь! Ну что же ты медлишь! Дьявольщина! Появись сейчас рядом со мной Люцифер, он бы совершил удачную сделку — я бы продал душу не раздумывая!

Наверное, так и должно быть. Настоящие бойцы уходят без реплик и напутственных слов. Мы живем не в голливудских фильмах, где герои говорят длинные прощальные речи, размазывая по лицу красную краску. Казимерас был настоящим воином, и уходил как настоящий мужик, без стонов. Только внимательно смотрел на меня своими умными глазами, словно пытаясь запомнить для той, следующей жизни. Нет, Казимерас, нам не суждено встретиться в других мирах. Мой путь заканчивается здесь, в Чистилище. Так он и угас, беззвучно — только рука, державшая меня за запястье, вдруг дрогнула и ослабла. Все-таки даже Смерть уважает таких храбрецов — прикоснувшись своим крылом, она не посмела обезобразить его лицо. Наоборот — оно разгладилось, стало умиротворенным и молодым, словно ксендз заранее знал свое время и сумел к этому подготовиться. Я аккуратно, словно боялся потревожить покой, накрыл ладонью лицо и закрыл ему глаза. Requiem aeternam dona ei, Domine…[27]

Что я почувствовал? Гордость. Да, именно в этот момент я гордился своей судьбой, которая сделала такой подарок — пусть и на короткий срок, но подарила такого Друга. Он не раз смотрел смерти в лицо и сумел умереть так, как и положено настоящему Человеку. Дай Бог, чтобы, когда придет мой срок, я сумел бы уйти так же — найти в себе силы открыто взглянуть в бездну небытия. Горечь? Она придет позже, вместе с болью утраты. На лицо Казимера упала капля. Неужели дождь? Как некстати… Я склонился над телом, словно пытаясь прикрыть друга от непогоды, и вдруг запершило в горле — нет, это не дождь, всего лишь предательские слезы…

Через час я добрался до трассы и остановился на небольшой площадке, под знаком кемпинга. Тяжело вывалился из машины, оставляя на сиденье кровавое пятно. Повязка с бедра слезла. Черт с ним, не сдохну! Пошатываясь от слабости, достал из кармана куртки телефон ксендза и нашел номер телефона.

— Я слушаю…

— Монсеньор Кастелло?

— Александр? Что-нибудь случилось? — невозмутимый голос Винценцо вдруг неожиданно ожил, приобретая живые, человеческие краски эмоций.

— Да, — тихо ответил я, — Казимерас… он … погиб…

— Mio dio![28] Как это произошло?!!

— Разве это сейчас важно, монсеньор?

— Где вы сейчас находитесь? — было слышно, как он бросил в сторону короткую фразу на итальянском, — хотя бы приблизительно можете сказать? Александр! Не молчите! Вы меня слышите?!

— Да, слышу, — я привалился к машине и сполз на пыльную землю, — записывайте…

А над полем, лежащим неподалеку, неторопливо кружил белый аист — птица судьбы. Ты опоздал, пернатый предвестник счастья, опоздал… Меньше чем через час на площадку влетел небольшой микроавтобус, с тонировкой на стеклах и зелеными дипломатическими номерами. Вот и кавалерия подоспела, в лучших традициях всех времен и народов… Из него выскочили несколько человек, даже отдаленно не похожих на служителей церкви. Скорее на бойцов неизвестного спецподразделения в штатском. Значит, и у нас, в Литве, они есть, эти Ватиканские волкодавы…

— Алекс Айдаров?

— Да…

Начало октября выдалось необычайно теплым, словно природа, понимая, что вслед за этим придет слякоть и холод, щедро одаривала людей последними теплыми днями. С чем сравнить очарование осени? Наверное, лишь с прикосновением любимого человека, который проводит ладонью по твоей щеке. В ответ на эту частичку тепла ты закрываешь глаза, стараясь запомнить это чувство, и оно остается в душе навсегда — так же, как и это буйство красок и сумасшествие прощальных нарядов. Что может быть прекраснее, чем звонкий осенний воздух с его пряным ароматом? Это невозможно описать словами, разве что просто сказать — осень пришла. В парках огромным ковром лежат желтые листья и гуляют влюбленные парочки, ошалев от прозрачного воздуха. Собирают огромные букеты разноцветных кленовых листьев — будто символы своей молодости, любви и надежды.

