"Осень" - читать интересную книгу автора (Прилежаева Мария Павловна)

8

Накануне они были у Ольги Денисовны. О том, что они к ней собираются, случайно узнала Марья Петровна. Ее урок был последним, кто-то после звонка проболтался. Марья Петровна задержала класс.

— Ребята! — Ее полненькое розовое лицо приняло выражение многозначительности. — Ребята! Напрасно вы это надумали, не советую.

— Почему, Марья Петровна?

— Вы молоды, вам не понять… перемена жизни. Лишние переживания… Не стоит волновать. Не советую.

— Что-то тут не так, — вызывающе громко сказала Ульяна Оленина.

Марье Петровне казалось, в этой девчонке жило какое-то бунтарство. Темно-серые продолговатые глаза, черные летящие брови, твердая линия алого рта — все в ее внешности было броско, обращало внимание. Эта девчонка нарочно делает все наперекор общепринятому. Даже ее две толстые косы, завивающиеся локонами почти у пояса, казались Марье Петровне наперекор. Другие девочки носят волосы распущенными по спине и плечам, как нынче принято, а у этой косы, дивитесь. Она перекинула одну на грудь и накручивала локон на палец.

— Мы хотим разобраться, и если там неладно…

— Ульяна Оленина, — перебила Марья Петровна, — помни, кто твой отец, не забывай о его положении.

Отец Ульяны Олениной, фрезеровщик на самом крупном в городе электромеханическом заводе, депутат Верховного Совета РСФСР, если бывал недоволен чем-то в поведении дочери, говорил:

— Помни, чье имя носишь.

…Когда ожидали первого ребенка, отец мечтал о сыне. Заранее и имя было облюбовано сыну — Олег, в честь Олега Кошевого. Отец любил еще не родившегося сына, гордился им. Для него перечитывал, почти назубок знал «Молодую гвардию», самую необыкновенную из прочитанных книг, от которой сердце гудело набатом.

Он так твердо уверился в рождении сына, что, когда на свет явилась красненькая, сморщенная, писклявая девчонка, ужасно расстроился, несколько дней и глядеть на дочь не хотел.

Потом они с матерью долго решали, как ее назвать: Любкой или Ульяной. Любок, правда не Шевцовых, в городе было порядочно, Ульян не встречалось. Будет одна. И стала в доме расти дочь Ульяна.

Иные соседки во дворе удивлялись: выкопали имечко. А отец в подходящих случаях ей говорил:

— Помни, чье имя носишь. Тебе зазря его дали?

— Не зря, — поправляла мать (она была библиотекаршей и постоянно поправляла отца). — Не зря. И вообще, Ульяна, брось бузотерить.

— Бузотерить, это что? Бороться за справедливость — бузотерить, по-твоему?

Мать Ульяны, человек, может быть, лишку осторожный, более всего опасалась критической болтовни, на которую современные ребята так падки. Фрондеры! Наболтают по глупости лишнего, а виноваты отцы. Им, деткам, что! Они несовершеннолетние, их недовоспитали, за них семья да школа в ответе. Чепуха! И не детки уже, до паспорта недалеко, соображать давным-давно научиться пора бы.

Такие истины осторожная Ульянина мать частенько ей проповедовала, на что Ульяна обычно насмешливой скороговоркой отвечала:

— Мамочка, учусь, учусь соображать!

Отец не донимал ее наставлениями. Он вел разговоры всерьез.

— О справедливости спрашиваешь? Скажу. Твое имя Ульяна. Примеривайся, как поступила бы о н а в наши мирные дни.

— В наши мирные дни сложных ситуаций не бывает?

— Случаются.

— Тогда как?

— А голова и сердце зачем у тебя?

Таким был отец. Ульяна не знала, какой он на работе, с посторонними людьми, рабочими и начальством. Дома он был молодцом. Маму Ульяна тоже любила, но ее осторожность и благоразумные речи вызывали в ней желание сопротивляться и спорить. Если бы не отец, спорам не было бы конца. Отец в некоторых отношениях был строг, даже суров, слово его было законом:

— Матери не прекословить.

Ульяна старалась не прекословить.

— Значит, папа, будем действовать, как стала бы о н а. А ты даже не спросишь, в чем дело.

— Захочешь, сама скажешь.

— Скажу. Только после. Когда разберемся.

Итак, после уроков, забежав на полчаса домой пообедать, ученики девятого «А» (больше девочки) отправились к Ольге Денисовне. Возглавлять депутацию должна была староста класса Мила Голубкина, но в последний момент отказалась.

