"Москва-Лондон. Книга 1" - читать интересную книгу автора (Лехерзак Ефим Григорьевич)Глава XXVIIКоронованные владыки Европы (и, пожалуй, не только Европы) всегда любили шумный и роскошный отдых. А поскольку государственные дела зачастую целиком и полностью лежали на плечах придворных и бесчисленного сонма чиновников, постольку времени на царственный отдых было неизмеримо больше, чем на скучную, мелочную и такую нудную государственную службу. В конце концов, упущения в этом деле могут наверстать и наследники престола, но как наверстать хотя бы одно мгновение упущенного удовольствия, неизведанного наслаждения, неотведанного яства? Поручить сделать все это своему ближнему придворному или даже наследнику? О, но зачем же тогда жить и царствовать самому? Тогда нужно носить колпак, но не корону! И монархи отдыхали… Многолюдные и многошумные охоты истребляли живность и вытаптывали не успевшие созреть злаки. Бесконечные балы и празднества истощали казну, душу и тело монарха. Пресыщение всеми благами жизни наступало порою значительно раньше ее окончания… Но особое удовольствие и неотразимое удовлетворение августейшие особы испытывали, нанося нескончаемые визиты своим подданным, от первых аристократов с древними как мир родословными до свежеиспеченных дворян, вчерашних королевских конюхов или цирюльников, от крупнейших воротил финансового, коммерческого и ремесленного мира, не ведающих подлинных величин своего богатства, до полунищих лавочников, не всегда имевших возможность приобрести даже кусок веревки для подвязывания штанов или приготовления петли для своей иссушенной шеи… От королевских визитов не был застрахован никто. Эта королевская милость обрушивалась на осчастливленных подданных, подобно саранче, как смерч, словно нашествие варваров! Громадные свиты королевских прихвостней пожирали и выпивали все, что поддавалось их несокрушимым зубам и луженым желудкам, после чего начиналась страстная охота на женщин независимо от их возраста и положения в доме… Разве такой разгул и вседозволенность возможны в старых, промозглых, мрачных и полупустынных королевских дворцах или замках? В ином из них случались дни, когда на золотом блюде оказывался размоченный сухарь, скудно облитый яйцом бог весть какой птицы, а в изумительной серебряной супнице омертвело синел суп из пары прошлогодних луковиц и куска увядшей репы. Ибо у настоящего монарха денег всегда мало, а чаще — вовсе нет: одни бесконечные, все возрастающие долги, передающиеся по наследству вместе с короной и троном. Уж слишком многолюдно вокруг любого монарха! Не потому ли только одна из десяти золотых монет, предназначенных ему, попадает наконец в его казну? Вероятно, прежде всего поэтому монархи так полюбили наносить визиты своим подданным? Что ж, в конце концов, налоги могут принимать любую личину или конфигурацию… Особенным любителем подобных визитов был король Англии Генрих VIII. Страстный охотник, женолюб и пьяница, он доводил придворных аристократов до разорения бесконечными налетами неукротимых орд своих собутыльников на их замки, поместья и дома. Порою он по многу месяцев не бывал в своем дворце, и тогда Лондон получал наконец возможность прийти в себя от судорожной жизни под боком у своего обожаемого монарха, одинаково свирепого в управлении государством, на охоте и в гостях у своих подданных… Лорды, бароны, маркизы, графы и герцоги увозили на континент своих жен и дочерей, угоняли скот и прятали птицу в лесах и горах в ожидании великой милости короля, снизошедшего до желания нанести им визиты. Замешкавшиеся расплачивались разорением и бесчестьем. По всей Англии ходила легенда о том, что однажды кто-то из свиты короля, напившись до полного изумления, вломился ночью в комнату, где стоял гроб, и штурмом