Маленькие дети под присмотром родителей бегают по небольшим полянам Дубовой рощи. Для них в этой жизни все еще похоже на сказку, даже времена года. Взлетают к небу листья, подброшенные этими маленькими ручками, и счастливый смех разносится по парку, отзываясь нежностью в душах стариков, уютно расположившихся на лавочках. Даже морщины на лицах разглаживаются, наполняя души умиротворением.

Кто-то из древних сказал, что «осень прекрасна потому, что природа хочет донести до людей простую истину: смерть — лишь продолжение бытия». Да, ведь без осени не будет следующей весны — новой жизни.

Чуть дальше, по боковой аллее, чтобы не мешать гуляющим людям, носился молодой кобелек немецкой овчарки. Довольно крупный для своего возраста, с широкой грудной клеткой и крепкими ногами. С довольным выражением на морде он бегал по небольшой поляне, радуясь, как ребенок, этим шелестящим игрушкам — то зарывался в них носом, то падал на спину, разбрасывал листья по сторонам, не забывая краем глаза наблюдать за хозяином, стоящим неподалеку.

Да, этот охламон, устраивающий забеги по поляне — Бакс. Он подрос и превратился в неутомимого красавца. Это уже не тот пушистый комок, который помещался у меня на руках. Друг и Хранитель. Я поморщился — все-таки после последней «работы» нога болела. Чуть выше — и все, порвали бы мне живот, как Тузик грелку. Если бы… К сожалению, история не терпит сослагательных наклонений. Рана почти зажила, но хромал прилично. Не один раз я вспомнил добрым словом ирландцев, подаривших трость, на которую сейчас опирался. Надо передохнуть, иначе опять ночью придется болеутоляющие глотать. Я выбрал небольшой, нагретый солнцем пригорок, и присел на землю, привалившись спиной к дереву. Сейчас, посижу немного — и дальше пойдем. Медленно набил табаком трубку и с наслаждением закурил, наблюдая, как носится пес, оставляя за собой летящий шлейф из листьев, поднятых в воздух неукротимой энергией здорового тела.

Ароматный дым поднимался к небу, создавая глупые аналогии с храмом. Хотя почему глупые? Природа и есть храм, самый настоящий, без лживых богов и лишних слов, придуманных людьми для оправдания жестокости. Если бы люди вместо религиозного лицедейства искренне обращались к Богу — мир был бы намного лучше. В такие моменты мне трудно поверить, что все, окружающее нас — не более, чем Чистилище. Особенно сейчас, осенью. Наверное, золотая осень — это дар Богов за все людские беды и страдания. Кажется, закрой глаза, прислушайся к шелесту листьев — и природа отзовется торжественным хоралом, уносящим душу вверх, освобождающим ее от грехов, проклятий и тяжести потерь.

Вчера был разговор с Авгуром. Он неожиданно позвонил сам и попросил встретиться. После того, как мы вместе с погибшим Казимерасом устроили небольшой локальный конфликт, пытаясь добраться до Некроманта, виделись мы всего несколько раз, да и то мельком. Ну, раз позвонил — разве мне трудно? Разговор был тяжелым, причем больше для него, чем для меня. Он будто пытался вывести меня из себя, обвиняя в каких-то непонятных грехах. Смешной он, ей-Богу. Я слушал претензии, машинально кивая в ответ, а сам наблюдал за нескончаемым потоком людей, наводнивших городские улицы, словно актеры на сцене, играющие бессловесные роли.

— Саша, поверь, я желаю тебе только добра.

Петр выглядел немного странно. Хотя, нет, скорее встревоженно, но что мне до его тревог? Vanitas vanitum…

— Верю, Петр Васильевич, — я равнодушно кивнул в ответ, — охотно вам верю.

