ТАИРАВКИТНА

реднаероК дарноК лраК: ниязоХ

Эту надпись можно было прочитать на стеклянной двери маленькой книжной лавочки, но, разумеется, только если смотреть на улицу из глубины полутемного помещения.

Снаружи было серое промозглое ноябрьское утро и дождь лил как из ведра. Капли сбегали по изгибам букв, по стеклу, и сквозь него ничего не было видно, кроме пятнистой от сырости стены дома на противоположной стороне улицы.

Вдруг дверь распахнулась, да так порывисто, что маленькая гроздь желтых медных колокольчиков, висевшая над нею, яростно затрезвонила и долго не могла успокоиться.

Переполох этот вызвал маленький толстый мальчик лет десяти или одиннадцати. Мокрая прядь темно-каштановых волос падала ему на глаза, с промокшего насквозь пальто стекали капли. На плече у него была школьная сумка. Мальчик был немного бледен, дышал прерывисто, и, хотя до этой минуты, видно, очень спешил, теперь застыл как вкопанный в дверном проеме.

Дальний конец длинного узкого помещения тонул в полутьме. У стен до самого потолка громоздились полки, плотно уставленные книгами разного формата и толщины. На полу возвышались штабеля фолиантов, на столе были навалены горы книжек размером поменьше, в кожаных переплетах и с золотым обрезом. В противоположном конце помещения за сложенной из книг стеной высотой в человеческий рост горела лампа. И в её свете время от времени появлялись кольца табачного дыма; подымаясь, они становились всё больше и больше, потом расплывались в темноте. Это было похоже на дымовые сигналы, какими индейцы передают друг другу с горы на гору всякие сообщения. Там явно кто-то сидел. И в самом деле мальчик услышал, как из-за книжной стены раздался довольно грубый голос:

— Пяльте глаза сколько угодно, можете с улицы, можете здесь, но только затворите дверь. Дует.

Мальчик послушался и тихонько прикрыл дверь. Потом ближе подошел к стене из книг и осторожно заглянул в угол. Там в кожаном вольтеровском кресле с высокой спинкой, уже изрядно потертом, сидел грузный и коренастый пожилой человек. На нём был мятый черный костюм, выглядевший поношенным и каким-то пыльным. Его живот стягивал цветастый жилет. Голова у него была лысая, и только над ушами торчали пучки седых волос. Лицо было красным и напоминало свирепую морду бульдога.

На ней красовался нос картошкой, на котором сидели маленькие очки в золотой оправе. Старик попыхивал изогнутой трубкой, свисающей из уголка рта, и поэтому казался косоротым. На коленях у него лежала книга, которую он, как видно, только что читал — его пухлый указательный палец левой руки был засунут между страницами вместо закладки.

Правой рукой он снял теперь очки и принялся разглядывать стоявшего перед ним маленького толстого мальчика в промокшем пальто — с пальто так и капало. При этом он сощурил глаза, отчего выражение его лица стало ещё более свирепым.

— Ах ты, Боже мой! — только и пробормотал он и, раскрыв книгу, вновь стал читать.

Мальчик не знал, как ему себя вести, и поэтому просто стоял, удивленно глядя на старика. А тот вдруг снова захлопнул книгу, опять заложил страницу пальцем и прохрипел:

— Слушай, мой мальчик, я терпеть не могу детей. Теперь, правда, модно носиться с вами как с писаной торбой, но это занятие не для меня! Другом детей меня уж точно не назовешь. По мне, дети — это просто-напросто орущие болваны, мучители рода человеческого, которые всё ломают, пачкают книги вареньем, вырывают страницы и плевать им на то, что у взрослых тоже могут быть свои беды и заботы. Я говорю это, чтобы ты крепко подумал, зачем сюда пришел. Кроме того, у меня нет детских книжек, а других книг я тебе не продам. Ну вот, я надеюсь, мы друг друга поняли!

Всё это он произнес, не вынимая трубку изо рта. Потом снова раскрыл книгу и углубился в чтение.

Мальчик молча кивнул и уже собирался уйти, но вдруг ему показалось, что он не может оставить эту речь вот так, без ответа, поэтому он повернулся и чуть слышно произнес:

— Только невсетакие.

Хозяин лавки поднял на него глаза и снова снял очки:

— Ты всё ещё здесь? Посоветуй, что нужно делать, чтобы избавляться от таких как ты? О чём таком весьма важном ты собирался мне сказать?

— Ничего уж такого важного, — ответил мальчик ещё тише. — Я только хотел сказать, что не все дети такие, как вы говорите.

— Ах, вот оно что! — старик поднял брови с наигранным изумлением. — И надо полагать, именно ты и являешься счастливым исключением?

Толстый мальчик не знал, что ответить. Он только пожал плечами и повернулся к двери.

— А манеры каковы, — раздалось бормотание за его спиной. — Мог бы хотя бы представиться.

— Меня зовут Бастиан, — сказал мальчик. — Бастиан Бальтазар Букс.

— Весьма странное имя, — прохрипел старик. — С тремя «Б». Правда, в этом ты не виноват, не сам же ты так себя назвал. Я — Карл Конрад Кореандер.

— А тут три «К», — серьезно заметил мальчик.

— Хм, — буркнул старик. — Верно!

Он выпустил из трубки несколько колечек дыма.

— Хотя всё равно, как нас зовут, мы ведь больше не встретимся. Мне хотелось бы выяснить только одно: с чего это ты как бешеный ворвался в мою лавку? Похоже, ты от кого-то убегал, да?

Бастиан кивнул. Его круглое лицо вдруг стало ещё бледнее, а глаза ещё больше.

— Наверно, ты ограбил кассу в магазине, — предположил господин Кореандер. — А может, пристукнул старушку, или ещё что-нибудь похлеще — от вас теперь всего можно ожидать. Тебя что, дитя моё, полиция преследует?

Бастиан замотал головой.

— Выкладывай всё как есть, — сказал господин Кореандер. — От кого ты убегал?

— От них.

— А кто это — они?

— Ребята из нашего класса.

— Почему?

— Они… Они всё время пристают ко мне.

— Что же они делают?

— Они поджидают меня у школы.

— Ну и что?

— Потом орут, по-всякому обзываются, смеются…

— И тебе всё это нравится? — Господин Кореандер неодобрительно поглядел на мальчика. — А почему бы тебе не дать кому-нибудь в нос?

