"Тень Галилеянина" - читать интересную книгу автора (Тайсен Герд)

Глава VIII Расследование в Назарете

Наконец-то я снова был дома, в Сепфорисе. Моя семья знала о моем заключении, и все были счастливы снова меня увидеть. Я не сказал им, какая цена заплачена за мое освобождение. Разумная осторожность и стыд заставили меня держать рот на замке. Как бы я хотел, чтобы все это оказалось ошибкой, дурным сном, который человек, проснувшись, забывает. Но это был не сон. И не ошибка. Это было по-настоящему.

С Варухом мы договорились, что он войдет в наше дело. Он был умен, умел писать и считать. А главное, у ессеев он научился работе со складами товаров. Он оказался хорошим управляющим.

Но мне не терпелось поскорее перейти к главному – к сбору сведений об Иисусе. Прежде всего следовало побывать в его родном городе. Там должны были остаться его родственники или хотя бы те, кто лично был знаком с ним. Мы и без того часто покупали в Назарете оливки. В Сепфорисе мы выжимали из этих оливок масло и потом с большой выгодой продавали его евреям, жившим в сирийских городах. Они весьма охотно покупали масло, сделанное в Галилее, потому что оно считалось чистым, не оскверненным руками язычников. И вот за это «чистое» масло они платили нам намного больше, чем готовы были платить за него нашим языческим конкурентам.[98] Нам это было выгодно. Наша торговля процветала.

Вместе с Тимоном и Малхом мы отправились в Назарет. Обычно мы покупали свои оливки в одном из самых зажиточных хозяйств. Но на этот раз мне было важно свести знакомство с простыми людьми. Это оказалось совсем не трудно. Один крестьянин по имени Фоломей тут же согласился продать мне урожай. Он жил со своей женой Сусанной в маленьком неказистом домишке. Им обоим было около пятидесяти и жили они одни. Может быть, у них не было детей? Или дети уже выросли? Мы долго торговались о цене. Я не старался слишком сбить ее, ведь мне хотелось, чтобы Фоломей остался доволен, и я смог как можно больше узнать от него. Ударив по рукам, мы принялись болтать о разных вещах. Сидя перед домом в компании его жены, мы говорили о погоде, урожае, торговле, а Тимон и Малх тем временем грузили на ослов купленные оливки.

Фоломей и Сусанна не выглядели счастливыми. Они жаловались:

– Теперь нам все приходится делать самим!

Я вопросительно взглянул на обоих. Фоломей объяснил:

– У нас было трое крепких сыновей. А теперь их больше нет с нами.

– Какой ужас – их нет в живых?

– Нет, все живы. Но они бежали отсюда. Просто взяли, да и ушли, бросив нас одних.

– Вы поссорились?

– Ничего подобного. Мы отлично ладили. Но в наше время столько людей бросает свои дома!

– Только не нужно говорить, что молодые сами в этом виноваты, – вмешалась Сусанна, – Первый, кто исчез из деревни, был наш сосед Элеазар. Ушел в один прекрасный день, и все. Вместе с женой и детьми.

– А почему люди исчезают? Что вынуждает их?

– Элеазар был бедным крестьянином, кормившимся со своей земли и еле сводившим концы с концами. Некоторое время назад несколько лет подряд были неурожайными. Чтобы не умереть с голоду, Элеазару пришлось пустить на еду посевное зерно. А зерна везде было мало, купить новое оказалось слишком дорого. Те, у кого был запас, заработали хорошие деньги, но самым бедным теперь стало еще хуже, чем раньше. Элеазар влез в долги. Отдавать было не из чего. И что ему оставалось делать? Продать детей на невольничий рынок в Тир, как делали другие? Никогда! Продать себя вместе с семьей какому-нибудь богатому человеку, чтобы через семь лет он отпустил их?[99] Ждать, пока заимодавцы потащат его к судье, а тот посадит его в тюрьму за долги? Чтобы потом смотреть, как жена превратится в нищенку? Элеазар был мужественным человеком. Он защитил себя от грозившей нищеты. Вместе со всей своей семьей он ушел в горы.

