"Тень Галилеянина" - читать интересную книгу автора (Тайсен Герд)

Глава VII Иисус – фактор риска?

Я возвращался в Иерусалим, чтобы предстать перед Метилием с докладом. Со смертью Иоанна Крестителя я считал свою миссию законченной. Скоро, как я надеялся, нам с Тимоном и Малхом вновь предстояло продолжить свой путь по Палестине как простым торговцам зерном.

Дорога в Иерусалим ведет резко в гору. Покинув плодородные оазисы Иерихона, путешественник вступает в пустынную горную область. Кругом, куда ни бросишь взгляд, одни потрескавшиеся от солнца и дождей скалы. Из-за жары каждое движение дается с трудом. Но чем ближе вершина, тем больше замечаешь признаки жизни. Все больше зелени виднеется в расщелинах гор. Узкие тропинки прорезают ландшафт – это следы людей. То и дело, отгоняя жару, проносится легкий ветерок. Взгляд с надеждой стремится проникнуть за горизонт: там, по ту сторону гор, совсем другая земля.

И, наконец, вот оно: внизу открывается город. Над темной путаницей улочек и домов парит Храм. Ослепительный солнечный свет разбивается о его камни. Мощный фундамент возносит его вверх. Ряд стройных колонн обегает платформу по периметру. Внутри, в окружении колонн – огромное пространство, так называемый «двор язычников», открытый для всех. Посреди него – внутренний двор храма. Сюда могут входить лишь евреи. Тут находится собственно Храм. Вход в него открыт только для священников. Но даже им запрещается вступать в святая святых – таинственное помещение в самой глубине Храма, куда всего раз в году входит первосвященник, чтобы примирить народ с Богом. И в то же время к нему каждый день устремляются мысли многих людей. Потому что там присутствует Бог Из этого места исходит сила, своей властью направляющая сердце к неведомому центру, которого человеку никогда не увидеть, не услышать, не почувствовать и не испытать.

Я остановился. Всякий раз, как перед моими глазами встает Иерусалим, я чувствую себя так, словно вернулся домой. На губах у меня – песня, которую сочинили наши предки в изгнании. Чем тогда был для них Вавилон, сегодня стал для нас Рим. Чем был тогда плен, сегодня стало угнетение в собственной земле:[86]

Пока римляне распоряжались моей судьбой, я был пленником в собственной стране! Но во мне жила уверенность. Скоро всем неприятностям конец. Разве я не выполнил данного поручения? Разве благодаря Варуху и Хузе не узнал я о ессеях и о Крестителе гораздо больше, чем когда-либо мог надеяться узнать? Что из этого я расскажу римлянам, а что – нет, зависело только от меня. Я был уверен, что смогу сделать правильный выбор. Ни единого слова, которое повредило бы нашей земле, не слетит с моих губ, ни одного-разъединственного словечка! Пребывая в таком расположении духа, я предстал перед Метилием.

Метилий уже знал новость о смерти Крестителя. По сравнению с нашим последним разговором его интерес, казалось, только возрос.

– Андрей, ты как раз вовремя! Положение серьезное. Ирод Антипа официально известил нас, что он казнил Иоанна Крестителя и тем предотвратил мятеж.

Я поделился с Метилием кое-чем из того, что знал сам об истинных причинах этой казни. Метилий внимательно слушал. Потом сказал:

– Наше особое беспокойство связано с тем, что казнь Крестителя по времени совпадает с событиями, свидетельствующими о повышенной активности повстанцев. Незадолго до нее состоялась та несчастная демонстрация против Пилата, во время которой тебя арестовали. Пока ты отсутствовал, поблизости от Иерусалима произошел еще один инцидент: римский отряд обыскивал группу паломников из Галилеи. Проверяли, нет ли у них оружия. В ходе проверки выяснилось, что несколько человек вооружены. Эти люди вполне могли оказаться террористами. Дело дошло до драки. Кое-кого из паломников убили. Как выяснилось потом, это были невинные люди, не подозревавшие, кто вместе с ними шел в Иерусалим. И вот теперь все кругом настроены – не против террористов, нет – они настроены против нас, римлян![87]

Метилий нервно расхаживал по комнате. Он снова заговорил:

– В довершение всех несчастий пару дней назад на дороге, ведущей из Кесарии, террористы напали и ограбили одного из слуг императора, ехавшего в Иерусалим с важными поручениями.[88] Слуге и людям, сопровождавшим его, удалось бежать, но в руки террористов попала крупная сумма денег. Мы тут же послали на место когорту. Но эти террористы словно сквозь землю провалились. Опрос местных жителей не дал ничего. Послушать их, никто ничего не видел, никто и слыхом не слыхивал о нападении. У наших солдат лопнуло терпение, и они подожгли все деревни поблизости от того места, чтобы другим неповадно было. Население должно знать, что в случае нападения террористов у них есть выбор или выдать тех властям, или…