Бастиан пристально посмотрел.

— Нет, я не смогу. К тому же я плохо дерусь.

— А подтягиваться на кольцах ты умеешь? — допытывался господин Кореандер. — А бегать, плавать, играть в футбол, делать зарядку? Ты что, вообще ничего из этого не умеешь?

Мальчик покачал головой.

— Короче говоря, ты слабак?

Бастиан пожал плечами.

— Но хоть язык-то у тебя есть? Что же ты молчишь, когда над тобой издеваются?

— Я попробовал один раз им ответить…

— Ну и что?

— Они закинули меня в мусорный контейнер и привязали крышку. Два часа я кричал, пока меня не услышали.

— Хм, — проворчал господин Кореандер. — И теперь ты больше ни на что не решаешься?

Бастиан кивнул.

— Сверх того, — констатировал господин Кореандер, — ты труслив, как заяц!

Бастиан опустил голову.

— Наверно, ты выскочка, да? Первый ученик, любимчик учителей? Так что ли?

— Нет, — сказал Бастиан и ещё ниже опустил голову. — Меня оставили на второй год.

— Боже милостивый! — воскликнул господин Кореандер. — Выходит, неудачник по полной программе!

Бастиан ничего не ответил. Он просто стоял, опустив руки, а с его пальто всё капало и капало на пол.

— Что же они орут, когда тебя дразнят? — поинтересовался господин Кореандер.

— Ах — да всё, что угодно.

— Например?

— Толстый дурень рухнул вниз, зацепился за карниз, карниз оборвался, дурень разорвался…

— Не очень-то остроумно, — заметил господин Кореандер. — Что ещё?

Бастиан помедлил, а потом стал перечислять.

— Чокнутый. Недоносок. Трепло. Свистун…

— А почему чокнутый?

— Я иногда разговариваю сам с собой.

— О чём же ты разговариваешь сам с собой? Ну, к примеру?

— Рассказываю сам себе разные истории. Выдумываю имена и слова, которых нет…

— И сам себе всё это рассказываешь? Зачем?

— Ну, потому что никому кроме меня это не интересно.

Господин Кореандер некоторое время задумчиво молчал.

— А что об этом твои родители думают?

Бастиан ответил не сразу.

— Отец… — пробормотал он наконец, — отец ничего не говорит. Он никогда ничего не говорит. Ему всё равно.

— А мать?

— Её больше тут нет.

— Твои родители разошлись?

— Нет, — сказал Бастиан, — она умерла.

В этот момент зазвонил телефон. Господин Кореандер с напряжением поднялся со своего кресла и, шаркая, поплелся в маленький кабинет за прилавком. Он поднял телефонную трубку, и Бастиану показалось, что он называет его имя. Но тут дверь закрылась, и, кроме невнятного бормотанья, ничего больше не было слышно.

Бастиан всё ещё стоял не шевелясь. Он никак не мог взять в толк, что же такое с ним произошло, почему он стал всё рассказывать, да ещё так откровенно. Ведь он терпеть не мог, когда ему лезли в душу. И вдруг его прямо в жар бросило: он опоздает в школу, ему надо торопиться, бежать со всех ног — но он всё стоял и стоял, не в силах ни на что решиться.

Что-то его здесь удерживало, он не мог понять что.

Приглушенный голос всё ещё доносился из кабинета. Это был долгий телефонный разговор.

И тут Бастиан осознал, что всё это время он глядит на толстую книгу, которую господин Кореандер только что держал в руках, а теперь оставил на кожаном кресле. Он просто глаз не мог от неё отвести. Ему казалось, от этой книги исходит какое-то магнитное притяжение, оно его непреодолимо влечёт.

Бастиан подошел к креслу, медленно протянул руку, коснулся книги, и в тот же миг внутри него — «клик!» — точно захлопнулся капканчик. У него возникло смутное чувство, будто от этого прикосновения пришло в движение что-то неотвратимое, чего уже никак не остановишь.

Он взял книгу, высоко её поднял и оглядел со всех сторон. Переплет был обтянут медно-красным шелком и мерцал, если вертеть книгу в руках. Быстро перелистав её, Бастиан увидел, что шрифт напечатан двумя цветами — красным и зеленым. Картинок, кажется, не было вовсе, зато главы начинались большими, удивительно красивыми буквицами. Он снова внимательно оглядел переплет и увидел, что на нём изображены две змеи, светлая и темная, — вцепившись друг другу в хвост, они образовывали овал. И в этом овале причудливыми, изломанными буквами написано заглавие книги:

Человеческие страсти загадочны, и дети подвластны им так же, как и взрослые. Те, кем они завладеют, ничего не могут толком объяснить, а те, кто их не испытал, даже представить себе не в силах, что это такое. Есть люди, рискующие жизнью, чтобы покорить какую-нибудь заоблачную вершину. Но ни они сами, ни кто-либо другой на свете не могли бы сказать, зачем им это понадобилось. Другие буквально разоряются, чтобы завоевать сердце той, которая о них и слышать не хочет. Третьи скатываются на самое дно, потому что не могут устоять перед соблазном изысканного блюда или вина. Иные готовы спустить целое состояние в азартной игре или пожертвовать всем ради навязчивой идеи, которую и осуществить-то невозможно.

Есть люди, убежденные, что будут счастливы лишь тогда, когда переедут жить в другое место, и всю жизнь мечутся по белу свету.

А некоторые не находят покоя, пока не станут могущественными… Короче говоря, сколько людей, столько страстей.

Страстью Бастиана Бальтазара Букса были книги.

Кто никогда не просиживал над книгой долгие часы после школы с пылающими ушами и взлохмаченными волосами, читал и читал, и про всё на свете забывал, не замечая, что хочет есть или замерзает. Кто никогда не читал тайком под одеялом при свете карманного фонарика, после того как мать или отец, или ещё там кто-нибудь из домочадцев давно уже погасили свет, приказав тут же заснуть, потому что завтра вставать ни свет ни заря. Кто никогда не проливал явно или тайно горьких слёз оттого, что закончилась какая-нибудь великолепная история и пришло время расстаться с её героями, с которыми пережил столько приключений, которых успел полюбить, которыми восхищался и так тревожился за их судьбу и без которых теперь жизнь кажется пустою, лишенною смысла…

Так вот, тот, кто не пережил всего этого сам, наверно, никогда не поймет, как Бастиан сделал то, что он сделал.

