"Встан(в)ь перед Христом и убей любовь" - читать интересную книгу автора (Хоум Стюарт)

Глава 7

Ванесса Холт заявилась в мою комнату над пабом “Слизень и Салат”, что на

Шордитч-Хай-стрит. Адреса я ей не давал,

поэтому не могу сказать, откуда она его взяла. У меня имелась еще одна комната

на Брик-лэйн; там меня обычно и искали

мои последователи, когда испытывали острую нужду в духовном руководстве. Ванессе

не понравилась общая кухня и туалет.

Строго говоря, ей не понравилась и моя комната, по которой были раскиданы везде

бумаги, книги и предметы одежды. Я

сделал чай и Холт тут же принялась сетовать на то, что у меня в доме не

обнаружилось молока.

– Как ты можешь жить в таком свинарнике? – вопрошала она.

– Неужели ты думаешь, что я сру говном, как все простые смертные? -

загадочно ответил я на вопрос вопросом.

– Да, думаю! – уперлась Пенесса.

– Ты меня заебала! – рявкнул я моей неотступной тени прямо в лицо.

– Это ты меня заебал! – взвыла в ответ Пенелопа. – Меня достало, что ты со

мной обращаешься как с проституткой!

– Но ты от этого тащишься, куколка! – процедил я, одновременно хватая мою

мучительницу за грудь и нежно стискивая ее.

Когда Ванесса отвесила мне пощечину, я почувствовал как мой дух воспарил

над полем нашего боя. Комната ходила

ходуном, я едва держался на ногах от возбуждения. Я уже довольно давно

исследовал астральный мир, но впервые мне

удалось встретить в нем другого человека, а это доказывало, что мир этот

является чем-то большим, чем психологической

проекцией в сознании части индивидуальных оккультистов, более того – это было

объективным доказательством того, что

мир духов объективно существует. Я поспешил вдоль Редчерч-стрит, пересек Бетнал-

Грин-роуд и столкнулся с двойником

Ванессы на углу Брик-лэйн.

– Мы существуем! – радостно вскричала Пенелопа.

– Следовательно – мы не более, чем тени! – выкрикнул я в ответ.

Взяв девушку под руку, я перевел ее через Бетнал-Грин-роуд, направляясь к

Баундари-Истэйт. Очаровательные кирпичные

многоквартирные дома, которые окружали нас, были построены в 1900 году

муниципалитетом Лондона на месте

пресловутых трущоб “Олд-Никол” я были одним из первых успешных примеров

муниципальной застройки. Мы прошли

через крохотный ярусный сквер на Арнольд-Серкус, откуда направились по Кальверт-

авеню. Проходя мимо церкви Св.

Леонарда я показал Пенессе бывший позорный столб и колодки деревни Шордитч во

дворе церкви.

– Ты бы хотел подвергнуть меня бичеванию? – полюбопытствовала Пенесса.

– О да! – воскликнул я. – Я хотел бы выдубить тебе шкуру пучком мокрых

терновых розог!

– Этого следовало ожидать! – поддразнивала меня Холт. – Ты – типичный

мужик, будь ты утонченнее, ты бы выбрал

березовые.

– На самом деле, березовые мне больше по вкусу, – разглагольствовал я, – но

в жизни духовной часто приходится

жертвовать своими вкусами для того, чтобы символически выразить свое стремление

к возвышенным целям.

– Ты что, не слышишь меня вообще! – бушевала Ванесса. – Грязная женофобская

свинья! Ты что считаешь, что Иисус

Христос был хуесосом? Ты полагаешь, что он баловался с Иоанном Крестителем

вместо того, чтобы вставить, как следует,

Марии Магдалине?

– Что за муха тебя укусила? – съязвил я. – Неужели ты не видишь, что Мария

меня интересует только в роли Богородицы?

– Чтоб ты подавился своей Марией, гнусный партеноман! Мне насрать на твою

Марию Тюдор, я предпочитаю ей добрую

королеву Бесс!

– Ты пьешь слишком много, вот в чем проблема! Пабы еще не открылись, а ты

уже ищешь, где бы нажраться водки!

– Розы пахнут для пчел, – попыталась оправдаться Ванесса.

– Рассказывай эти сказки розенкрейцерам, – фыркнул я.