изнасиловал покойницу, смиренно дожидавшуюся там предстоящего по- гребения, после чего уснул каменным сном на ее окаменевшей груди… Кажется, это была бабушка хозяина замка. В то же самое время король проделывал с хозяйкой замка, дамой на сносях, такие упражнения, которые обычно приняты лишь в постелях молодоженов, при этом для удобства сбросив на пол ее мужа… Монархи отдыхали и веселились кто как мог и хотел. Монархи наносили визиты своим подданным… …После смерти буйного короля Генриха VIII подобные визиты наносить стало некому: наследник был еще ребенком, едва ли не с рождения пораженным неизлечимой болезнью, а обе принцессы терпеливо ждали своего часа. Страна, открестившись и отплевавшись после погребения своего короля, вздохнула наконец с облегчением и надеждой — королевский двор, кажется, угомонился… И вот снова — королевский визит! Наверное, весь Лондон сбежался сейчас сюда, к дому богатейшего и влиятельнейшего из купцов Англии и ее банкиров, лорд-мэра Сити сэра Томаса Грешема. Еще бы! Всему Лондону стало известно, что вся правящая династия Тюдоров пожалует сегодня в гости к правящему купцу Англии… Королевские гвардейцы с факелами в руках образовали две шеренги, внутри которых медленно двигался кортеж всадников на парадно убранных холеных лошадях. Юные пажи вели под узцы рослых и мощных коней их высочеств принцесс Марии и Елизаветы.[69] За ними ехали первые вельможи двора его величества. Замыкали кортеж придворные дворяне и юные от- прыски старых и новых аристократических родов и кланов. Намного впереди всего шествия герольды прокладывали путь громким и мелодичным пением своих горнов. Кованые кружева красивейших в Лондоне ворот распахнулись в тот же миг, как остановилось придворное шествие. Высоких гостей у ворот встречали хозяин дома, сэр Томас Грешем, его наставник, ближайший друг и дядя, старейшина английских купцов сэр Джон Грешем, бывший (а вскоре — настоящий и будущий!) лорд-казначей и ближайший министр четырех из пяти Тюдоров сэр Уильям Сесил и в прошлом знаменитый мореплаватель, а ныне советник двора его величества короля Англии по вопросам торговли и мореплавания седовласый сэр Себастьян Кабот. Их бархатные одежды, тончайшие кружева, изобилие драгоценностей и тяжелые золотые цепи на плечах и груди подчеркивали важность события… Заменив пажей, Томас и Джон Грешемы благоговейно и бережно опустили принцессу Марию на ярко-красную суконную дорожку. То же самое с принцессой Елизаветой совершили Уильям Сесил и Себастьян Кабот. — Я счастлив приветствовать ваши высочества у порога моего скромного дома, — прочувствованно, с дрожью в голосе сказал Томас Грешем, склоняясь в почтительнейшем и изящнейшем поклоне. Джон Грешем, Сесил и Кабот так же поклонились. — Мы с удовольствием откликнулись на ваше любезное приглашение, сэр Томас, — со слабой улыбкой тихо промолвила Мария, и ее слова можно было едва услышать из-за приветственных криков толпы. — К сожалению, этого удовольствия не сможет разделить с нами его величество король Эдуард: наш брат почувствовал недомогание перед самым нашим отбытием к вам и просил передать свое сожаление по этому поводу. — Надеюсь, ничего серьезного с его величеством не произошло? — озабоченно спросил Грешем. — Надеюсь и я, — довольно сухо ответила принцесса Мария. Она мягко и изящно, почти невесомо положила свою руку на слегка согнутую в локте руку Томаса Грешема, и они сделали первый шаг по широкой пурпурной дорожке от ворот дома к его настежь распахнутым парадным дверям. Елизавета оперлась на руку Уильяма Сесила, а Себастьян Кабот возглавил небольшую группу высших сановников двора, следовавших в нескольких шагах позади принцесс. В роскошном зале-вестибюле, ярко, но мягко освещенном множеством свечей в дивных