— Понимаю, что эти полгода были не самым лучшими в твоей жизни, но такова судьба, здесь уже ничего не поделаешь. Проблемы надо обсуждать, а не замыкаться в себе!

— Конечно. Я понимаю, — соглашаюсь с ним и аккуратно ставлю чашку на столик, — да и проблем у меня нет. Так, по мелочи, не более того. Вам показалось, право слово. На дворе осень, прекрасная пора. Покой души и тела.

— Убедительно, Саша! — он попытался съязвить, но, наверное, решил, что этого делать не стоит. — Очень убедительно! Если бы я прожил на этом свете немного меньше, то поверил бы тебе на слово. Но я стар и мудр, — он ткнул пальцем куда-то в небо и закончил, — и видеть такое выражение глаз мне приходилось не раз!

— Какое выражение? Вы сейчас о чем? — я отвлекся от женщины, которая со звонким стуком каблучков красиво продефилировала мимо нас. — Чьих глаз?

— Твоих глаз, Саша, твоих. Мне тяжело это говорить, но в них пустота, бездна. Даже людское безразличие таит в себе больше эмоций! Безразличие все же имеет окрас эмоций, это обычная слабость души. Но ты, черт побери! Когда я встретил тебя первый раз, в них была жизнь! Сейчас там нет ничего, даже шальной искры сумасбродства! Понимаю, что ремесло накладывает отпечаток, но ты стал таким…

— Каким?

— Равнодушным, черт меня возьми! — Авгур хлопнул ладонью по столу.

— Зря вы так шумите, Петр Васильевич. Люди начинают обращать на нас внимание, — я кивнул в сторону посетителей бара. — Зачем заставлять их прислушиваться к разговору? А вы, можно сказать, провоцируете на это. Вам оно надо?

— Такое ощущение, что ты смирился.

— С чем именно? — поинтересовался я.

— С судьбой.

— Стать смирным, покорным, смиренным. Нет, это скушно. Да и судьбы — они ведь разные бывают, — пожал плечами я, разглядывая прохожих на Лайсвес аллее. — Извините, но я правда не понимаю вашего возмущения. О чем вы говорите и что пытаетесь объяснить? У вас претензии ко мне как к Охотнику?

— Не к охотнику, а к человеку! — казалось, что еще немного — и Авгур начнет кричать, размахивать руками и проклинать все на свете. Столько в нем сейчас экспрессии, а к чему?

— Саша, я понимаю, ты потерял друга, — он помолчал несколько секунд, — это больно, но это жизнь… Казимерас ушел достойно; жаль, что он не из вашего рода, был бы прекрасный Охотник.

— Жаль? — я все же не выдержал и хрипло засмеялся. — Это скорее счастье, что он оказался обычным человеком. Он с честью прошел свой жизненный путь. Что же ты за Нежить такая, Петр Васильевич, что всех людей пытаешься загнать в рамки проклятия? Тебе не бывает страшно?

— Понимаю причину твоего взрыва, поэтому не обижаюсь, — покачал головой он, — потом сам же будешь извиняться.

— Надо будет — извинюсь, хребет не переломится. Ладно, к черту лирику, есть что-нибудь новое по работе, или вы меня сюда пригласили так, кофе попить?

— Про какую работу ты говоришь, Саша? В твоем состоянии и думать забудь!

— Неужели? Значит, займусь свободной охотой. Благо, Нежити на свете много, на мой век хватит, пожалуй, еще и останется. Как вы там говорили — «простой мусорщик, который убирает отходы, не более того». А раз так, отпуска нам не положены.

— Черт тебя возьми, ты что, совсем отморозком стал! — он чуть не схватил меня за руку, но, видно, раздумал. Правильно — не люблю, когда меня трогают.

— Успокойтесь, Петр Васильевич! Зря вы горячитесь, ей-Богу! И черта поминать не надо, не к добру это. Если все, то я, пожалуй, пойду.

— Раньше ты называл меня Авгуром, — покачал головой он.