Болтая подобным образом, мы добрались до Музея Джеффри на Кингсленд-роуд. В

этом музее, некогда бывшем

странноприимным домом Джеффри – комплексом зданий для отставников и вдов,

построенных на средства Гильдии

скобяных торговцев в начале восемнадцатого века – размещалась экспозиция,

представлявшая интерьеры английских домов

различных эпох. Мы бродили по коридорам, которыми соединялись теперь между собой

некогда отдельные дома.

Тюдоровские интерьеры были почти сносными, хотя на мой вкус темные деревянных

панели и тростниковые циновки

удручали бы меня по ночам, возьмись я жить в подобной обстановке. Но по мере

того как формировались характер и

идентичность “английской нации”, интерьеры гостиных становились абсолютно

невыносимыми. Я думал, что хуже, чем

викторианский стиль ничего невозможно представить, пока не увидел экспозицию,

посвященную тридцатым годам. Нам

пришлось подняться на второй этаж, чтобы увидеть свет в конце тоннеля – мебель

пятидесятых и электрические камины с

космическими огнями внутри. “Победа” союзников во Второй мировой войне была

достигнута за счет Британской империи и

это (в сочетании с космополитическими веяниями в результате массовой эмиграции

жителей Вест-Индии) привело к прорыву

дамбы, которая сдерживала, словно обруч на бочке, силы, кипевшие внутри так

называемой “английской ментальности”.

– Да, да! – выкрикивал я, в то время как Ванесса купалась среди смелых

линий и благородной простоты пятидесятых. -

Именно сюда мы должны спроектировать себя для нашего первого астрального

сексуального соития!

Пьяные от радости, мы поспешно покинули музей и вскоре вновь очутились на

Шордитч-Хай-стрит. Некогда здесь

располагался центр мебельной промышленности, но в современную эпоху район

оккупирован тысячами оптовых торговцев и

некоторым количеством магазинов, специализирующихся на дамской одежде. Я купил

Ванессе несколько тряпок и

безделушек, а затем мы пообедали в кафе “У рынка” на Черч-стрит. Интерьер в

оранжевых тонах и пролетарское меню

пришлись мне не очень по вкусу. Громогласное чириканье “Радио Два”,

разносившееся на все помещение, создавало

впечатление, что мы провалились в дыру во времени и навсегда застряли году так в

1946-ом. Яичница из двух яиц с жареной

картошкой, которую я заказал, оказалась сплошной ошибкой – она тяжело легла мне

в желудок, усугубив испытываемое

мною ощущение чужеродности по отношению к этому миру.

Обычно мне было приятно смотреть на то, как Холт ест, но на этот раз меня

посетило совсем иное чувство. Когда мы

ходили по магазинам, я с пристальным вниманием изучал покупки Холт. Меня почему-

то сильно задело, что в магазинах, где

мы побывали, не было одежды моего размера. В кафе я заказал себе те же самые

блюда, что и моя спутница и поймал себя на

том, что повторяю каждый ее жест. Я даже выпил горячий шоколад – одно из самых

любимых Ванессиных лакомств.

Холт чесала макушку, и я чесал вслед за ней, словно был ее отражением в

зеркале. Ванесса, очевидно, находила мое

поведение крайне странным, поэтому она сначала долго массировала свои запястья,

а затем поправляла грудь,

приглядываясь, не повторю ли я вслед за ней ее движения. Потом Холт направилась

в женский туалет, и я последовал за ней.

Моя спутница зашла в кабинку, и я чуть было не зашел в соседнюю, когда поймал

свое отражение в зеркале. В последний

раз, когда я видел себя в зеркале, у меня не было длинных волос и пары титек. Я

попробовал повторить мысленное

упражнение, которое я когда-то давным-давно выполнял под руководством

наставника-суфия. Оно заключалось в

визуализации собственного тела, расчлененного на отдельные части. Четвертован в

моей галлюцинации был, несомненно, я

сам, но в видении у меня отчетливо наблюдались женские формы, повторяющие формы

Ванессы.

– Ты в порядке? – спросила Ванесса, наклонившись ко мне и плеснув мне в

лицо холодной водой.

– А ты как думаешь? – переспросил я, все еще пребывая в неуверенности

насчет того, кем я являюсь.