Метилий не договорил. Я видел, что карательные акции римлян вызывают у него отвращение. Он считал их недостойными дальновидной внутренней политики. Он прокашлялся и подвел итоги:

– Все эти новости говорят за то, что повстанцы-террористы что-то затевают. Разбойничая на дорогах, они стараются собрать средства, ведут транспортировку оружия. А теперь, как можно себе представить, наверняка захотят воспользоваться настроениями в народе для более масштабных операций. Мы очень озабочены.

В своих опасениях Метилий был прав. Копнуть поглубже, и становилось ясно: страна вся бурлит.

– В этой сложной ситуации для нас принципиально важно не ошибиться в оценке предполагаемых единомышленников Крестителя. Выступят ли они заодно с террористами или предпочтут рассеяться по стране и затеряться?

Римляне явно боялись, что против них объединятся различные группы, и союз этот найдет поддержку в народе. В теперешнем положении им не хватало ясности. Страх мог толкнуть римлян на еще более жесткие меры, – а это, в свою очередь, еще больше ожесточило бы сопротивление. Поэтому я, как мог, постарался его успокоить:

– Если ты говоришь о ессеях и о Крестителе, то я уверен – их сторонники никогда не объединятся с террористами. Это религиозные движения, для них важно, чтобы люди жили в согласии с Божьими заповедями. Они не стремятся ни к каким политическим переменам.

– Но они же спят и видят, чтобы наступили великие перемены! – не согласился он.

– Они никогда не будут пытаться сами приблизить их. Они ждут, когда Бог сам приведет мир к великим переменам.

– Но если кто-то придет и скажет: «Вот, Бог посылает великие перемены», – разве не решат все, что время римского господства прошло?

Метилий говорил правильные вещи. Но его нужно было увести в сторону от этих верных мыслей. Мне следовало попытаться успокоить его. Обстоятельно и не спеша я привел все доводы, выставлявшие ессеев и последователей Крестителя вполне безобидными группами. Но Метилий все равно был настроен скептически. Он спросил меня:

– Чего я никак не могу понять, так это зачем этим людям уходить в пустыню? Все время, пока мы не виделись, я читал ваше Священное Писание.

Поймав мой недоуменный взгляд, он пояснил:

– Не в оригинале, не по-еврейски. Септуагинту, его греческий перевод.[89] Там пустыне отведено совершенно особое место: Бог провел ваших предков через пустыню и разметал на их пути всех врагов. Давид, перед тем как стал царем, жил в пустыне. Там он верховодил шайкой разбойников, не давая царю Саулу жить спокойно. Благочестивые израильтяне вели войны против господства сирийских царей: евреи ополчились на них из пустыни, и им удалось прогнать сирийцев. Короче говоря, каждый, кто хотел сплотить вокруг себя оппозицию, уходил в пустыню и там ждал, что из пустыни явится Бог, чтобы освободить землю от врагов. Честное слово, можно сказать, что ваш Бог – это Бог пустыни, и живет он на горе Синай.

Я возразил:

– Тут дело в одном древнем пророчестве: «В пустыне приготовьте путь Господу». И Креститель, и ессеи – все они ссылаются на него. Ессеи толкуют его так, что под «подготовкой пути» нужно понимать изучение Закона. Креститель учит: люди готовят путь Богу тем, что каются в своих грехах, омываются в водах Иордана и совершенствуют свою жизнь.[90] От подобных движений нет никакой опасности для римлян.[91]

Метилий продолжал упрямо не соглашаться. Он по-прежнему не доверял Крестителю и поэтому спросил:

– Значит, Антипа был неправ, казнив проповедовавшего в пустыне Иоанна как опасного мятежника?

– Перед римлянами Антипа всегда будет оправдывать насилие желанием предотвратить мятеж. На самом деле главная причина, почему он казнил Крестителя, лежит в области личных отношений: я говорю об истории с его женитьбой. Приверженцы Иоанна тоже так думают. Есть среди них один, что вообще считает развод уступкой человеческому несовершенству и категорически отвергает его.

– Ты разговаривал с этим учеником Крестителя?

– Нет, но знаю о нем из надежных источников.

– Как его зовут?

– Иисус из Назарета!

Метилий задумался.

– Нет, этого имени я раньше не слышал. Где это, Назарет?

– В Галилее, недалеко от Сепфориса.