Бастиан, не мигая, смотрел на заглавие книги, и его кидало то в жар, то в холод. Да, именно об этом он так часто думал, так страстно мечтал:

История, которая никогда не заканчивается! Книга книг!

Он должен заполучить эту книгу, чего бы это ему ни стоило!

Чего бы это ему ни стоило? Легко сказать! Даже если бы он мог предложить за неё больше, чем те три марки пятьдесят пфеннигов, что лежат у него в кармане, всё равно: недружелюбный господин Кореандер ясно дал понять, что не продаст ему ни одной книжки. А уж тем более никогда ничего не подарит. Положение было безвыходным.

Но всё же Бастиан знал, что не сможет уйти без этой книги. Теперь ему стало ясно, что он вообще пришел сюда только из-за неё — это она позвала его каким-то таинственным образом, потому что хотела к нему, да и всегда, в сущности, была его книгой!

Бастиан прислушался к глухому урчанию, по-прежнему доносившемуся из кабинета.

Не успев отдать себе отчет в том, что делает, он вдруг схватил книгу, быстро сунул её за пазуху и прижал к груди обеими руками. Не спуская глаз с двери кабинета, он бесшумно прокрался к выходу. Осторожно нажал ручку, стараясь не зазвенеть медными колокольчиками, и чуть-чуть приоткрыл стеклянную дверь. Потом тихонько затворил её снаружи.

И только тогда побежал.

Тетради, учебники и пенал тряслись в его сумке в такт быстрому бегу. У него закололо в боку, но он мчался дальше.

Дождь хлестал по лицу, струйки воды стекали за шиворот, пальто не спасало Бастиана от промозглой сырости, но он всего этого не замечал. Ему было жарко, и не только от бега.

Совесть, молчавшая в книжной лавке, вдруг проснулась и заговорила. Все оправдания, которые были такими убедительными, вдруг разом показались ему несерьезными и растаяли, словно снеговик при появлении огнедышащего дракона.

Он украл. Он — вор!

То, что он сделал, было даже хуже, чем обыкновенная кража. Эта книга наверняка единственная и незаменимая. Она наверняка была главной ценностью господина Кореандера. Украсть у скрипача его единственную скрипку или у короля корону — совсем не то, что забрать деньги из кассы.

Вот о чём он думал, пока бежал, крепко прижимая книгу к груди. Но чем бы ему это ни грозило, он ни за что с ней не расстанется. Ведь, кроме неё, у него ничего теперь не было в этом мире.

Идти домой он, конечно, уже не мог.

Он постарался представить себе отца, как он работает сейчас в большой комнате, похожей на лабораторию. Вокруг него дюжины гипсовых слепков человеческих челюстей — ведь отец зубной техник. Бастиан ещё никогда не размышлял, нравится ли отцу его работа — сейчас это впервые пришло ему в голову. Но теперь он, видно, уже никогда не сможет спросить об этом.

Если он сейчас придет домой, отец выйдет из мастерской в белом халате, может быть, с гипсовой челюстью в руке и спросит: «Уже вернулся?» — «Да», — ответит Бастиан. «Сегодня что, нет занятий?» Он так и видел застывшее в печали лицо отца и понимал, что не сможет ему соврать. Но и сказать правду тем более не сможет. Нет, выхода нет, надо идти куда глаза глядят, только бы подальше. Отец никогда не должен узнать, что его сын стал вором. Впрочем, он, может быть, вовсе и не заметит, что Бастиан исчез. Эта мысль даже немного утешила.

Бастиан уже не бежал. Сейчас он шел медленно и увидел в конце улицы здание школы. Он, сам того не замечая, пробежал свою привычную дорогу к школе.

Сейчас улица казалась ему пустынной, хотя по ней и шли прохожие. Но тому, кто сильно опаздывает, пространство вокруг школы всегда представляется вымершим. И Бастиан чувствовал, как с каждым шагом растет его страх. Он и всегда-то боялся школы — места своих ежедневных поражений, боялся учителей — и тех, кто терпеливо призывал его взяться наконец за ум, и тех, кто срывал на нём свою злость. Боялся других детей, всегда смеявшихся над ним и не упускавших случая доказать, какой он неумелый и беззащитный. Школа всегда представлялась Бастиану чем-то вроде необозримого тюремного заключения, которое будет длиться, пока он не вырастет, и которое он должен терпеть молча и покорно.

И когда он шагал уже по гулкому школьному коридору, где пахло мастикой и сырыми пальто, когда напряженная тишина словно ватой забила ему уши, когда он очутился, наконец, перед дверью своего класса, выкрашенной в тот же цвет лежалого шпината, что и стены вокруг, он ясно понял: в классе ему делать больше нечего. Он должен был уходить.

А раз так, почему бы ему не уйти прямо сейчас?

Но куда?

Бастиан читал в своих книжках истории про мальчишек, которые нанимались юнгой на корабль и уплывали на край света в поисках счастья. Одни становились пиратами или героями. Другие через много лет возвращались на родину богатыми, и никто их не узнавал. Но Бастиан не чувствовал себя способным на такое. Он даже не мог представить, чтобы кто-то взял его юнгой. К тому же он не имел ни малейшего представления о том, как добраться до какого-нибудь порта, где стоят корабли, годные для осуществления столь отчаянного замысла.

Так куда же бежать?

И тут ему пришло в голову, что есть одно подходящее место, единственное место, где его, во всяком случае на первых порах, не станут искать и не найдут.

Чердак был большим и тёмным. Тут пахло пылью и нафталином. Тут не было слышно ни единого звука, кроме тихой барабанной дроби дождя по огромной железной крыше. Почерневшие от времени могучие деревянные стропила через равные промежутки опирались на дощатый пол и поддерживали кровлю, теряясь где-то в темноте. Повсюду висели паутины, большие, словно гамаки. Они медленно колыхались, как привидения, на сквозном ветру. Сквозь слуховое окно в вышине проникал тусклый молочный свет.

Единственным живым существом в этом месте, где время словно остановилось, была маленькая мышка, которая металась по полу, оставляя на слое пыли следы крохотных коготков. Там, где она опускала хвостик, между следами виднелась тоненькая чёрточка. Вдруг мышка поднялась на задние лапки, прислушалась и — фьюить! — исчезла в щели между досками.