Ванесса помогла мне прийти в себя. Все, чего мне хотелось – это вернуться в

мою комнату над пабом “Слизень и Салат” в

Гринвиче и натянуть на голову наволочку от подушки, с отверстием в ней для

глаза, делая вид, что я мастер в ритуале Лин.

Но у Нафишах было на уме нечто совсем иное. Она подвела меня к скамье и мы сели.

– Тебе следует понять, – объясняла Сайида, – что, будучи негритянкой, я

вынуждена воспринимать все трижды, отчего мое

сознание постоянно троится. Доминирующая картина реальности в этом мире является

мнением белых самцов, которые, как

и я, говорят по-английски. Вместе с языком я усвоила созданные ими

идеологические конструкции, как и любой другой

носитель английского языка, и, соответственно, воспринимаю мир через эти

конструкции. Но как мусульманка и как

женщина я постоянно подвергаюсь дискриминации в повседневной жизни. Именно по

этой причине я воспринимаю

реальность еще дважды через матрицы подавления, сконструированные,

соответственно, на расовой и на гендерной основе.

***

Я сидел на скамейке на южном берегу Темзы прямо напротив здания Парламента.

В последний раз когда я уселся на то же

самое место десяток лет назад меня принялся доставать постовой. Но на этот раз я

сидел и ждал доктора Джеймса Брейда,

который не замедлил показаться на залитой солнцем набережной. Брэйд был бледен,

темные мешки под его глазами

свидетельствовали о том, что ему приходится немало изворачиваться для того,

чтобы выбить средства на свои эксперименты

по контролю над сознанием.

– Привет, – небрежно уронил Брэйд с невыносимым северным акцентом, который

всегда прорезался у моего психиатра,

когда он был под мухой или просто вымотан.

– Из вашей дочери вышла паршивая подстилка! – пожаловался я. – Лежит как

бревно и не шевелится, пока я ей вставляю.

Даже когда я Пенелопу открытым текстом прошу схватить меня за яйца или спину

ногтями поцарапать, она выполняет мои

распоряжения как робот, безо всякой души. У этой сучки воображения в постели ни

на грош, а ведет себя при этом как

последняя стерва!

Доктор уселся рядом со мной и тупо уставился на стоящий на другом берегу

Вестминстер, одновременно расстегивая

пальто и доставая фляжку с виски “100 волынщиков” из внутреннего кармана. Каллан

сделал глоток, а затем передал фляжку

мне. Я налил вискаря в стеклянный стаканчик и отхлебнул огненную воду оттуда,

задержав ее на языке, чтобы насладиться ее

вкусом.

– Люди из Вестминстера, – лаконически заметил я, после того как проглотил

пойло. – Люди с языком змеи!

– Политики наебали нас, – процедил Каллан. – Если общественное мнение будет

настроено отрицательно в отношении

нашей деятельности, парни с того берега оставят нас посередине потока дерьма и

даже весла не дадут!

– Не нас, а вас, – поправил я. – Если дело дойдет до худшего, я лично подам

на вас в суд за причиненный мне ущерб. Хотя

распоряжения отдаю вам я, любой, кто заглянет в бумажки, придет к выводу, что я

– просто один из ваших обычных

пациентов. Я спланировал все так, что чем бы дело ни кончилось, я в любом случае

не останусь в накладе.

– Я убью тебя! – прошипел Брэйд, вцепившись мне в горло.

Я извлек из кармана марионетку и заставил ее танцевать, дергая за ниточки.

Доктор незамедлительно отцепился от моего

горла, вскочил со скамейки и принялся отплясывать на эспланаде джигу. Затем я

взял булавку и вонзил ее злобно в

деревянную фигурку, заставив Брэйда взвыть от боли. Затем я швырнул куколку в

Темзу и Джеймс сиганул в воду за нею

следом. К счастью пара полицейских в проплывавшем мимо катере заметили это и

выудили это ничтожество из воды прежде,

чем ему представилась возможность утонуть. То, что Каллана кругом виноват было

написано у него на любу, а неудавшаяся

попытка самоубийства произведет самое неблагоприятное впечатление на добрых

граждан, которым предстоит вынести

вердикт в конце судебного процесса над психиатром.

