Глава 11

Когда, окончив десятилетку, Маша поступала на литературное отделение педагогического института, меньше всего она думала о профессии педагога. Вообще о специальности она в то время почти не задумывалась. Конечно, такое легкомыслие непростительно было даже для ее семнадцати лет. Многие десятиклассники еще в школе определили свой жизненный путь. Геолог-разведчик, инженер, астроном, врач — сколько профессий!

Именно потому, что все они были одинаково хороши и серьезны, Маша ни на одной не могла остановить выбор. Она любила литературу. Но разве любовь к литературе — профессия?

"Что я буду делать потом, после вуза?" — задавала себе Маша вопрос.

Однако четыре года, отделявшие от окончания института, казались таким долгим сроком!

"Увидим, что будет потом!"

Маша поступила на литературное отделение. Она доучилась до третьего курса, а вопрос, кем же быть, так и не был решен.

Учительницей? Была в этой профессии будничность, страшившая Машу. Один, два, три года, десять лет подряд повторять в классе, когда родился Пушкин и что такое подлежащее? И все?

Маше казалось, что это все.

Но в последний приезд Маши во Владимировку произошел разговор с тетей Полей.

Они сидели на крылечке. Позади дома — вишневый сад; на отлете, вся видная с крыльца, стояла школа.

— Раньше это была церковноприходская школа, вовсе неприглядная на вид, — рассказывала тетя Поля. — От недосмотра крыша проржавела, в дожди протекала, в классе провалились две половицы. Долго пришлось кланяться старосте, пока починил… После революции в школе, помню, был митинг. Провожали в Красную гвардию пятерых добровольцев. Все это были ребята, которым еще до семнадцатого года я потихоньку от старосты и законоучителя отца Леонида читала "Окопную правду", когда Ивану Никодимовичу случалось прислать с фронта. Теперь один из тех добровольцев, Петр Семеныч, — председатель колхоза… Озорной был в ребятах нынешний председатель колхоза! — добавила тетя Поля с улыбкой.

Потянул ветерок, перебрал на голове ее тронутые сединой волосы, шелохнул на плечах край косынки. Вечерний закат, раскинувшийся в полнеба, отбросил на лицо мягкий розовый свет.

У правления колхоза ударили в железную доску. Мальчишка лет десяти, в длинных, до пят, штанах, стучал в нее палкой, сзывая, должно быть, бригадиров на собрание. Тетя Поля последила за ним взглядом и, обернувшись к Маше, сказала:

— Вот и ты будешь учительницей…

— Я? — искренне изумилась Маша. — Нет, едва ли.

— Что такое?

Маша смутилась.

Нелепо и странно было бы ответить тете Поле: скучно!

Вместо ответа Маша спросила:

— Тетя Поля, что самое главное в деле учителя?

Подумав, тетя Поля сказала:

— Воспитать человека, Машенька! Создавать настоящих людей. Нелегкое дело…

Как-то случилось, что на эту тему больше не возникал разговор. Да и не до того было. Началась война. Тетя Поля проводила на фронт многих своих учеников…

"Воспитать человека!" — вот о чем думала Маша, в лихорадочной спешке готовя свой первый урок.

Она плохо провела эту ночь: часто просыпалась, смотрела на часы и лишь под утро заснула. Детские, милые видения снились ей: полянка, где на длинных стеблях стояли лиловые колокольчики; почти задевая их крыльями, проносились стрижи; выскочил заяц из леса и сел, сложив уши.

Утром Ирина Федотовна едва добудилась Машу. Торопливо одевшись, Маша побежала в школу. Все-таки она очень боялась урока и по дороге придумывала причины, из-за которых он мог бы не состояться.

Урок состоялся.

В классе вдоль стен на скамьях сидели студенты с блокнотами. Одна девушка, прикрывшись портфелем, доедала завтрак. Им хоть бы что! Спокойны. Маша прошлась по коридору в том состоянии изнурительной тревоги, когда хочется одного — чтобы поскорее все кончилось. Как-нибудь, только скорее.

Она вошла в класс со звонком.

— Здравствуйте, дети! — сказала Маша, не различая лиц, не узнавая своего голоса.

Ребята стояли, дожидаясь разрешения сесть; не дождались и начали усаживаться сами, весело переглядываясь и хлопая крышками парт.

Студенты, сидевшие вдоль стен, сразу принялись записывать что-то в блокнотах.

"Сейчас начну. Воображу, что я пионервожатая, как бывало на сборе", — сказала себе Маша. И начала:

— Ребята! Давно, больше ста лет назад, армия Наполеона пересекла границы нашей страны…

Юрий Усков сложил тетрадь в трубку и, приставив ко рту, свистящим шепотом подсказал:

— Забыла перекличку по журналу сделать!

— Ах, в самом деле! — испугалась Маша.

Но поздно исправлять ошибку.