Послышался скрежет ключа в большом замке. Медленно и со скрипом отворилась дверь чердака, длинная полоса света на мгновенье упала в комнату. Бастиан проскользнул внутрь, потом снова заскрипел дверью и захлопнул её. Потом всунул большой ключ в замок изнутри и закрыл. Лишь задвинув для верности ещё и засов, он вздохнул с облегчением.

Теперь его и в самом деле невозможно будет найти.

Здесь его никто не будет искать. Сюда поднимались очень редко — это он знал точно. Но если вдруг волею случая кто-нибудь и захочет попасть сюда сегодня или завтра, дверь окажется запертой, а ключа на месте нет. И даже если в конце концов дверь всё же удастся открыть, у Бастиана будет достаточно времени спрятаться среди всего этого хлама.

Постепенно его глаза привыкли к темноте. Он знал это место.

Полгода назад он помог завхозу поднять на чердак большую корзину с какими-то старыми формулярами и документами. Тогда он и узнал, что ключ хранится в стенном шкафчике на верхней лестничной площадке. С тех пор он никогда об этом не вспоминал. Но теперь это сразу же пришло ему в голову.

Бастиан начал замерзать: пальто его промокло насквозь, а здесь, наверху, было очень холодно. Прежде всего он должен найти место, где можно поудобнее расположиться, ведь здесь ему предстоит провести много дней.

Сколько именно — над этим он пока не задумывался, как, впрочем, и над тем, что вскоре ему захочется есть и пить.

Он прошелся по чердаку.

Кругом стояли и валялись всякие ненужные предметы. Полки, набитые до отказу старыми классными журналами и папками ведомостей. Громоздящиеся одна на другой парты с залитыми чернилами крышками. Подставка, на которой висело не меньше дюжины устаревших географических карт. Облупившиеся классные доски, проржавевшие железные печурки, сломанные гимнастические снаряды, например, «козел» с разодранной кожаной обшивкой и торчащей паклей, лопнувшие набивные мячи, штабель старых стёганых спортивных матов, а чуть подальше — пропыленные чучела разных зверей и птиц, почти наполовину изъеденные молью, в том числе большая сова, горный орел и лисица; за ними — химические реторты и треснувшая колба, электростатическая машина, человеческий скелет, висящий на чем-то вроде вешалки для платья и множество ящиков и картонных коробок, набитых старыми учебниками и исписанными тетрадями.

Бастиан решил избрать своей резиденцией штабель спортивных матов. Если на них растянуться, чувствуешь себя почти как на диване. Он перетащил маты к слуховому окну, где было чуть посветлее, и увидел поблизости несколько сложенных серых солдатских одеял, конечно, рваных и насквозь пропыленных, но накрыться ими было всё-таки можно. Бастиан притянул их к себе. Потом снял мокрое пальто и повесил его на вешалку у скелета. Кости рук и ног задергались, но Бастиан не испугался. Быть может, потому, что и дома у него были похожие предметы. Мокрые сапоги он тоже снял. В одних носках уселся Бастиан по-турецки на мат и натянул на плечи, словно индеец, серое суконное одеяло. Перед ним лежал его портфель и книга в медно-красном переплете.

Бастиан подумал о том, что внизу у других сейчас идет урок немецкого, и они, может быть, пишут сочинение на какую-нибудь смертельно скучную тему.

Бастиан поглядел на книгу.

«Хотел бы я знать, — сказал он сам себе, — что происходит в книге, когда она закрыта. Конечно, там просто множество букв, напечатанных на листах бумаги, но всё же что-то там должно происходить, потому что, если я её раскрою, тут же появится какая-нибудь история с неизвестными мне людьми, всевозможными приключениями, подвигами и сражениями.

Иногда там случаются морские штормы или путешествия в незнакомые страны и города. И всё это каким-то образом внутри книги.

Нужно её прочесть, чтобы это пережить, — ясно. Но там, в книге, всё это уже есть.

Хотел бы я знать, как это получается?»

И вдруг Бастиан пришел в почти торжественное настроение. Он сел прямо, схватил книгу, открыл первую страницу и начал читать

VI. Трое Волшебных Ворот

Когда Энгивук с Атрейо вернулись к пещере, Фалькор всё ещё крепко спал. Старая Ургл тем временем вынесла маленький столик и расставила на нём всевозможные сладости, густые соки из ягод и растений, а также миниатюрные кружечки и кувшинчик с горячим благоухающим травяным чаем. Два крошечных светильника, заправленные маслом, дополняли картину.

— Садитесь! — скомандовала жена гнома. — Атрейо первым делом должен хорошенько поесть— попить, чтобы к нему вернулись силы. Одними лекарствами тут не обойтись.

— Спасибо, — сказал Атрейо, — я чувствую себя уже очень хорошо.

— Не перечь! — фыркнула Ургл. — Пока ты здесь, будешь делать то, что тебе

говорят, ясно! Яд в твоем теле нейтрализован. Значит, спешить тебе больше некуда, мальчик мой. Времени у тебя хоть отбавляй, пользуйся этим.

— Тут дело не только во мне, — возразил Атрейо. — Девочка Императрица при смерти. Может быть, теперь уже дорог каждый час.

— Ерунда! — пробурчала старушка. — Спешкой ничего не добьешься. Сядь! Ешь! Пей! Оп! Оп! Ну, живо!

— Лучше ей уступить, — прошептал Энгивук. — По опыту знаю. Если уж она чего захочет, обязательно своего добьется. Да и нам с тобой ещё многое надо обсудить.

Атрейо сел за крошечный столик, подогнув ноги, и принялся за еду. С каждым глотком, с каждым съеденным кусочком он чувствовал, как золотой, тёплый поток жизненных сил устремляется по его жилам и мышцам. Только теперь Атрейо понял, насколько он ослабел.

У Бастиана потекли слюнки. Ему вдруг показалось, что он чувствует аромат гномьей трапезы. Он принюхался — ну, конечно, это было всего лишь его воображение.

В животе громко заурчало, и тогда терпение Бастиана лопнуло. Он достал из портфеля остатки бутерброда, яблоко и всё съел. Он почувствовал себя лучше, хотя голода так и не утолил.

И тут он понял, что ел в последний раз. Слова в «последний раз» его испугали, и он постарался больше об этом не думать.