– Опять Галилея! – Метилий снова вскочил на ноги. – у нас есть серьезные основания полагать, что именно там – логово террористов, из которого они совершают свои вылазки.

– Террористов не интересуют вопросы брака. Иисус этот производит впечатление самого обычного еврейского законоучителя. Наши раввины обсуждают все, относящееся к совместной жизни людей.

– Ты ошибаешься: как раз сейчас террористы очень даже могут заинтересоваться вопросами брака. Если они готовят восстание против Антипы и против нас, им нужно скомпрометировать Антипу в глазах народа. Какой же путь тут более легкий, чем разоблачить его брак?

– Но при отсутствии других причин этого Иисуса еще нельзя считать террористом!

– Нет, конечно! Но то, что он из Галилеи, заставляет задуматься. Не забудь: террористы только что скрывались в группе галилейских паломников!

– Но если в каждом галилеянине вы готовы видеть террориста, разумно ли тогда прятаться среди паломников, идущих именно из Галилеи?

Метилий словно бы не расслышал моих слов.

– Первое восстание против римлян произошло под руководством Иуды Галилеянина.[92] Тебе хорошо знакомо это имя. Ты прекрасно знаешь, где он появился впервые: в Сепфорисе! А теперь из маленькой деревушки поблизости от Сепфориса является этот Иисус, ученик пророка, казненного за то, что он склонял народ к мятежу!

На какое-то мгновение он замолчал. Потом резко повернулся ко мне:

– С этой минуты у тебя новое задание. Ты должен выяснить, представляет ли этот Иисус угрозу для государства и поддерживает ли он связи с повстанцами!

Я пришел в ужас. До сих пор я все же надеялся вернуться назад, к своей привычной жизни. То, что свалилось на меня теперь, было еще неприятнее, чем сбор сведений о ессеях и о Крестителе. Ведь сейчас речь шла о вооруженном сопротивлении. Я принялся возражать:

– Моя семья слывет в Галилее проримски настроенной. Как я смогу завоевать доверие повстанцев, борющихся за ниспровержение власти Рима?

– За этим дело не станет. Мы уже позаботились о том, чтобы всем кругом стало известно: тебя схватили во время антиримской демонстрации.

– Они не доверяют никому из зажиточной верхушки общества.

– Вовсе нет: повстанцы опираются именно на молодежь из привилегированной верхушки. Мы знаем, что некоторые их вожди – выходцы из этих кругов.[93]

Как он прав, думал я. Варавва происходил из обедневшей семьи, но по большому счету принадлежал к тому же кругу, что и я. Теперь я должен был шпионить против него и его людей. Это могло стоить мне жизни. Какой-нибудь крестьянин, запутавшийся в долгах, не вызвал бы ни у кого подозрений, начни он искать убежища в их горах. И напротив, если к ним являлись выходцы из высших слоев, это всегда бывали либо враги, либо потенциальные вожди, либо, что тоже не исключено, – предатели. Они непременно отнесутся ко мне с подозрением. Это означало, что мне нужно было открыто встать на их сторону, а вот этого я уже не мог. Чтобы заслужить их доверие, я должен что-то принести с собой. У меня вдруг возникла мысль:

– Как вы посмотрите на то, если я расскажу террористом о какой-нибудь конкретной готовящейся против них акции? Тогда я смог бы убедить их, что мои симпатии и в самом деле на их стороне.

– Но нельзя же, честное слово, всерьез посвящать их в наши планы!

– Этого не понадобится. Речь может идти о какой-нибудь акции, придуманной специально для этой цели. Что-нибудь вроде дополнительного патрулирования дороги между Птолемаидой и Галилеей. Я заранее предупрежу их. Когда же проверки на самом деле пройдут, они проникнутся ко мне доверием.

– Неплохо придумано, – одобрил Метилий, – как ты думаешь, что, если мы установим эти патрули, скажем, через три недели?

– Отлично! Но до тех пор я должен выйти на контакт с повстанцами. Это будет непросто. Они живут в труднодоступных пещерах. Где именно, точно не знает никто. Мне, скорее всего, понадобится больше трех недель. Нельзя ли устроить показные проверки недель через шесть?

– Ни в коем случае! Первой акции вполне достаточно. Когда она пройдет, как было предсказано, и, как и было задумано, ничего не даст, террористы обнаглеют и потеряют всякую бдительность. Это будет нам только на руку.

Мне было достаточно того, что я услышал. Если Метилий проговорился про первую, значит, должна была быть и вторая. И эта вторая акция должна состояться через шесть недель.