— Если бы официально, по решению комитета или учкома, а так, от себя… Я староста все-таки…

Ульяна махнула рукой:

— Иди, зубрила, зубри.

— И уйду, если меня оскорбляют.

И ушла. Зашагала, неся в правой руке туго набитый портфель, размахивая левой, как солдат, что говорило о твердом и энергичном характере старосты класса.

— Я не с ней. Сам по себе. — И Пряничкин тоже ушел.

— Примерная и отрицатель сомкнулись. Единый фронт! — крикнула Ульяна вдогонку.

— У тебя жутко выразительные глаза, когда сердишься. Чаще сердись, сказал Женька.

— Испытанный остряк девятого «А», хоть бы раз сочинил остроумное, отрезала Ульяна.

Она разбушевалась сегодня. Или нервничала перед встречей с Ольгой Денисовной.

— Ребята! Девочки! Не хныкать. Не жалеть.

Хныкать и жалеть не пришлось, они не застали Ольгу Денисовну дома.

Дверь отворила соседка с компрессом на раздутой щеке, и — вот чудеса-то! — девочки узнали продавщицу галантерейного отдела универмага Нину Трифоновну.

— Здрасте! Здрасте! — затрещали девочки. — Оказывается, и вы тут живете.

Они с любопытством разглядывали заставленную шкафами темную прихожую коммунальной квартиры, высокие двери и лепку на закопченном потолке старинного дома.

— Нина Трифоновна, а капроновые чулки в сетку к вам скоро поступят? осмелела одна.

— А импортные сумочки? — подхватила другая.

— А…

— Ну и нахалки! В дом к больному врываются, цельную ночь от флюса глаз не сомкнула, а они про чулки, не терпится. Вы за кого меня принимаете? Что я — спекулянтка, домой товары таскать?

Но Нина Трифоновна не успела выпустить на нахальных девчонок пулеметную очередь. Ульяна опередила ее, вежливо объяснив, из какой они школы и что их сюда привело. И Нина Трифоновна оставила в стороне чулки и импортные сумочки и обрушилась на нахальных девчонок по другому уже поводу.

— Заявились! Где ваша совесть? Нет Ольги Денисовны, нет и не будет. Кто из школы придет, велела сказывать всем, что уехала. Видеть никого не желает. Опостылели вы ей. Ни жалости к старому человеку, ни уважения. Э-эх, вы! А еще ученики.

К ее удивлению, ученики не стали защищаться, переглянулись, помялись, а одна, с темно-серыми, как-то особо приметными глазами под черными шнурами бровей, видно, заводила у них, вежливо сказала:

— Мы поняли. Пожалуйста, передайте Ольге Денисовне привет от девятого «А». Пока. Ребята, пошли.

Ребята, вернее, девчата (из ребят в этой компании был один Женька Петухов, за которым давно замечено, что от Ульяны ни на шаг) хором повторили:

— Пока!

И ушли.

— А-аах! — ахнула вслед им Нина Трифоновна. — Вот так бездушные! Какую себе смену растим, ай-ай, Ольга Денисовна, кого воспитали! Каменные. Напрямик скажу, бессердечных, Ольга Денисовна, вырастили.

Так она решила, но тотчас передумала: «Нет, навру, что, мол, плачут, жалеют. Для утешения навру».

Между тем девятиклассницы плюс Женя Петухов довольно долго прохаживались по бульварам, всесторонне обсуждая происшедшее, и единогласно пришли к заключению:

— Ольгу Денисовну вытурили.

Вытурили. Открытие произвело на всех удручающее впечатление. Обсуждение прервалось, прохаживались молча.

— Ребята! «Честное комсомольское» помните? — спустя какое-то время спросила Ульяна Оленина.

Повесть «Честное комсомольское» они читали и обсуждали на литературном кружке, не подозревая, как скоро совпадут судьбы героя книги — учителя и реально существующей рядом с ними Ольги Денисовны. Тот был тоже хорошим учителем, того тоже вытурили, но там было к чему прицепиться — учитель глухой. А наша Ольга Денисовна? Нашу за что?

— Что будем делать?

— Действовать, — лаконично решила Ульяна.

— Точно по книге? — спросил Женька Петухов. И сам ответил: — Точно. Чем докажем воздействие книги на жизнь.

— В общем, будем действовать так, но с учетом индивидуальной обстановки, — как всегда, разумно сказала Ульяна.

— А на ее место кого подсунули? Утю, а? — возмущался Женька.