***

Митра-сквер – уже совсем не то, чем она была в викторианскую эпоху,

поскольку уцелел только один из ее

многочисленных сводчатых проходов, в то время как создающие ее современную

психогеографию современные офисные

здания и школа сильно не дотягивают в смысле атмосферы до архитектуры прежних

эпох. Дойдя с Сайидой Нафишах от

Спайталфилдз до Бишопсгейт, мы обнаружили, что направляемся на восток по Бевис-

Маркс. С тех пор, как я в последний раз

побывал на Митра-сквер прошло уже немало времени и в тот раз я покинул ее через

Кричерч-лэйн, поэтому казалось

абсолютно логичным на этот раз проделать весь путь в противоположном

направлении. Я показал Сайиде площадь, а затем

вывел ее через Сент-Джеймсский пассаж к “Виллидж Бар” – очаровательному кафе, в

котором можно встретить

представителей самых различных слоев общества.

– Омлет на двух тостах и большой каппуччино каждому!

Мы решили подкрепиться.

Мы сели за столик у окна украшенный скатертью с двумя большими рыбами. Рыбы

были нарисованы яркими красками в

том стиле, в котором их обычно изображают в мультфильмах. Это резко

контрастировало с теми смертельно опасными

страстями, которые рыбы символизируют. Я подумал о запахе, который является

общим для чешуйчатых тварей с

плавниками и гулящих девок, бродящих по ночным улицам. Затем, в ожидании омлета,

я принялся за свой каппуччино.

Зачерпнув ложкой пену и тертый шоколад из чашки, я отправил их в рот. Нафишах

повторяла за мной каждое мое движение,

снимая ложкой шапку с каппуччино перед тем, как приступить непосредственно к

поглощению варева в ту же минуту, когда

я поднес ко рту свою чашку.

– Пожалуйста, принесите нам еще два каппуччино! – сказал я официанту,

явившемуся с омлетом.

Глядя на то, как Нафишах вгрызается в свой тост, я почувствовал как у меня

шевелится в штанах. Я представил себе, как

тело девицы постепенно разбухает, как у нее появляется огромный живот и большие

отвислые груди. Мои мечты грубо

прервал официант, который попросил меня подойти к кассе и заплатить за

дополнительный кофе, который был уже готов. Я

заказал мороженое для Нафишах, а затем, с каппуччино в руках, вернулся к нашему

столику. Позднее, когда моя спутница

уже чувственно слизывала тающее мороженное с ложечки, я думал о том, как я

размажу малиновую подливку по ляжкам

девицы, чтобы затем слизать сладкую жидкость с ее дымящейся горячей ватрушки!

– А сейчас мы займемся магией прямо на площади, – проинформировал я

Нафишах, которая как раз доедала свой пудинг.

– Но не можем же мы исполнить сексуальный обряд у всех на виду! -

запротестовала девица.

– Не переживай! – успокоил я ее. – Я превращу нас в невидимок, так что

никто не поймет, чем мы занимаемся.

Сначала Сайида с недоверием отнеслась к моему, ошеломительному в своей

простоте, предложению. У меня ушло не

менее пяти минут на то, чтобы убедить ее, что моя уловка не имеет ничего общего

с теми эликсирами невидимости, которые

впаривают легковерным всевозможные шарлатаны из числа новомодных жрецов Эры

Водолея. Кучка клерков грелась на

площади под солнцем, но они поспешно разбежались, как только я развернул знамя,

на котором было начертано “ПРЯМОЙ

ЭФИР”, ПРОИЗВОДИТЕЛИ ЛУЧШИХ ПЕРФОРМАНСОВ. ОСНОВАНО В 1988. К счастью на Нафишах

была длинная и

очень широкая юбка, так что кроме мешка с потрохами, приобретенными у мясника, и

пробойника для канализационных

труб, нам более не понадобилось никакого реквизита для того, чтобы проделать

задуманный трюк.

Я лег на спину, в то время как Сайида, которая заранее сбросила свои

трусики, уселась сверху на низ моего живота. В то

время как я полировал любовную дыру Нафишах, она извлекала потроха из

спрятанного у меня под пальто мешка и

разбрасывала их вокруг. При необходимости для ускорения процесса она

использовала пробойник. В то время как мы

изображали животное о двух спинах, я визуализировал Осириса, пока божество не

материализовалось физически на те

несколько секунд, в течение которых я извергал мое семя. Сайида застегнула мою

ширинку и мы встали с земли, как раз в то

самое мгновение, когда на площади появилось два полисмена.