Девочка на первой парте, коротко остриженная, с круглой гребенкой, которую она поминутно щупала на затылке, очевидно боясь потерять, негромко произнесла:

— У нас не история, а литература по расписанию. А вы про историю рассказываете.

"Обязательно провалю урок!" — со страхом подумала Маша.

— Ничего, слушай дальше, — ответила она девочке. Это было в июне. Осенью армия Наполеона вошла в Москву. Наполеон ликовал. "Я победитель, — думал он. — Россия повержена. Мне поднесут ключи от города и на блюде хлеб с солью". Но никто не приносил Наполеону ключи от города.

В классе стало тихо. Маша, которая смотрела только на стриженую девочку, осмелилась взглянуть на других. Ребята слушали.

Какие хорошие и любопытные у них глаза! Маша только теперь это заметила. В сущности, от нее зависело, оставит сегодняшний день след в их жизни или пройдет без следа.

Эти мысли промелькнули в голове Маши в один коротенький миг, пока она окинула класс внимательным взглядом, и вдруг забота о том, понравится она своим критикам или нет, потеряла значение.

Она рассказывала, как Наполеон вошел в пустую Москву. Образ оставленного войсками и жителями города так живо возник в ее воображении, что она рассказала детям об осенних листьях, которые ветер срывает с деревьев и несет вдоль пустынных улиц, о вое голодных псов по ночам, о дыме пожаров. Из окон кремлевского дворца Наполеон смотрит, как город горит.

Толстый мальчик с красными щеками, в которых тонула крохотная кнопка носа, поднял руку:

— Вот так победитель!

Класс рассмеялся.

— Наполеон шел в Москву, чтобы покорить народ, но ошибся в расчетах, — продолжала Маша. — Он решил вступить в переговоры о мире.

Толстый мальчик фыркнул:

— Видит — ничего не выходит, о мире замечтался!

— Ну, наши покажут ему! — в азарте крикнул кто-то на весь класс. — Наши такой ему мир пропишут, чтоб не лез больше в Москву!

Стриженая девочка на первой парте уронила с затылка гребенку и, шаря по скамье, сердито приговаривала:

— Ладно вам! Не мешайте! Раскричались!

— А что наши сказали? Что Кутузов сказал? — не унимались ребята.

— Кутузов хитрец, он ответит!

— Чего ему отвечать! Скомандует войску…

Юрий Усков свернул тетрадь в трубку и подсказал:

— За дисциплиной следи! В классе шум.

Действительно, в классе был шум. Удивительно, как он был Маше приятен! Она не остановила ребят.

Некоторое время они рассуждали о том, как следовало бы ответить Наполеону на просьбу о мире. Но заговорила Маша, и дети умолкли.

— Жил в это время писатель Иван Андреевич Крылов… — И Маша стала читать басню Крылова "Волк на псарне": — "Я, ваш старинный сват и кум, пришел мириться к вам…"

Ребята не выдержали и шумно прервали чтение.

— Э-э! Ишь ты какой! — раздались со всех сторон голоса.

На задних партах встали, многие тянули руки к учительскому столу, целый лес рук.

— Говори ты, — наугад вызвала Маша веснушчатую светленькую девочку, которая нетерпеливо суетилась и протягивала дальше всех руку.

Девочка встала, сконфузилась и забыла, что хотела сказать.

Вместо нее ответила стриженая.

— Здорово Крылов Наполеона высмеял, — заявила она и, скорчив гримасу, передразнила: — "Пришел мириться к вам"!

— Раньше бы приходил! — крикнул кто-то.

"Вот вы какие! — смеясь и радуясь, думала Маша. — С вами не заскучаешь".

Она дочитала басню и спросила:

— Знаете теперь, как ответил народ?

Дружный хор голосов повторил:

— "…с волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой!"

На секунду в классе водворилась тишина.

"Они поняли, — подумала Маша. — Что же им еще объяснять?"

Студенты писали в блокнотах. Боже мой, что они пишут все время?

Стриженая девочка, которая поминутно роняла гребенку и то лезла под парту искать, то шептала что-то на ухо соседке и вообще была ужасной непоседой, ни к кому не обращаясь, сказала:

— Кто-нибудь написал бы про Гитлера басню!

Она оглянулась на краснощекого толстяка, махнула рукой, засмеялась и опустила глаза с тем хитрым видом, который ясно говорил: "У нас есть секрет, но вы не спрашивайте, все равно не откроем".

И не утерпела:

— А у нас один тоже басню написал!

Испугавшись, что проболталась, она спрятала лицо под крышку парты и смущенно хихикала там.

— Неужели? — обрадовалась Маша. — А кто? Пусть прочитает.

Все закричали:

— Говори, говори! Ну, чего ты? Говори!

Толстый мальчик поднялся, важно заложив за ремень руки.