Я знал, что это означает: там же в свое время нашел прибежище Варавва, после того как ушел от Банна. Элеазар примкнул к зелотам. Всякий в Галилее понимал, о чем идет речь. И я сказал:

– Как хорошо, что Элеазар исчез вместе со всей семьей. Теперь никто не сможет из-за него замучить жену и детей. Недавно я слышал похожую историю, случившуюся в Египте.[100] Один бедный человек был должен деньги и из страха перед наказанием сбежал. Тогда сборщик податей, которому он был должен деньги, силой увел его жену, детей, родителей и родственников. Он бил их и издевался над ними, чтобы они или выдали беглеца, или за него вернули долг. Но они не могли ни того, ни другого. Ведь они не знали, где он и, как и он, были бедны. Но сборщику было все равно. Он не отпустил их, а принялся пытать и предал потом мучительной смерти. Он наполнил корзину песком и привязал к ней веревки. Потом повесил этот тяжелый груз им на шею и поставил на рыночной площади под палящем солнцем, чтобы ветер, жгучий зной, позор и тяжелый груз довели их до отчаяния. Для других людей, которые вынуждены были на это смотреть, их наказание должно было послужить ужасным примером. Кое-кто из должников и правда предпочел смерть от меча, яда или веревки, потому что умереть без мучений показалось им в несчастье счастьем. Те же, кто не наложил на себя руки, были по очереди вздернуты на веревке, как во время процессов о наследстве: сначала ближайшие родственники, потом родственники более дальние и так до самых дальних. И когда никого из родственников не оставалось, тогда переходили к соседям. Целые деревни и города лишились тогда своих жителей и пришли в упадок, потому что все люди бежали из них в поисках спасения.

Муж и жена внимательно слушали меня:

– Если и у нас дальше так пойдет, то и тут деревни скоро опустеют, как в тех областях Египта. Еще больше людей станет пропадать, как пропал Элеазар.

Я отважился на еще один вопрос:

– А ваши сыновья не потому ли ушли?

– Нет, у них были свои причины, – стал объяснять Фоломей, – мы бедны, но до сих пор как-то сводили концы с концами. Наши сыновья вполне могли бы остаться. Но вот сосед Элеазар подал им пример. Он каждому здесь показал: если не знаешь, как быть дальше, выход есть.

Сусанна согласилась:

– Не будь Элеазара, наши сыновья наверняка со многим бы примирились. Но с тех пор как он ушел, они перестали думать, что нужно сносить все обиды и молчать.

Фоломей продолжил:

– Первым ушел старший сын, Филипп. Он вместе с еще одним крестьянином из нашей деревни взял у богатого хозяина в аренду землю: по договору они должны были отдавать ему половину собранного урожая, вторая половина принадлежала им. Так им худо-бедно удавалось прожить. А надо сказать, что сам хозяин земли живет отсюда далеко – в Птолемаиде, на берегу моря. Присматривать за своими землями он поставил управляющего. Каждый год из Птолемаиды приходит человек и забирает половину урожая. И тут у них часто бывают споры. Хозяину все равно, сколько получилось собрать – главное, что он с этого будет иметь. Если продать зерно рано, когда оно дорого стоит, иной раз удается выручить больше, чем если дать урожаю вызреть и собрать его целиком. Ведь к тому времени на рынке уже будет полно зерна. Если собирать урожай рано, то цены на зерно намного выше. Но вот арендаторам-то как раз выгодно собрать с земли как можно больше. Ведь этим хлебом им придется кормить семью и питаться самим. Поэтому они всегда хотят отсрочить жатву. И вот прогнали они первого посланного прочь, ничего ему не дав. Тогда хозяин прислал вместо него двух других и пригрозил: если они сейчас же не отдадут урожай, он обратится в суд и разорит их. Филипп со своим подельником разозлились. Они отделали обоих по первое число и выгнали из деревни.[101] Теперь суд грозил им уже по-настоящему. Что оставалось делать? Суд в Птолемаиде, ясное дело, решил бы все в пользу хозяина, особенно если городской судится с деревенскими. У них не было выбора, и они ушли в горы.

– У меня тоже есть друзья, которые прячутся в горах, – сказал я, думая в это время о Варавве. Его, впрочем, привела к зелотам не нужда, а убеждения.

Фоломей посмотрел на меня с благодарностью: я не осуждал его сына.

– Многие называют ушедших в горы бандитами. Но это лишь несчастные, у которых не оставалось другого выхода. Элеазар и Филипп – хорошие люди.