— Положим, на Утю нападать пока не за что, — снова рассудила Ульяна. А вот наша Королева Марго…

С этого и началось на уроке. Маргарита Константиновна вошла сдержанная, деловитая. Она умела иногда напустить на себя этакую деловитость — не подступись! Девчонки вмиг оценили новый туалет, последний крик моды: расклешенная полудлинная юбка, синий джемперок-«лапша» и мечта всех учениц от седьмого до десятого класса — тонюсенькая серебряная цепочка на шее. Встали.

— Здравствуйте.

Опустились. Женька Петухов остался стоять.

— Что ты, Женя?

— Вы нам Горького советовали перечитать. «В людях», то место, где о королеве Марго… — Женька охрип, споткнулся. Легкое удивление отразилось на лице Маргариты Константиновны. Женька продолжал хрипловатым басом: — Там королева Марго благородная, а некоторые, которых придумал не Горький…

Яростная краска хлынула на лицо и шею учительницы, она молчала, не совсем еще понимая, но подозревая что-то дурное.

— Там королева Марго — человек! — взвизгнул дискантом Женя.

Несколько секунд была тишина. Маргарита Константиновна искала ответ. Все ждали.

— Не люблю околичностей. Говорите прямо, — наконец, нашлась она.

— Правду-матку? — спросил Женя.

— Только.

Встала Ульяна, бледная, и громко, отчетливо произнесла такие слова:

— Вы, учителя, читаете нам лекции на разные высокие темы. Долг… честь… дружба. А вы, учителя, сами-то умеете дружить?

— Кто как, — ответила Королева Марго.

— Вы? — в упор спросила Ульяна.

— По-моему, да.

— Нам казалось, вы с Ольгой Денисовной дружили.

— А! — начала понимать Маргарита Константиновна. — А-а, — протянула она и хотела что-то сказать, напрямик поделиться с ребятами, но тут произошло нечто невероятное!

— Вы ее предали, — услышала Маргарита Константиновна. И обмерла. Растерялась. Так растерялась, что не сумела с собой совладать.

— Врете! Клевещете. Клеветники!

Она настолько не сумела с собой совладать, что стукнула кулаком по столу.

— Не стучите на нас! — взвизгнул дискантом Женька и стукнул сам.

А за ним — ужас, ужас! — весь класс заколотил кулаками, а учительница, стиснув ладонями щеки, глядела на них отчаянным взглядом. И надо же было случиться, что в это самое время вошел директор Виктор Иванович. Просто нюх ищейки у этого человека: чуть где скандал, он тут как тут. Кулаки смолкли. Внезапность появления директора смутила и отрезвила ребят. Он стоял у двери, широкоплечий и хмурый.

— Что у вас происходит?

Учительница отняла ладони от щек, отвела челку (ребята знали привычку Королевы Марго отводить челку на сторону, когда почему-либо ей приходилось туго).

— Что у вас происходит?

— Урок.

— Шутить изволите, — замораживая ее ледяным взглядом и тоном, промолвил директор.

— Видите ли, я хочу дать им понятие о том, что такое хаос, чтобы затем яснее объяснить, что такое порядок. Математика есть система и порядок.

Она несла явную несуразицу, но никто не фыркнул, напротив, всем стало страшно.

— После звонка придете ко мне в кабинет, — приказал директор и, круто повернувшись, ушел.

Когда дверь за ним затворилась, учительница сказала:

— Я беру на себя узнать все о случившемся с Ольгой Денисовной, и вы убедитесь, что учителя тоже умеют дружить.

Она была оскорблена. В чем они ее заподозрили? Посмели! Юнцы! Вы умеете быть жестокими и несправедливыми, юнцы!

Она так разволновалась, что не могла вести урок. Надо обдумать, что произошло. Маргарита Константиновне казалось, между нею и ребятами царит полное доверие. И вдруг… заподозрить, что она предала Ольгу Денисовну! В чем? Она толком и не знает даже, что с Ольгой Денисовной. Ушла на пенсию. Правда, скоропалительно уж очень, нежданно для всех. «Нежданно, но, когда случилось, ты, Королева Марго, всполошилась? Побежала разузнавать: что? как? почему? Выходит, правы твои девятиклассники. Чего же ты оскорбилась?»

Но все же вести урок сейчас она не могла.

— Я беру на себя узнать, что произошло, — повторила она. — Условие вы не вмешиваетесь. А теперь откройте учебник на странице… и решайте самостоятельно.

Она отошла к окну, стала к классу спиной. За окном на школьном дворе оранжевыми кострами пылали осенние клены.