— Откуда у тебя все эти лакомства? — спросил Атрейо у Ургл.

— Ох, сыночек, ты и не представляешь, как далеко я хожу, чтобы найти нужные травы и растения. Но Энгивук, упрямая башка, нарочно хочет жить именно здесь — из-за своих важных научных исследований! А как добывать еду — до этого ему и дела нет.

— Жена, — с достоинством произнес гном, — откуда тебе знать, что важно, а что нет? Удались и не мешай нам беседовать!

Ургл, ворча, скрылась в пещерке и отчаянно загремела там кастрюлями.

— Не обращай внимания! — тихо сказал Энгивук. — Она хорошая старуха, только бормочет иногда. Послушай, Атрейо! Я должен сообщить тебе кое-что про Южного Оракула, и тебе это необходимо знать. Добраться до Уюлалы не так-то просто. И даже более того — весьма трудно. Но я бы не хотел читать тебе лекцию. Лучше ты сам задавай вопросы. А то я легко сбиваюсь с главной мысли на частности. Спрашивай!

— Хорошо, — согласился Атрейо. — Кто это или что это такое — Уюлала?

— Проклятье! — заворчал Энгивук и сердито сверкнул глазами. — Ты спрашиваешь сразу о главном, прямо как моя старуха. Неужели ты не можешь начать с чего-нибудь другого?

Атрейо подумал и спросил:

— Те большие каменные ворота с двумя сфинксами, которые ты мне показывал — это вход?

— Уже лучше, — ответил Энгивук. — Значит, идем дальше. Каменные ворота — это вход, но за ними есть ещё двое других ворот, а вот за третьими и живет Уюлала — если про неё вообще можно сказать, что она живет.

— Ты сам уже был у неё?

— Нет, ну ты только вдумайся в это! — возразил Энгивук снова несколько раздраженно. — Я же занимаюсь научными исследованиями. Я собираю отчеты всех, кто там побывал. Тех, которые вернулись, конечно. Это очень важная работа! Я не имею права рисковать собою. Это может повлиять на мою деятельность.

— Понимаю, — сказал Атрейо. — А что ты мне можешь сказать об этих трёх воротах?

Энгивук встал, заложил руки за спину и стал ходить взад и вперед.

— Первые ворота называются Ворота Великой Загадки. Вторые — Ворота Волшебного Зеркала. А Третьи — Ворота Без Ключа…

— Странно, — прервал его Атрейо, — мне показалось, что за каменными воротами дальше ничего не было, кроме пустой равнины. Где же эти другие ворота?

— Тихо! — одернул его Энгивук. — Если будешь меня всё время перебивать, я ничего тебе не объясню. Всё очень сложно! Дело вот в чём: вторые ворота появляются только тогда, когда пройдешь первые. Третьи — после того, как минуешь вторые. А Уюлала — только если пройдешь через третьи ворота. Самого по себе этого нет. Вообще ничего нет, понимаешь?

Атрейо кивнул и заставил себя промолчать, боясь снова рассердить гнома.

— Первые ворота, Ворота Великой Загадки, ты видел в мой телескоп, как и двух сфинксов. Эти ворота всегда открыты, само собой разумеется. У них даже нет створок. Но, тем не менее, пройти через них никто не может, если только — Энгивук поднял свой крошечный указательный палец, — если только сфинксы не закроют глаза. И знаешь почему? Взгляд сфинкса — это нечто совершенно иное, нежели взгляд любого живого существа. Мы с тобой, да и все другие, воспринимаем через взгляд окружающий нас мир. Но сфинкс не видит ничего, в известном смысле он слеп. Зато его глаза что-то излучают. Так что же именно излучают его глаза? Все загадки мира. Поэтому сфинксы беспрерывно смотрят друг на друга. Взгляд сфинкса может выдержать только сфинкс. А теперь представь, что произойдет с тем, кто осмелится попасть в точку скрещения их взглядов! Он застынет и не сдвинется с места, пока не отгадает все загадки мира. Ну, если ты подойдешь туда, то обнаружишь следы этих бедолаг.

— Но разве ты не сказал, — прервал его Атрейо, — что сфинксы иногда закрывают глаза? Они ведь должны когда-нибудь спать?

— Спать? — Энгивук затрясся от смеха. — Батюшки мои, чтобы сфинксы да спали! Нет, конечно же, нет. Ты и вправду беспечный малый. И всё же твой вопрос не лишен смысла. Это, собственно говоря, тот пункт, которому я и посвящаю моё исследование. На некоторых посетителей сфинксы закрывают глаза и пропускают их. Почему на одних, а не на других? Вот вопрос, на который до сих пор никто не может ответить. Совсем не факт, что сфинксы пропускают, допустим, только мудрых, храбрых, добрых, а глупых, трусов и злых исключают. Как бы не так! Сколько раз я собственными глазами видел, как какому-нибудь жалкому дурачку или гнусному мерзавцу разрешали войти, а приличнейшие, разумнейшие люди ждали месяцами, и в конце концов уходили не солоно хлебавши. Идут ли к Оракулу из-за нужды да беды, или из-за пустяков, тоже, кажется, не играет никакой роли.

— И твои исследования, — спросил Атрейо, — так и не привели ни к какому выводу?

Тут глаза Энгивука вновь гневно сверкнули.

— Ты слушаешь или нет? Я только что сказал, что до сих пор ещё никому не удалось разгадать тайну сфинксов. За эти годы я, конечно, разработал несколько теорий. Сперва я полагал, что сфинксы судят по внешнему виду: величине, красоте, силе или чему-то ещё, но вскоре мне пришлось от этой идеи отказаться. Потом я попытался определить особое соотношение чисел, скажем, из пяти трое всегда исключаются или могут пройти только нечетные. В прошлом всё совпадало, но при прогнозе абсолютно ничего не клеилось. На данный момент я считаю, что решение сфинксов совершенно случайно и не имеет никакого смысла вообще. А вот жена моя утверждает, что такие выводы были бы кощунственны, лишены всякой фантазии и не имели бы ничего общего с наукой.

— Снова ты со своей чепухой? — донеслись ругательства Ургл из пещеры. — Постыдись! Твой маленький мозг уже высох в голове, вот ты и думаешь, что великие тайны можно так просто отрицать, старый дурак!