В разговор вмешалась его жена:

– Не все уходят в горы. Со вторым нашим сыном, Язоном, было по-другому. Чтобы прокормить себя, нам приходится не только возделывать свою землю. Мы должны еще наниматься к другим людям поденщиками и на сезонные работы. Поэтому Язон часто ходил на рынок, куда собираются все, кому нужна работа.[102] Там богатые крестьяне и управляющие нанимают тех, кто им требуется. Иногда ему приходилось ждать ужасно долго. Часто он простаивал там по целому дню и так ничего и не находил – и к тому же его тогда еще называли лентяем. А ведь он ничего так не хотел как получить работу. И вот, когда он стоял там с другими безработными, они рассказывали друг другу истории о больших городах, где у таких, как они, больше возможностей. И чем меньше здесь было работы, тем больше они мечтали об этом. Наконец, Язон тоже решил, что так дальше нельзя. Он знал, что рано или поздно получит часть нашей земли, но этого было слишком мало, чтобы прокормить семью. В один прекрасный день он собрал вещи и отправился в Александрию. В прошлом году мы получили письмо. Сын писал, что у него все хорошо, что когда он накопит денег, обязательно приедет к нам повидаться. Но пока он так и не приехал.

Фоломей кивнул.

– Как бы не вышло, что мальчишки сочинили себе сказку, да сами в нее и поверили. Они любят рассказывать друг другу только о тех, кто добился на чужбине богатства и положения. А о многих других ведать не ведают.

Сусанна снова заговорила:

– Но уж лучше уехать в чужие земли, чем сойти здесь с ума. Ты когда будешь уезжать от нас, обязательно встретишь пару-тройку выживших из ума попрошаек. И у них когда-то были свой дом и хозяйство. Когда навалилась нужда, они лишились рассудка. Они сумасшедшие. В них вселился бес. Сейчас они ютятся в могильных склепах или слоняются по дорогам. Большинство очень скоро умирает. А до того они кормятся теми крохами, что по старой памяти дают им в деревне. Слава Богу, что наши сыновья не сошли с ума. Но зато я чуть ума не лишилась, когда последний сын ушел от нас.

У женщины на глазах выступили слезы. Она вопросительно взглянула на Фоломея. Он пояснил:

– Хуже всего, что и Варфоломей покинул нас. Моя жена до сих пор не может в это поверить.

– А он-то почему ушел? После того как двое других оставили дом, вряд ли ему было тяжело с вашей земли прокормить небольшую семью!

– Как раз поэтому и нам так трудно его понять, – вздохнула Сусанна, – Другим поневоле пришлось уйти. Им ничего больше не оставалось. Но последний-то мог бы остаться. Хотя бы один должен остаться с родителями!

Фоломей тихо сказал:

– Он обязательно вернется. Однажды он уже навещал нас. Да, правда: ничто прямо не гнало его из дома. Но и это была своего рода необходимость. Варфоломей – чувствительный мальчик. Он дружил с детьми наших соседей, сыновьями Элеазара. Он никак не мог взять в толк, почему им пришлось превратиться в так называемых «бандитов». Он страдал от этого. Вторым ударом было для него, когда от нас ушли его братья. Он стал сомневаться в этом мире, который устроен так несправедливо. Ему было ясно: дальше так продолжаться не может. Богатые не могут бесконечно притеснять бедных, судьи не могут решать дела лишь в пользу сильных, чужаки не могут вечно держать страну в порабощении. Рано или поздно, но все должно измениться. Несправедливость, творящаяся на земле, вопиет к небесам. Бог все видит и все слышит. Он не допустит, чтобы так продолжалось и дальше. Он устроит переворот и позаботится о том, чтобы все были сыты, чтобы молодым людям было, куда девать себя в этом мире, чтобы богатым пришлось поделиться своим богатством, а угнетатели потеряли власть. Бог сам станет править миром!

– Многие ждут царства Божия, – сказал я, – но не все бросают родителей.

– Вот, точно! – сказал Фоломей. – Он, наш сын, тоже не сам это придумал. Его подбил один человек из нашей деревни. Его зовут Иисус. Он ходит по стране и проповедует, что царство Божие начинается уже сейчас. Дескать, не нужно ждать неизвестно сколько, пока все кругом вдруг изменится. Великий переворот уже идет. Это важнее всего прочего в жизни – важнее работы и семьи, важнее отца и матери. Варфоломей, когда был у нас, пересказывал некоторые речи Иисуса. Красивые речи:

С такими речами ходит Иисус по стране и говорит молодым людям, которые больше не могут выносить то, что творится: «Идите за мной! Все изменится. Бедные больше не будут бедны, голодные больше не будут голодать, а плачущие – плакать».