Метилий тем временем встал и потянулся за исписанным листом папируса:

– Я еще должен сообщить тебе важнейшие данные о террористах, какие я нашел в нашем архиве:

«После того как двадцать четыре года назад сын Ирода Архелай был лишен престола, Иудея вместе с Самарией перешла под непосредственное управление из Рима. Этот переход к римскому управлению потребовал определения суммы налогов для всего населения страны, как мы каждый раз делаем в каждой нашей новой провинции. Дело было поручено легату в Сирии Квиринию. По опыту известно, что во время подобного определения налоговых сумм и переписи населения нередко случаются беспорядки, как это было, например, в Лузитании и Далмации. Не обошлось без них и в Иудее. Главным зачинщиком оказался Иуда Галилеянин,[94] который уже в самом начале правления Архелая организовал волнения в Сепфорисе. Он происходил из бандитской семьи с богатыми традициями. Его отец Езекия во времена Ирода Великого был одним из главных разбойников. Сам он объединился с неким законоучителем по имени Цадок и исповедовал следующее учение: уплата налогов римлянам противоречит первой заповеди иудейской религии. Кто платит налог Цезарю, признает над собой, кроме Бога, другого господина. Эта земля принадлежит одному Богу. Только Бог имеет право на свою долю с того, что произрастает на ней – в виде налогов, которые платятся Храму. Такие группы повстанцев иногда называют себя «зелотами», что означает «ревнители». Они ревностно служат Богу и еврейским законам, в интерпретации которых зачастую выбирают крайние толкования. Тогда их восстание захлебнулось в крови. Вероятно, во время него погиб и Иуда[95]^. Можно предположить, что его сыновья по сей день тайно продолжают борьбу».[96]

Метилий замолчал, но листка из рук не выпустил. Потом задумчиво произнес:

– И вот уже четверть века, как мы управляем этой провинцией – а настоящего мира в стране все нет. Под тонкой коркой все по-прежнему бурлит. Что-то мы делаем не так! Но что? Что Пилат делает неправильно, а, Андрей?

К такому повороту я был не готов. Неужели Метилий хотел унизить меня, спрашивая совета, как лучше поработить мой народ? Или он хотел узнать, что на самом деле я думаю о Пилате? Проверить на лояльность в отношении римского префекта? Или усомнился в правильности политики, которую в том числе и он должен был здесь представлять? Следовало быть осторожным:

– Мне кажется, Пилат на верном пути. Только вот методы он иногда выбирает неправильные!

– Что ты хочешь сказать?

– Возьмем его монеты. Ни один префект до него не чеканил монет с языческими символами. Все удовлетворялись колосьями, пальмами или другими безобидными вещами. Пилат же, не успел стать префектом, как тут же выпустил монеты с авгурским жезлом и атрибутами жертвоприношения!

– Но разве Филипп из династии Иродов не изобразил на своих монетах языческий храм? И несмотря на это все относятся к нему с большим уважением!

– Когда речь идет о правителях – потомках Ирода, мы знаем, чего от них ждать. Пилат же был для нас новый человек. Возникло подозрение, что он на самом деле хочет ввести в нашей стране языческие символы и обычаи.

– Единственное, чего он хочет, чтобы и здесь научились терпимо относиться к языческим обычаям и символам неевреев. Больше ничего!

– Но почему тогда его поступки так похожи на провокацию? Почему по его приказу ночью в Иерусалим тайком привозят изображения императора? Изображения – в город Бога, которого запрещено изображать? Хорошо, после наших протестов ему пришлось их увезти. И что, научился он чему-нибудь? Нет! Он еще раз пытается сделать то же самое – на этот раз со щитами, на которых начертано имя императора! Зачем он это делает? Зачем он покушается на то, что так важно для нас?!

Метилий, казалось, был полностью согласен с важностью моих аргументов. В то же время он продолжал упорствовать:

– А почему людей так возмутили планы потратить храмовые деньги на строительство водопровода? Здесь-то мы в чем были неправы?

– В обычном случае идею построить водопровод встретили бы сочувственно. Но семена недоверия уже дали ростки. Каждый день это недоверие подпитывалось монетами, проходившими через наши руки. Нужно устранить недоверие. Вот в чем главная задача!