– Что здесь происходит? – спросил тот из них, что был повыше.

– Это перформанс, сэр, – объяснил я.

– Так я тебе и поверил, врать сперва научись, – хрюкнул второй коп.

– Ага, – поддакнул ему первый, – не пытайся нам это втюхать, мы же видим,

что ты просто обыкновенный извращенец.

Если бы ты был настоящий художник перформанса, то кругом вились бы операторы и

снимали это событие на видеокамеры

для потомства, не говоря уже о фотографах. Здесь у нас в округе трется столько

всяких дуриков, что мы их запаримся всех

арестовывать. Поэтому на этот раз, считай, тебе повезло, но если я еще хоть раз

встречу тебя на этой площади во время

моего дежурства, то ты у меня загремишь в участок”

– Да, кстати, – добавил низенький лягаш, – насколько мне помниться Джек

Потрошитель вытянул кишки из брюха у Кэтрин

Эддоуз, а не наоборот. Неужели вы, извращенцы, вообще ничего по уму сделать не

можете?

***

Мы стояли с Клеменцией прислонившись спиной к спине. В зеркале, висевшем на

противоположной стене я мог видеть

то, что видела Пруденс. Подобно Фрейду я верил в женщин-призраков, в то, что

определенные женщины связаны со мной

тайными узами и что наше величайшее счастье сокрыто в неизбежности повторения

всех уже однажды произошедших

событий. Вера пребывала со мной ныне, также как четыреста лет тому назад она

пребывала с Джоном Ди. Я смотрел на свое

отражение в зеркале и интуитивно понимал, что Елизавета и ее астролог создали

оккультное поле между Ричмондом и

Гринвичем, используя резкие изгибы реки с обеих сторон для того, чтобы создать

магическую систему, которая позволила им

навязать свою Волю всему региону.

В то время когда я созерцал отраженные в зеркале прелестные черты, я вдруг

ощутил враждебное и смертоносное поле,

пронзившее все мое существо. Я пребывал в полном сознании и находился в контакте

с Высшей Реальностью, которая

уведомила меня, что какое-то страшное бедствие надвигается на Рэйчел Грин. Я не

знал, что это было, но понимал его

ужасную природу, от одной мысли о которой меня сотрясала дрожь. Я порывался

броситься ей на помощь, я пытался с

тронуться с места, но я не мог и я прекрасно понимал, что не смогу ни при каких

обстоятельствах. Мне предстояло

исполнить по возможности до конца весь ритуал. Я убеждал себя в абсурдности

такой ситуации, но убеждения не помогали:

ужас сковывал меня по рукам и ногам этой ночью и преодолеть его было не в моих

силах. Я попытался воззвать к Гермесу,

дабы он снял эту тяжесть с моего сознания, но моим мольбам никак не удавалось

облечься в слова и я чувствовал себя так,

словно у меня отнялся язык. Не знаю уж как долго я боролся, но, наконец, я

понял, что по некоторым причинам Гермес

предпочел, дабы я обошелся без его помощи. Я повернулся к Элизе и она

повернулась ко мне и узрела ужас в моих очах. Я

повелел Бет, чтобы она бежала меня при первых признаках страха, ибо я боялся,

да, полагаю, к тому же и стыдился выдать

перед ней свой испуг. Но она пренебрегла моими наставлениями.

Я помню, как встал с дивана и последовал за Рэйчел в ванную, а дальше

наступило забвение. Пластиковую пленку я,

очевидно, постелил поверх простыни заранее. Абсолютно не помню, как я это делал,

но идея оказалась замечательной – на

простынях не осталось ни единого пятнышка. Мне смутно помниться, что я схватил

нож, перерезал им Рэйчел горло,

распорол живот, а затем извлек оттуда внутренности и вывалил ей на грудь. Потом

я достал ящик с инструментами из

шкафчика под мойкой, а затем вернулся с ним к телу Холт, лежавшему в спальне.

Мне пришло в голову, что, если разрезать

труп на мелкие куски, то от него будет проще избавиться.