— Какая басня! Так просто… — сказал он с притворной небрежностью, скосил глаза в угол и прочел:

Стриженая девочка ликовала. Мальчик, косясь в угол и скромничая, добавил:

— Под конец не очень складно. Может, я по-другому придумаю.

— Не надо! — закричали ребята. — И так хорошо!

— Хорошо, — согласилась Маша.

— Я книжки про героев люблю, — сказал мальчик.

"Ну, кажется, мы уклонились от темы", — подумала Маша.

Юрий между тем, показав потихоньку часы, шепнул:

— Скоро звонок. Закругляйся.

Но "закруглять" было нечего.

Маша кончила урок.

До звонка оставалось десять минут. Она выполнила свой план на десять минут раньше, чем требовалось.

— Ребята, выучите дома басню. Запишите в дневники задание.

Прошло еще две минуты.

"Что же делать?" — лихорадочно соображала Маша.

Студенты, положив блокноты на колени, выжидали.

"Что делать?"

Вдруг блеснула надежда на спасение.

— Ребята, — сказала Маша, — может быть, вы кое-что не поняли? Задавайте вопросы. Что вы не поняли? Спрашивайте.

Она молча умоляла ребят, чтобы они спрашивали. Но в школе целый месяц проводили практику студенты-историки, и ребята знали, что студентам за уроки ставят отметки: хорошо объяснил — пятерку, плохо — двойку. Маша ребятам понравилась. Они хотели ее поддержать.

— Поняли, всё поняли! — весело закричали они, хотя у каждого в запасе было довольно вопросов.

До звонка оставалось шесть минут.

— Тогда урок окончен, — упавшим голосом сказала Маша. — Идите на перемену.

Дети в недоумении переглянулись, живо повскакали с мест и, еще больше влюбленные в Машу, окружили учительский стол. Многие бросились к выходу.

Учительница с испуганным лицом загородила дверь, раскинув руки, как наседка крылья:

— Куда вы? Звонка не было. На место! На место! Что вы делаете? — с упреком сказала она Маше. — А если директор услышит шум?

Методистка, сдерживая смех, пробиралась из класса.

— А вот мы в кабинет к директору сейчас и направимся. Будем обсуждать урок Строговой.

Первым, не глядя на Машу, прошмыгнул мимо Усков, и Маша поняла: пропала!

Собрались в кабинете. Студенты с блокнотами перешептывались, опуская глаза. Методистка, напротив, ожила и, потирая ладони, лукаво посмеивалась.

— Кто начинает? — спросила она веселым баском.

Ася Хроменко улыбнулась, на щеках у нее заиграли ямочки…

— Пожалуйста, — охотно предложила методистка.

В уроке Строговой ошибки были явны, их мог перечислить любой. Ася боялась, что кто-то перечислит раньше ее, поэтому заторопилась взять слово. Важно было не то, какой дала Маша урок, а как интересно и умно об этом уроке скажет она, Ася.

Она увлеклась и сыпала словами: конечно, первый урок и, конечно, нет опыта, но забыть проверку по журналу, не дотянуть до звонка и стоять, как памятник, когда в классе содом, — слишком много ошибок!

Все было именно так, и у каждого студента это записано в блокноте, но чем дальше перечисляла Ася промахи Маши, тем большее охватывало всех недоумение.

— А все-таки урок хорош, — задумчиво сказала Дорофеева, когда Ася выложила свои соображения. — Что-то в нем есть…

— Именно, вот именно! — шумно подхватил Усков. — Вначале я сбился с толку, но теперь понимаю. В уроке Строговой — принципиальные выводы, спроектированные на современность…

Усков принялся излагать мысли о простых и обыкновенных вещах так мудрено, что в конце концов запутался, оборвав выступление на полуслове.

Начался спор. Одни говорили, что урок совсем плох, другие — хорош.

Слово взяла методистка.

— Промахи ваши заметили все. Промахи нетрудно заметить. А вы, голубушка моя, — Марина Николаевна погрозила пальцем Асе Хроменко, — главное проглядели, вот что я вам доложу! У пятиклассников нынче со стариком Крыловым знакомство состоялось, а вы проглядели. Подружились ребятишки с баснописцем Крыловым. Строговой за это спасибо… Знаете ли вы, товарищи практиканты, что такое творчество в педагогической работе? Почему сегодня оживление в классе? Почему ребятишки быстро все поняли, обо всем догадались? Спросите у Строговой. Она вам расскажет. Учитель дома, над книгой создавая урок, испытал волнение мыслей и чувств — дети в классе ему отозвались. Холодным пришел в класс учитель — батюшки мои, скука какая! И дети — те, да не те. Вот откуда все идет — от учителя! Берегите в себе огонек! Если он не горит в вас, никого не зажжете!

Вечером Маша писала письмо:

"Родная моя тетя Поля! Помните ли вы один наш разговор, когда летом я жила в вашей милой Владимировке? Я сказала вам или подумала: скучно быть учительницей. Тетя Поля, кажется, я ошибалась".