Я не рискнул вслух сказать о том, что, на мой взгляд, есть лишь один путь сделать это: отозвать Пилата. Он разрушил слишком много доверия. Но к такому выводу Метилий должен был прийти сам. Метилий снова заговорил, на этот раз зайдя совсем с другого конца:

– Если я правильно понимаю, все наши трудности так или иначе связаны с Храмом. В глазах многих евреев мы оскорбляем его святость. Но попробуй взглянуть на дело с нашей стороны: мы хотим почитать ваш Храм, как мы почитаем все другие храмы мира. Повсюду принято, чтобы наместник провинции на глазах у всех приносил жертвы соответствующему местному богу. Повсюду он участвует в культе. Его принимают в круг почитателей этого бога. Почему же у вас какие-то ограничения? Почему вы никого не пускаете в свой Храм, если только человек – не еврей? Ведь все прочие боги благосклонны к чужеземцам, приносящим жертвы на их алтари! Только один ваш Бог не любит гостей.[97]

– Наш Бог требует не одних только жертв и посвятительных даров. Лишь тот, кто всей жизнью своей подтверждает верность его заповедям, достоин приносить ему жертвы. Наша религия тесно переплетена со всем нашим жизненным укладом. Такого нет больше нигде. Боги других народов не требуют, чтобы человек всю свою жизнь строил по их заповедям. Они принимают жертву от каждого!

– Но как я вижу, сами вы не можете до конца исполнить заповеди вашего Бога! Ведь вот в твоем доме стоит маленький божок!

– Мы знаем, что никогда не исполним всех заповедей. Именно поэтому Храм так важен для нас. Раз в году первосвященник входит в Святая Святых, чтобы просить у Бога прощения за все нарушения заповедей в нашем народе! Но не только целый народ, каждый в отдельности может в Храме исправить свои прегрешения, принеся искупительную жертву. Именно потому что для нас так важно не нарушать заповедей, мы настолько зависим от Храма. Без него нам невозможно получить прощение грехов!

– Все ваши книжники так учат?

– Никто из евреев не оспорит мои слова!

– А Иоанн Креститель? Разве ты не рассказывал, что он велел людям креститься в Иордане, чтобы получить прощение грехов? Разве не бросил он этим вызов всей вашей религии? К чему нужен Храм, если независимо от него можно получить искупление? А как обстоит дело с ессеями? Они принципиально не участвуют в храмовом культе!

Я вынужден был отдать должное Метилию. Он прав, тут скрывалось противоречие.

Теперь Метилий вошел в раж:

– Значит, с одной стороны, у вас есть люди, которые ставят под сомнение значение Храма. Вы называете их святыми. С другой стороны, на святость Храма отдельными неловкими действиями посягаем мы, римляне. Но именно нас вы выставляете богохульниками.

Я возразил:

– Ни одному из наших святых не придет в голову принести к Храму языческие символы! Тут есть разница.

– Возможно! – сказал Метилий. Он снова разволновался и опять начал расхаживать по комнате туда-сюда. Наконец, он воскликнул:

– Вот теперь я понял, почему наша политика то и дело натыкается на святость вашего Храма! Вы сами никак не перестанете о нем спорить! Поскольку споры о Храме среди вас никак не прекратятся, вы очень чувствительны к любым вмешательствам извне. Фанатизм, с которым вы защищаете Храм от наших воображаемых нападок, в действительности направлен против ваших же людей!

Метилий произнес свои слова с тем особым ударением, словно сделал великое открытие. На мой же взгляд, он недооценивал роль римлян.

– Мы можем вести споры о Храме. Но мы спорим о нем, потому что ценность его для нас превыше всего. Именно потому что наш Бог невидим и хочет, чтобы его почитали без изображений, именно поэтому наши сердца так привязаны к тому единственному месту на земле, где он обещал нам быть рядом!

Мы еще долго говорили о религиозном и политическом положении в стране. Метилий умный человек. Он понимал с полуслова, что в нашей религии к чему. В одном он полностью заслуживал доверия: его целью было обеспечить мир, причинив как можно меньше насилия и пролив как можно меньше крови. Намерения его были хороши. И в то же время он состоял на службе у системы, приснившейся мне в образе звероподобного чудовища и которая все еще цепко держала меня в своих когтях. Сегодня мне в очередной раз пришлось испытать на себе ее неумолимую хватку. В ту самую минуту, когда я уже думал было вырваться, она снова крепко схватила меня. Меня снова считали способным предать свой народ – и речь шла на этот раз о людях, которые были мне близки. И все это во имя мира и порядка. И разве это человеческий мир?

Во сне явился мне тогда некий «человек», победивший чудовище и избавивший меня от кошмара. Но сейчас я ничего такого не чувствовал. Я радовался, что снова сижу с Тимоном и Малхом в нашей квартире и что могу отвлечься на простые разговоры. Мои мысли снова и снова возвращались к Варавве, которого я знал, и к Иисусу, которого я не знал и о котором ближайшие недели мне предстояло собирать материал. Что он за человек? Отшельник, как Банн? Пророк, как Креститель? Сумасшедший? Террорист?