Перед тем, как приступить к работе, я вернулся на кухню и надел пару

резиновых перчаток. Я вовсе не собирался пачкать

свои руки в дерьме, которое все еще вытекало из тела Ванессы. Обернув труп в

пластик, я стащил его на пол. Расстелив

пластиковую пленку по полу для того, чтобы не испачкать ковер, я начал

перепиливать шею девушки. Я радовался, что надел

резиновые перчатки, потому что кровь текла ручьями. Пилить я начал спереди и

добрался до позвоночника без особого

труда, но к тому времени моя пила уже изрядно затупилась. Запасного полотна для

нее у меня не было, а то, которым я

пользовался, явно не могло больше справиться с человеческими костями. Я выбросил

негодное орудие и взял в руки топор.

За считанные секунды я отделил голову Холт от туловища, после чего принялся

расчленять все остальное.

Справившись с руками, я принялся за ноги. Рэйчел был голой, и я испытывал

невыносимое желание сбросить одежду и

покатать по полу среди ее изувеченных останков. У меня с собой не было кондома,

но я оторвал палец от одной резиновой

перчатки и натянул его на мой член. С силой вонзая свой член в кровавую пизду

Рэйчел, я несся по волнам следовавших один

за другим оргазмов. Я мог бы заниматься этим всю ночь, но я не стал растягивать

удовольствие и, уступив напору страсти,

изверг семя в резиновый палец.

Мне стало как-то не по себе, так что я встал и пошел принять душ. Пока я

смывал кровь с тела, мне, наконец, удалось

расставить события последних дней по местам. Как шаманы древности, которые

взбирались на тайное древо, которое

соединяет наш мир с миром богов, я начал постепенно овладевать искусством

перехода из одной моей личины в другую. Для

большинства людей я был Филипп Слоан, кинорежиссер, подозреваемый в убийстве и

скрывающийся от полиции. Когда я

заходил в душ, телом моим обладала личность Филиппа, но при этом я был также и

ведьмой по имени Рэйчел Грин. Мне не

очень нравилось быть Филиппом, я предпочитал быть Рэйчел Грин, потому что та

была гораздо более многообразной и

яркой личностью.

***

Я не был на Амвелл-стрит уже довольно долгое время. В последний раз паб,

находящийся там, назывался “Фонтан”.

Интерьер его все еще напоминал прежний “Фонтан”, но публика сильно изменилась.

Теперь там терлись в основном типы

похожие на журналистов и рок-музыкантов, плюс небольшое количество начинающих

литераторов, горящих желанием

насладиться традициями Старого Лондона. Мне просто хотелось пропустить по

маленькой в тишине, но все вокруг, казалось,

были моими закадычными приятелями. Судя по всему у меня был еще один двойник по

имени Роджер, который занимался

пиаром. Я сел на табуретку и заказал пинту. К тому времени, когда мне ее

нацедили, Ванесса Холт уселась на соседнюю

табуретку и заказала кружку светлого. Я заплатил за себя и за нее.

– Я сидела в уголке, неужели ты меня не заметил? – поинтересовалась девица.

– Я просто пришел пропустить по маленькой, я вовсе не знал, что ты тут

окажешься, – отрезал я.

– Но мы же договаривались встретиться в восемь, а ты опоздал на целый час!

– запротестовала Холт.

– Перестань парить мне мозги! – проскрипел я, в то время когда барменша

давала мне сдачу.

– Так ты меня не любишь? – заскулила Ванесса, демонстративно кладя руку мне

на бедро.

– Я не хочу быть твоим бойфрендом, если ты про это! – отчеканил я, не

переставая поглощать мой эль.

– Я думала, что у нас свидание, – пролепетала Холт.

– Не знаю уж как тебе только такое в голову могло прийти, – возразил я.

– Итак, ты хочешь, чтобы мы расстались? – упиралась она.

– Для того, чтобы расстаться, надо сперва встречаться.

– Ну так знай, тогда я тоже хочу расстаться, также как и ты.

Я заглотал остатки моего пойла, встал и вышел из паба, не сказав ни слова.

Ванесса последовала за мной и, когда я начал

переходить улицу, вцепилась мне в руку. Она попыталась прижаться ко мне, но я,

как ни в чем не бывало, продолжал

следовать в южном направлении. Я свернул на Марджери-стрит с Холт, по-прежнему

семенившей за мной несмотря на все

мои попытки от нее отвязаться. Затем между Иншуэранс-стрит и Фернсби-стрит я

наткнулся на кабачок, который назывался

“Новая пещера Мерлина”, но он оказался закрыт, а дом, в котором “Пещера”

располагалась, выглядел так, будто в нем

поселились скваттеры. Заглянув через пыльные окна, я разглядел на втором этаже

какие-то шикарные, отливавшие серебром

интерьеры. На стене же какой-то полоумный накарябал надписи, в которых

сообщалось, что Лондон является мировым

центром в области контроля над сознанием.