— Ты это слышишь, мальчик? — вздыхая, сказал Энгивук. — И ведь самое ужасное в том, что она права.

— А Амулет Девочки Императрицы? — спросил Атрейо. — Ты думаешь, они с ним не посчитаются? В конце концов, они тоже создания Фантазии.

— Верно, — сказал Энгивук и покачал своей маленькой головой, — но для этого они должны его увидеть. А ведь они ничего не видят. Хотя их взгляд и пригвоздит тебя. К тому же я не уверен, что сфинксы повинуются Девочке Императрице. Может, они важнее её. Не знаю, не знаю. Во всяком случае всё это очень рискованно.

— Так что же ты мне посоветуешь? — настаивал Атрейо.

— Тебе придется поступить так, как поступают все, — ответил гном. — Ждать, что они решат, так и не понимая почему.

Атрейо задумчиво кивнул.

Из пещеры вышла маленькая Ургл. Она тащила ведерко с дымящейся жидкостью, а под мышкой держала пучки сушеных трав. Бормоча себе под нос, она направилась к Дракону Счастья, который всё ещё неподвижно лежал, погруженный в глубокий сон. Она стала по нему карабкаться, меняя припарки на его ранах. Её огромный пациент лишь разок довольно вздохнул и растянулся во весь рост, а вообще, похоже, он и не заметил лечения.

— А не мог бы ты, дорогой, тоже заняться чем-то полезным, вместо того чтобы торчать тут и нести околесицу, — бросила старушка Энгивуку, пробегая обратно на кухню.

— Я делаю очень полезное дело, — прокричал муж ей вслед, — может, куда полезнее, чем ты. Но ты этого никогда не поймешь, дуреха!

И добавил, обращаясь к Атрейо:

— Только о практических вещах и думает. На глобальные проблемы ей просто не хватает ума.

Башенные часы пробили три.

Если не раньше, то теперь уж точно отец заметил, что Бастиан не пришел домой. Наверно, он переживает? А может, отправился его искать? Может быть, он уже обратился в полицию? И, в конце концов, по радио объявят о его розыске. У Бастиана засосало под ложечкой.

Если всё это так, то где они будут его искать? В школе? Может, даже здесь, на чердаке? Хорошо ли он запер за собой дверь, когда вернулся из туалета? Он точно не помнил и встал посмотреть. Да, дверь была заперта и закрыта на засов.

Снаружи уже начало темнеть. Свет, проникавший сквозь чердачное окно, незаметно слабел.

Чтобы успокоиться, Бастиан немного пробежался по чердаку. При этом он обнаружил кучу вещей, которые вообще-то не имели никакого отношения к школе, но почему-то находились здесь. К примеру, старый граммофон с помятой трубой — кто знает, когда и кто его сюда принес? В углу стояло множество картин в вычурных золоченых рамах. На них уже почти ничего нельзя было разглядеть, и только там и тут на темном фоне проступали бледные, строго глядящие лица. Был здесь и изъеденный ржавчиной подсвечник на семь свечей, в котором сохранились толстые огарки с бородками оплывшего воска.

Вдруг Бастиан пришел в ужас: он увидел, как в темном углу движется фигура. Он не сразу сообразил, что там стоит большое тусклое зеркало, в котором неясно отражается он сам. Тогда Бастиан подошел ближе и некоторое время себя разглядывал. Конечно, он не был красавцем с этой толстой фигурой, и кривыми ногами, и бледным лицом. Бастиан медленно покачал головой и сказал вслух:

— Нет!

А потом вернулся на своё ложе из матов. Теперь, чтобы читать, приходилось держать книгу прямо перед глазами.

— На чём же мы остановились? — спросил Энгивук.

— На Воротах Великой Загадки, — напомнил Атрейо.

— Верно! Допустим, тебе удалось через них пройти. Тогда — и только тогда — перед тобой появятся вторые ворота. Ворота Волшебного Зеркала. О них, как ты уже понял, я тебе ничего не смогу поведать из личных наблюдений, лишь то, что мне удалось почерпнуть из рассказов других. Эти вторые ворота и открыты, и закрыты. Дико звучит, не так ли? Может, лучше сказать, что они не закрыты и не открыты. Впрочем, и это звучит так же дико. Короче, речь идет о большом зеркале или чём-то подобном, хотя оно состоит не из стекла и не из металла. Из чего же — никто не смог мне объяснить. Словом, когда встаешь перед ним, то видишь себя самого, но, разумеется, не так, как в обычном зеркале. Видишь не внешность, а свою истинную внутреннюю сущность такой, какая она есть в действительности. Кто хочет проникнуть сквозь зеркало, тот должен, если можно так выразиться, войти в себя самого.

— Во всяком случае, — сказал Атрейо, — эти Ворота Волшебного Зеркала, видимо, легче пройти, чем первые.

— Это заблуждение! — воскликнул Энгивук и снова взволнованно стал бегать взад и вперед. — Грандиозное заблуждение, друг мой! Я видел, как именно те посетители, которые считали себя особенно безупречными, с криком удирали от чудовищ, ухмылявшихся им в Зеркале. А некоторых нам приходилось лечить неделями, прежде чем они смогли отправиться в обратный путь.

— Нам! — проворчала Ургл, которая как раз проходила мимо с ещё одним ведерком. — Всё время «нам». Кого это ты вылечил?

Энгивук только махнул рукой.

— Другие, — продолжал он, — видели что-то ещё более ужасное, но набрались мужества через него пройти. Кому-то было не так страшно, однако преодолевать себя приходилось каждому. Не могу ничего сказать о том, что всё это значит. В каждом случае всё было по-разному.

— Хорошо, — сказал Атрейо, — но пройти через это Волшебное Зеркало всё же можно?

— Можно, — подтвердил гном, — конечно, можно, иначе оно не было бы воротами. Логично, не так ли?

— А если его обойти стороной? — спросил Атрейо. — Или так нельзя?

— Можно, — ответил Энгивук, — конечно, можно! Но тогда за ним ничего не будет. Третьи ворота появляются только после того, как пройдешь вторые, сколько раз тебе это повторять!

— А что собой представляют эти третьи ворота?

— Вот тут-то и есть самая закавыка. Ибо Ворота Без Ключа заперты. Заперты и всё тут! Там нет ни ручки, ни щеколды, ни замочной скважины — ничего! По моей теории, единственная створка ворот закрывается без просвета и сделана она из фантастического селена. Вероятно, ты знаешь, что нет ничего, что могло бы разрушить, согнуть или растворить фантастический селен. Он абсолютно несокрушим.