— Раньше? — я пожал плечами. — Может… Не помню…

Я положил на столик несколько монет за кофе и, прихрамывая, ушел. Навстречу попалась женщина, которая просто светилась от удовольствия. Посмотрев на трость, которая не подходила по стилю к моей одежде, она попыталась усмехнуться, но, натолкнувшись на мой взгляд, испуганно дернулась в сторону. Словно от прокаженного.

Странный он, этот Петр Васильевич. Пытается решить проблему, которой на самом деле не существует. Так много слов — и ни одного по делу. Хотя, может, в чем-то он и прав. Раньше я бы, наверное, не спал ночами, думал о прошлом и переживал. Сейчас… А есть ли хоть капелька смысла в поиске среди всей пустоты мира? Это же смешно — искать кусочек рая в Чистилище. Глупо и бессмысленно. Людям иногда может показаться, что они обрели счастье. Может возникнуть такое чувство, не спорю. Правда, оно придет на короткий срок, с одной целью — чтобы немного позже человек еще острее почувствовал боль. А передышку нам дают, чтобы человек не смог привыкнуть к ударам, чтобы знал свое место в этом Аду. Знай свое место, тварь!

В руку уткнулся холодный нос Бакса. Мол — ты чего грустишь, хозяин? Гляди, какую я палку нашел! Пошли побегаем, смотри, какая погода прекрасная!

— Да, ты прав, Малыш, погода и правда прелесть, — я аккуратно вычистил пепел из трубки и убрал ее в карман ветровки.

Осень — это прекрасное время. Прогуливаясь, мы дошли до окраины парка, где на небольшой площадке оставил машину. Бакс, неугомонная душа, наверное, еще и не устал — носился вокруг меня кругами, мелькая между деревьями, словно черно-рыжая молния. Неожиданно раздался женский крик. Дьявол! По-моему, разыгравшийся Бакс кого-то нечаянно напугал. Этого мне еще не хватало для полного счастья! Прихрамывая, я поспешил к густым зарослям кустарника неизвестного вида. С узкими листьями, окрашенными в багрянец, словно кто-то выплеснул на куст банку красной краски.

— Бакс! Ко мне!

Пес метнулся навстречу, продираясь сквозь тонкие ветки. Подбежал со счастливым выражением морды и, высунув язык, уселся рядом, ожидая награду за быстрое выполнение команды.

— Умница, — я потрепал его по холке и дал кусочек твердого сыра. За сыр он был готов выполнить любую команду со скоростью ветра. — Обжора эдакий, ты кого там напугал?

Сразу за кустами на небольшом асфальтированном пятачке стояло несколько деревянных, потемневших от времени скамеек. Смотри ты мне — даже и не знал, что они здесь есть. На одной с испуганным выражением лица сидела молодая девушка, прижимая книжку к груди.

— Извините ради Бога, — сказал я, — Вас, наверное, напугал мой пес. Он, видите ли, совсем молодой, энергии много, а ума еще не набрал. Вы уж не сердитесь на него.

— Нет, ничего, просто это было так неожиданно, он так быстро выскочил из кустов, — девушка посмотрела на меня и вдруг слегка прищурилась, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Еще раз извините. Бакс, пошли домой, — я кивнул и повернул обратно к дорожке. Черт, рванул, называется! Сто процентов — рана кровоточить начнет, зараза эдакая. Прихрамывая сильнее обычного, я выбрался на тропинку.

— Давай-ка я тебя на поводок возьму, Малыш! Видишь, здесь люди гуляют, — я защелкнул карабин на его ошейнике и, тяжело опираясь на трость, прошел несколько десятков метров, но вдруг услышал, как меня окликнули.

— Подождите пожалуйста!

Я повернулся. Да, так и есть — меня догоняла та самая девушка с книжкой. Ее волосы, отливавшие янтарем, вспыхивали в лучах осеннего солнца, будто она был объята пламенем. Бакс увидел приближающегося человека и навострил уши. Правильно, Малыш, контролируй всех, мало ли что у нее на уме. Сейчас, наверное, нотацию начнет читать — за собаку без намордника. Послушаем, — я вздохнул, — по большому счету она права. Расслабился.