– Полная фигня, – прошипел я.

– Ты это про что? – переспросила Ванесса.

– Они закрыли “Новую пещеру Мерлина”!

– Ну и что?

– В восемнадцатом столетии на этом месте располагалась знаменитая

водолечебница. Ходили также слухи, что существует

подземный ход между резервуаром на Амвелл-стрит и “Пещерой Мерлина” – пещера,

протянувшаяся под Пентонским

холмом, который был святым местом для друидов.

Я показал Холт прилегающее к пабу здание, которое теперь было заброшено, но

некогда являлось процветающим

коммерческим предприятием, которое за небольшую цену давало желающим возможность

полюбоваться Английским

Гротом. Рядом с этим местом находится то, что до сих пор носит забавное название

“Новоречной водопроводной станции”. Я

взял Ванессу за руку и провел ее через арку в огромном жилом доме, построенном

лет так сто тому назад. Дом выглядел

обветшало и, в отличие от Уилмингтонской площади, к которой он примыкал,

выглядел скорее кандидатом на снос, чем на

яппификацию. После того, как мы пересекли эту живописную развалину, следуя с

севера на юг, мы очутились на Мерлин-

стрит.

Мы стояли на том месте, где располагалось давным-давно закрытое

водолечебное заведение, которое в восемнадцатом

столетии пользовалось большой популярностью среди аристократии. В это время

окружающая местность была еще покрыта

возделываемыми полями. Несмотря на то, что впоследствии ее застроили, эта

психогеографическая горячая точка по-

прежнему привлекала любопытных, до ушей которых дошли слухи о существовании

подземного прохода под древним

строением. Я прислонился к грязной кирпичной стене, захваченный водоворотом

эмоций. Ванесса встала передо мной на

колени в наступивших сероватых сумерках и одним ловким движением расстегнув мою

ширинку, извлекла на свет божий

мое подрагивающее копье.

– Там, в источнике скрыто нечто, – декламировал я, пока Пенелопа мусолила

во рту мой член, – придающее ему

благородные свойства. Тот, кто знает, в чем его суть, возлюбит его более всех

иных вещей во вселенной. Пусть ищет он его и

найдет, а как найдет, скроет в земле и изотрет в тончайший порошок, засим же

вновь растворит в воде, но такой, что прежде

подверглась разделению, а далее вновь соединит части, дабы она подверглась

гниению в питающей ее воде, и сделавший так

обретет дорогу к истинному знанию.

Пенелопа провела языком по моей оглобле. Я услышал как в одном из домов на

Уилмингтон-сквер хлопнула дверь. Я

чувствовал как дыхание Брэйд – жаркое в прохладных вечерних майских сумерках -

шевелило волосы на моем лобке. Где-то

у меня за спиной раздался детский плач. Мой член блестел от слюны Ванессы.

– Отсель произрастет потомство девы, – продолжал я, – вскормившей плод

чрева своего обеими грудями. Но прежде

должны мы искоренить гниение, чуждое природе девы и природе плода ее, ибо дева,

о которой я веду речь являет себя во

многих ликах и обладает нравом кипучим. Ибо она взмывает на крыльях своих ввысь,

дабы засим скользнуть на них долу, где

она резвиться на лоне Природы между пугливых ланей.

Мне казалось, словно я падаю вниз в плотном воздухе. Я попытался вызвать в

воображении сырость подземного хода,

находящегося подобной, его влажные стены, русла рек, несущих свои воды под

улицами Лондона, давным-давно заточенные

в каменные трубы, но по-прежнему несущие свои воды в Темзу. Ванесса взяла мою

мужскую гордость и вновь поместила ее

в свою глотку.

– Дракон сей наделен тремя пастями, – стонал я, – он испытывает постоянный

голод и никогда не насыщается. Вокруг него

постоянно суетятся враги, подобно уличным мальчишкам нападая на него и осыпая

побоями, преследуя яростно и

устремляясь за ним в погоню, так что пот выступает у него на челе. Но жара

изгоняет пот, покрывающий чело Дракона, и пот

чернеет и спекается, после чего легко пропитывается птичьим клеем.