— Выходит, через эти ворота вообще невозможно пройти.

— Не спеши, мой мальчик, не спеши! Ведь были ж люди, которые входили и говорили с Уюлалой, верно? Значит, дверь можно открыть.

— Но как?

— Слушай внимательно. Фантастический селен реагирует только на нашу волю. Именно наша воля делает его таким неприступным. Чем больше хочешь войти, тем крепче дверь закрывается. Но если кому-то удастся забыть все свои намерения и ничего не хотеть — дверь распахнется сама собой.

Атрейо опустил глаза и тихо сказал:

— Если это правда, то как же мне пройти через эти ворота? Разве я могу этого не хотеть?

Энгивук, вздохнув, кивнул:

— Я ведь говорил: Ворота Без Ключа самые трудные.

— А если всё же мне повезет, то я окажусь у Южного Оракула?

— Да, — сказал гном.

— И смогу поговорить с Уюлалой?

— Да, — сказал гном.

— А кто или что это — Уюлала?

— Без понятия, — сказал гном, и его глаза гневно вспыхнули, — ни один из тех, кто был у неё, об этом не проговорился. Как тут закончишь свой научный труд, когда все хранят таинственное молчание, а? Хоть волосы у себя на голове не рви от горя, если, конечно, они там ещё растут. Но если ты проникнешь к ней, Атрейо, ты-то мне наконец всё расскажешь? Расскажешь? Я просто помираю от жажды знания, и никто, никто не хочет мне помочь. Пожалуйста, обещай мне, что расскажешь!

Атрейо встал и посмотрел на Ворота Великой Загадки, освещенные ярким лунным светом.

— Я не могу тебе этого обещать, Энгивук, — сказал он тихо, — хотя я охотно доказал бы тебе свою благодарность. Но раз никто тебе не говорил, кто такая или что такое Уюлала, значит, на это есть своя причина. И пока я её не узнаю, я не могу решить, можно ли доверить эту тайну тому, кто там не был.

— Тогда убирайся! — вскричал гном. Его глаза буквально метали искры. — Вечно пожинаю черную неблагодарность! Всю жизнь стараешься раскрыть тайну во имя всеобщего блага, но помощи ни от кого и не жди. Не надо было мне вообще о тебе заботиться!

Он убежал в свою пещеру, и в глубине её послышались отчаянные удары маленьких дверок.

Ургл, проходя мимо Атрейо, хихикнула:

— Энгивук, усохшая башка… он так не думает. Просто снова страшно разочарован из-за своего смехотворного исследования. Ему страсть как хочется стать тем, кто разгадает великую тайну. Знаменитый гном Энгивук. Не обижайся на него!

— Я не обижаюсь, — сказал Атрейо, — передай ему, пожалуйста, что я от всего сердца благодарю его за всё, что он для меня сделал. И тебя я тоже благодарю. Если будет можно, то я поведаю ему тайну, если вернусь.

— Так ты нас покидаешь? — спросила старая Ургл.

— Я должен идти, — ответил Атрейо, — мне нельзя терять время. Я пойду к Оракулу. Прощай! И присмотри за Фалькором, Драконом Счастья!

Он повернулся и пошел в сторону Ворот Великой Загадки. Ургл увидела, как его стройная фигура в развевающемся плаще скрылась между скал. Тогда она побежала за ним, крича: «Удачи, Атрейо!»

Но она не знала, слышал он её или нет. И заковыляла назад, в свою маленькую пещеру, бормоча себе под нос:

— Ему и в самом деле понадобится удача. Большая удача.

Атрейо был уже в пятидесяти шагах от каменных ворот. Они были огромные, куда больше, чем представлялись ему издалека. За воротами раскинулась абсолютно пустая равнина — глазу не за что зацепиться, взгляд будто устремлялся в пустоту. Перед воротами и между двумя их опорами Атрейо увидел бесчисленное множество черепов и скелетов — останки самых разных обитателей Фантазии, которые пытались пройти и навеки застыли под взглядом сфинксов.

Но не это заставило Атрейо остановиться. Его остановил вид самих сфинксов.

За время Великого Поиска Атрейо познал многое, он видел красоту и ужас, но до этой минуты он не подозревал, что они могут быть слиты воедино и красота может вселять ужас.

Гигантов заливал лунный свет, и по мере того, как Атрейо медленно к ним приближался, они будто росли, уходя в бесконечность. Ему казалось, что их головы уже достают до самой луны, а выражение лиц, с которым они смотрели друг на друга, менялось чуть ли не с каждым его шагом. По их устремленным ввысь телам и особенно по их человеческим лицам пробегали потоки страшной неведомой силы — будто они не просто восседали тут, как мраморные изваяния, а каждое мгновение собирались исчезнуть, чтобы потом сразу воссоздать себя заново. И именно поэтому они представлялись куда более реальными, чем любая скала.

Атрейо стало страшно.

Это был даже не страх перед угрожавшей ему опасностью, этот страх исходил у него изнутри. Он почти не думал о том, что если он встретится взглядом со сфинксами, то навсегда останется стоять прикованный к одному месту. Нет, это был ужас перед Непостижимым, перед величием сверх всякой меры, перед реальностью могущества, делавшего каждый его шаг всё тяжелее, пока он не почувствовал себя вылитым из холодного серого свинца.

И всё же он шел дальше. Вверх он больше не смотрел. Он опустил голову и шел очень медленно, шаг за шагом приближаясь к каменным воротам. И всё сильнее страх клонил его к земле. Но он шел. Он не знал, закрыли сфинксы глаза или нет. Ему нельзя было терять время. Он должен был довести дело до конца, пропустят ли его или это будет завершением его Великого Поиска.

И как раз в тот момент, когда Атрейо почувствовал, что всей его силы воли не хватит на то, чтобы сделать следующий шаг, он услышал эхо этого шага под сводами каменной арки. И тотчас весь страх как рукой сняло, полностью и без остатка, и он почувствовал, что никогда уже больше не будет его испытывать что бы ни случилось.

Атрейо поднял голову и увидел, что Ворота Великой Загадки уже позади. Сфинксы пропустили его.