— Извините, но у вас на брюках кровь. У вас травма? Я могу вам чем-то помочь?

Да, так и есть — чуть выше набедренного кармана расплылось небольшое бурое пятно. Опять, наверное, повязка съехала, да я еще пробежался, вот и разбередил рану.

— Нет, спасибо, — я улыбнулся, — это мелочь. Доберусь до дома — перевяжу.

— Вы меня не помните? — она растерянно улыбнулась. — Какие вы забывчивые, больные…

— Больные? — я посмотрел на нее внимательно.

Ну да, конечно! Медичка, которая штопала мне спину после заварушки с оборотнем. Эка меня накрыло последнее время, если такую девушку не узнал. Как же ее звали, дай Бог памяти? Наташа? Точно, Наталья. Натали…

— Конечно, помню. Вы лечили мне спину и наказывали быстрее выздоравливать.

— Вижу, с тех пор вы умудрились получить еще одну травму? Она правда сильно кровит, давайте помогу!

Она cделала шаг навстречу, но Бакс, сидящий рядом со мной, натянул поводок и зарычал.

— Ой!

— Не бойтесь, он смирный и не кусается, — я потрепал по шее пса, — просто, когда на поводке, к людям относится настороженно. А рана — это так, мелочь, право слово, не стоит обращать на это внимание. Извините, Наташа, но нам на самом деле пора, — я кивнул и попытался уйти.

— Вы на меня тогда обиделись, наверное? — спросила девушка.

— Я? Помилуйте, за что же на вас обижаться? За то, что спину мне вылечили?

— Вы приглашали меня на ужин, отметить ваше спасение, но я отказалась, как мне кажется, в слишком грубой форме. Не обижайтесь, день был очень тяжелый…

— Да, я помню, на вас написала жалобу какая-то грымза в цветастой кофточке.

— Жалобы она пишет часто, на всех подряд. Такой уж человек, но понять ее можно. Одинокая женщина, вот и жалуется, чтобы привлечь к себе внимание окружающих.

— Обошлось?

— Конечно, — она кивнула, — обошлось…

— Ваш коллега был прав. Жалобы на докторов — это часть вашей нелегкой работы. Доктору передавайте привет и большое спасибо. Спину он мне заштопал качественно, даже шрамов почти не осталось. Правда, как его зовут, хоть убейте, не помню.

Девушка улыбнулась и кивнула.

— Алексей Менарис. Как только он вернется, обязательно передам. Он сейчас в Ираке, в служебной командировке, — она сделала небольшую паузу. — Ладно, не буду вам мешать. До свидания. — Она повернулась и пошла по аллее. А я? Стоял и молча смотрел ей вслед.

— Наташа! — я сделал несколько шагов вперед. Она обернулась и посмотрела на меня. — Наташа, а вы не согласитесь со мной пообедать, когда у вас будет свободное время? А то вы сейчас исчезнете, а я с этой клюшкой вас просто не догоню.

— Исчезать не обязательно, а вот выздоравливать желательно побыстрее.

— Все же отказываетесь? — усмехнулся я.

— Вы же знаете, где меня найти. До свидания, Александр, — она повернулась и пошла по аллее.

Дурак ты, Айдаров… Я потрепал пса по шее, и он благодарно прильнул к ноге, подняв на меня умные глаза.

— Ну что, Бакс, судя по выражению твоей морды, наши мнения совпали. Твой хозяин — толстокожий дурак. Ладно, пошли домой, — я посмотрел вслед удаляющейся женской фигурке и усмехнулся.

А может и нет, наоборот, прав — ne noceas, si juvare nоn рotes.[29] Зачем портить жизнь этой очаровательной медичке? С моей судьбой все и так ясно — рано или поздно нарвусь по полной программе и прости-прощай — транзитный рейс с открытой датой на сто лет. Минуя следующие миры. А дальше, скорее всего, Вечная Охота. О`Фаррел был прав: Охотники — это изгои со слабой надеждой на упокоение.