Ванесса яростно терзала мой любовный мускул. Затем она запрокинула голову

назад и потерла головку моего орудия о

свое твердое нёбо. В этот момент мне вспомнились Мерлин, Дева Марион и король

Артур, а также легенда о мече и святом

Граале.

– И тогда Дева вновь произведет дитя на свет, – стенал я, – если предыдущие

предписания были выполненные с

надлежащими любовью и тщанием, и выпейте произведенное ею так, словно сие есть

сок плода яблони. Ибо дите, в

соответствии с природой своей, будучи единожды порождено на свет, часто

нуждается в питье и во влаге кристальной

чистоты. Затем же обретя сияние в воде, по возможности наиболее крепкой и

могущественной, дитя сгущается и пожирает

свою мать, прежде пожравшую отца и брата девы. Но, как только отлучается оно от

груди, Дракон поражает его своим

хвостом. Разделите Мать Дитяти на две части, в каждой из которых будет она

присутствовать после разделения, а затем

внесите ее в каждую из трех пастей Дракона и они поглотят ее легче чем настой

для полоскания.

– Я хочу, чтобы ты кончил, – прошептала Пенелопа, извлекая мою плоть изо

рта и ублажая ее по очереди обеими руками.

Я хотел излить семя, но я знал, что время для последнего изгнания еще не

настало и поэтому вместо спермы в моем лоне

вскипела урина. Я с наслаждением наблюдал, как янтарная жидкость разливается по

лицу Ванессы и ее волосам, пропитывая

ее длинные золотистые локоны своей жгучей влагой.

– И по сей причине я желаю знать и умоляю вас известить меня о том, как

именуют сей Источник столь привлекательный

и благотворный.

– Знайте, друзья, ибо вы возжелали знать, что надлежит ему зваться

“Фонтаном Любовников”, – отозвалась Пенелопа. – И

именно по сим именем должен быть он известен вам, поелику со времен Матери Евы

царила я надо всем миром,

заключенным в Небесный Круг и без меня ничто же не сотворится, если того не

возжелает Господь. Я есмь та, кого вы

именуете Натурой и вся Земля объята мною изнутри, извне и посреди. Во всем я

имею свою участь по велению Бога Отца и

все вещам в мире являюсь Прародительницей.

Ванесса закрыла глаза, но ее рот оставался по-прежнему раскрытым, и когда

она заговорила, я направил струю,

излившуюся из моего члена прямо в него, что немедленно положила конец речам моей

партнерши. Затем я направил поток

обратно на волосы Холт, так что он смогла продолжить с того самого места, на

котором я ее прервал.

– Всем вещам я сообщаю их достоинства, – вещала Пенелопа, – и посему нет

ничего и не было ничего, что без меня стало

бы быть и нет ничего под солнцем, что не подчинялось бы законам моим. Но

поскольку вы постигли истину, я дарую вам дар

благодатный, употребив который разумно вы можете обрести Рай на небе и

неисчислимые сокровища на земле. Взыщешь

через это ты почести, знатность и благородное Звание и все удовольствия, кои

только может доставить смертным Жизнь. Ибо

ты должен пользоваться им во благо и много доблестных деяний совершишь ты

властью, дарованной тебе Источником сим и

Пещерой, повелевающей всеми семью Металлами.

Мои силы исчерпались и во мне не оставалось больше мочи. Холт встала и я

алчно впился в ее губы, после чего мы

направились обратно к “Фонтану”, чтобы Ванесса могла слегка умыться и привести

себя в порядок, пока я расправлюсь с еще

одной пинтой эля. Следовало восполнить растраченное, дабы мой колодец

алхимического вдохновения не иссох до дна.

Сотворение алхимического золота всегда начинается с трансмутации наиболее

презренных и низменных субстанций. Урина с

давних времен считается могущественным лекарством целителями-дилетантами, в то

время как садомазохизм предоставляет

в наше распоряжение средства, позволяющие переоценить любые ценности. Если наука

желает уничтожить алхимию, не

осуществив ее задач, а знахари Века Водолея желают осуществить ее задачи, не

уничтожая ее, то только я один понимаю, что

для исторического диалектического движения алхимического процесса, необходимо

его одновременное осуществление и

подавление.