Перед ним всего в двадцати шагах, там, где раньше была видна только пустошь, стояли Ворота Волшебного Зеркала. Они были большими и круглыми, как второй диск луны (настоящая всё ещё плыла в небе), и сверкали чистым серебром. Трудно было поверить, что ему нужно пройти сквозь эту металлическую поверхность, но Атрейо не медлил и секунды. Он ожидал, что в зеркале увидит, как предупредил его Энгивук, ужасающий образ того, кто он есть на самом деле, но теперь, когда все страхи остались позади, это не имело значения.

Однако вместо кошмарной картины он увидел то, к чему не был готов совершенно, и не мог этого постичь. Он увидел толстого мальчика с бледным лицом, почти одних с ним лет, который, поджав ноги, сидел на спортивном мате и читал книгу. Он кутался в серое рваное одеяло. Глаза у этого мальчика были большими и смотрели очень печально. За ним в полутьме можно было разглядеть неподвижных животных: орла, сову и лисицу, а ещё дальше белело что-то вроде скелета. Как следует разглядеть не удавалось.

Бастиан вздрогнул, когда до него дошло, что он только что прочел. Это же он! Описание совпадало во всех деталях. Книга задрожала у него в руках. Нет, это уж слишком! Такого же просто не может быть, чтобы в напечатанной книге рассказывалось о том, что происходит прямо сейчас и касается только его самого. Любой человек прочел бы на этой странице то же самое. Это может быть только странным совпадением. Хотя явно слишком странным.

— Бастиан, — сказал он себе вслух, — ты и вправду чокнутый. Ну-ка, приди в себя!

Он попытался произнести это в самом строгом тоне, но голос его немного дрожал, потому что он не был так уж уверен, что это всего лишь случайность.

«А представь, — думал он, — что они в Фантазии о тебе действительно что-то знают. Это было бы замечательно».

Но сказать это вслух он не решился.

Когда Атрейо входил в зеркальное отражение, на его губах была лишь легкая улыбка — он был немного удивлен, что ему так просто удалось то, что другим казалось непреодолимым. Правда, когда он входил, то ощутил какую-то странную будоражащую дрожь. Он и не подозревал, что происходит с ним на самом деле: оказавшись по ту сторону Ворот Волшебного Зеркала, Атрейо потерял все воспоминания о себе самом, своей прежней жизни, своей цели и замыслах. Он больше ничего не знал о Великом Поиске, который привел его сюда, и даже не смог бы назвать своего имени. Он был как новорожденный.

Прямо перед собой, лишь в нескольких шагах, он видел Ворота Без Ключа, но Атрейо не помнил ни их названия, ни того, что намеревался пройти через них, чтобы попасть к Южному Оракулу. Он вообще не знал, что ему тут нужно или что он должен, и почему он здесь. Ему было легко и очень весело, он смеялся безо всякой причины, просто из удовольствия.

Ворота, которые он видел перед собой, были маленькими и низкими, как обычная калитка, которая сама по себе — без забора — стоит на пустынном поле. И дверь калитки была заперта.

Некоторое время Атрейо её разглядывал. Она была сделана из материала, играющего медным блеском. Это было мило, но через некоторое время наскучило Атрейо. Он обошел калитку вокруг, чтобы посмотреть, какая она с другой стороны. Оказалось, такая же. На двери не было ни ручки, ни замочной скважины. Видимо, её было не открыть, да и зачем, если она никуда не вела, просто тут стояла. А за нею простиралась широкая, гладкая и пустынная равнина.

Атрейо захотелось уйти. Он повернулся назад, подошел к круглым Воротам Волшебного Зеркала и некоторое время смотрел на них с обратной стороны, не понимая, что это такое. Он решил уходить,

— Нет, нет, не уходи! — громко сказал Бастиан. — Вернись, Атрейо. Ты должен пройти сквозь Ворота Без Ключа!

но потом вдруг снова повернул к Воротам Без Ключа. Ему захотелось ещё раз полюбоваться их медным сиянием. Он снова встал перед дверью, радуясь, кланялся налево и направо. Потом нежно погладил поверхность створки из редкого металла. На ощупь он был теплым, казался даже живым. И дверь приоткрылась.

Атрейо просунул внутрь голову и тут увидел то, чего не заметил, когда обходил Ворота кругом. Он вернулся назад и оглядел дверь: вокруг только пустынная равнина. Он снова посмотрел в дверную щель, и увидел длинный коридор, образованный бесчисленными мощными колоннами. А за ними были ступени и вновь колонны и террасы, потом снова лестницы и целый лес из колонн. Крыши над этими колоннами не было: над ними виднелось ночное небо.

Атрейо вошел в дверь и с изумлением стал смотреть по сторонам. Дверь за ним захлопнулась.

Башенные часы пробили четыре.

Хмурый дневной свет, проникавший сквозь чердачное окно, угасал всё больше и больше. Стало слишком темно, чтобы читать дальше. Последнюю страницу Бастиан разобрал уже с трудом. Он отложил книгу в сторону.

Что делать?

Конечно, на этом чердаке есть электрический свет. В полутьме Бастиан на ощупь добрался до двери и стал обшаривать стену. Но выключателя так и не нашел. На другой стороне его тоже не было.

Бастиан вытащил из кармана брюк коробок спичек (которые всегда таскал с собой, потому что любил их чиркать), но спички отсырели, и зажглась только четвертая. При слабом свете её огонька Бастиан снова принялся искать выключатель, но тщетно.

Такого он не предвидел. При мысли, что ему придется просидеть здесь целый вечер и целую ночь в полной тьме, он похолодел от страха. Хоть он уже и не маленький и не испугался бы темноты дома или в другом знакомом месте, но здесь, вверху, на этом огромном чердаке со всеми этими странными вещами, всё было по-другому.

Спичка обожгла ему пальцы, и он её выбросил.

Некоторое время он просто стоял и прислушивался. Дождь почти прекратился, и капли тихо стучали по большой железной крыше.

И тут он вспомнил о ржавом подсвечнике на семь свечей, который обнаружил среди хлама. Ощупью добрался он до этого места, нашел подсвечник и притащил его к своим спортивным матам.

Бастиан зажег фитили толстых свечных огарков — всех семи. От них исходил золотистый свет. Язычки пламени тихо потрескивали, и иногда покачивались на сквозняке.

Бастиан вздохнул и вновь взялся за книгу.