Тут вмешалась Сусанна. Она была явно взволнована:

– Этот Иисус – мерзкий совратитель. Он губит молодых людей. Так хорошо звучит: «Счастливы вы, плачущие теперь, потому что вы будете смеяться!» А что выходит на деле? На деле выходит, что родители плачут по своим пропавшим сыновьям. Он обещает, что все изменится. А что благодаря ему меняется? Только распадаются семьи, потому что дети бросают своих родителей.

Фоломей стал защищать сына:

– Разве не лучше, если он ходит с этим Иисусом, вместо того чтобы скрываться в горах? Разве не лучше, если у него появилась новая надежда, а ведь он мог бы потерять разум? И разве не лучше, что он по-прежнему в Галилее – а ведь мог бы отправиться в чужие земли? В любую минуту он может вернуться. Я не перестаю верить в это.

Сусанна была с ним не согласна:

– Почему он не хочет жить с нами?!

Фоломей отвел глаза. Ему не хотелось спорить при постороннем. Но Сусанну было уже не остановить. Вне себя от возмущения, она возвысила голос:

– Когда он был тут, я потребовала от него ответа. Я сказала ему: то, что ты делаешь – безнравственно. Мы с отцом стареем. Мы вырастили вас, детей. А теперь вы бросаете нас в беде. Так знаете, что он мне ответил? Как-то к его учителю пришел человек, который хотел идти с ним, но сначала предать земле своего умершего отца. Иисус же сказал ему: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!»[104] и потребовал, чтобы тот сей же час пошел с ним. Разве не противно это всему человеческому? Разве родители уже вовсе ничего не значат? Неужели мы, родители, стоим так же мало, как трупы животных, которые человек не должен предавать земле?

На это он привел мне другие слова Иисуса, не менее мерзкие:

«Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником!»[105]

Что же тогда остается в жизни, если нельзя положиться на своих родных? То, что молодежь бросает нас в беде, – грустно. Но то, что они оправдывают свой поступок такими речами – просто ужасно!

Я спросил:

– Но ведь этот Иисус – из вашей деревни. Его-то родные что говорят о том, чему он учит?

Сусанна рассмеялась:

– Они считают его сумасшедшим! Однажды они хотели насильно привести его домой. Только им не удалось даже близко подойти к нему. Столько народу собралось вокруг него. Тогда они попросили сказать ему: здесь твоя мать и твои братья, они хотят поговорить с тобой. Знаешь, что он ответил? Он спросил: «Кто мать моя и братья мои?». Потом показал на людей кругом себя и сказал: «Кто будет исполнять волю Божию, тот мне брат, и сестра, и мать!».[106]

Сусанна заплакала. Фоломей обнял ее и нежно погладил по волосам. И у него на ресницах тоже блестели слезы.

Между тем Тимон и Малх закончили укладывать оливки и делали мне знаки, что пора ехать. Еще до захода солнца мы собирались быть в Сепфорисе. Так что на этом нам пришлось распроститься.

Честное слово, этот Иисус – довольно неприятная личность! Что-то в нем заставило меня вспомнить о ессеях. Как и там, налицо пугающая власть над молодыми людьми, решительный разрыв с прочим миром, презрение к богатству! Как и там, надежда на великий грядущий переворот! И в то же время у них было одно важное различие: за Иисусом не стояло никакой организованной общины с неизвестно где спрятанными сокровищами! Он не обещал ни крыши над головой, ни безопасности. Он вообще ничего не обещал. И он не уводил в пустыню, а ходил по деревням. Излюбленными его местами, по словам этих людей, были окрестности Геннисаретского озера, между Капернаумом и Вифсаидой. Случись мне как-нибудь встретить его, Сусанна на прощание попросила меня передать от них привет Варфоломею.

Представлял ли Иисус угрозу для государства или нет, пока я не мог сказать. Но вот для семей в Назарете – да, безусловно, представлял. Мне на память пришло одно из пророчеств о последних временах: «Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери, невестка – против свекрови своей; враги человеку домашние его».[107] Неужели этим словам о семьях суждено теперь сбыться?