люстрах, настенных бра и больших напольных светильниках, Мария промолвила: — И вы не боитесь жить в таком великолепии, сэр Томас? — Нисколько, ваше высочество. — О, по-моему, вы отчаянно смелы! — О нет, ваше высочество, просто я убежден, что богатство, выставленное напоказ, на всеобщее обозрение, находится в полной безопасности: им любуются и восхищаются все, а следовательно, оно находится под всеобщей охраной. Мария засмеялась, что происходило с ней не слишком-то часто. — Прекрасно! — воскликнула она. — Надеюсь, Елизавета, ты слышала это мудрое, хотя и парадоксальное изречение сэра Томаса? — О да, Мэри! — засмеялась и Елизавета. — Совсем недавно я прочитала у Леонардо да Винчи, что мудрость — сестра опыта. Не хотели бы вы, сэр Томас, произвести такой опыт: разложить все ваши несметные богатства на одной из площадей Чипсайда на всеобщее обозрение и без всякой охраны, разумеется? Общий веселый смех был хорошим предзнаменованием, и Томас Грешем незаметно для других облегченно вздохнул: королевский визит, хотя, к сожалению, и без самого короля, начался, насколько можно было судить, весьма удачно. — Первым, кто докажет абсурдность философии Томаса и возьмет из этой горы богатств столько, сколько сможет унести, буду я, черт возьми! — хохотал во все горло старый моряк сэр Себастьян Кабот… — Похоже, я буду второй! — смеялась Елизавета. — О нет, господа, — по-артистически печально улыбнулся лорд-казначей маркиз Винчестер, — первой и единственной будет, несомненно, королевская казна — боюсь, никаких других надежд ей не остается… По широкой лестнице из мрамора нежнейшего светло-розового оттенка гости медленно поднимались на второй этаж. Откуда-то из глубины дома разливалась по всем его помещениям мягкая музыка. — Все эти великолепные скульптуры вы привезли из Италии, сэр Томас, не правда ли? — спросила принцесса Мария, с восторгом и удивлением рассматривавшая прекрасные произведения искусства, через каждые пять-семь ступенек стоявшие по обе стороны лестницы. — О нет, ваше высочество, — ответил Томас Грешем с мягкой своей улыбкой, — я счел более рациональным привезти и мрамор, и скульпторов сюда, в Лондон… Мария неожиданно добродушно улыбнулась, проговорив: — Хм… Вы знаете, сэр Томас, у нас при дворе говорят, будто вы являетесь первым алхимиком Англии, ибо все, на что вы обратите свой взор, мгновенно превращается в золото! — О, благодарю ваше высочество за столь лестное мнение обо мне! Но в таком случае ваше высочество всегда может расчитывать на меня, если в государственной казне не останется ничего, кроме паутины и пыли… — Благодарю вас, сэр Томас. Вы всегда были удивительно добры. Я не- пременно учту это ваше заявление… в свое время… Боюсь, впрочем, оно приближается с угрожающей быстротой… Я уверена, мы с вами еще поговорим об этом. Сейчас же я бы хотела заняться делом, ради которого и оказалась вашей гостьей. Очень хотелось бы узнать, каким образом вы намерены устроить это, сэр Томас. Так же, как и в случае с вашим богатством, то есть публично? — О, я надеюсь и на этот раз заслужить благодарность вашего высочества! Мрамор, скульптура, картины и гобелены самых знаменитых фламандцев, итальянцев и немцев в роскошнейших рамах — самостоятельных произведениях искусства! — сотни свечей в изумительных светильниках работы талантливых художников, зеркала и целые зеркальные стены, оконные витражи, множество очаровательных душистых цветов и диковинные растения в огромных фарфоровых чашах китайской работы, легкая музыка — все это создавало исключительное, особое настроение восторженной приподнятости, благоговейного преклонения перед человеческим гением и ослепления заревом огромного богатства, выставленного напоказ… Но вместе с тем все это порождало и выжигающее душу чувство ни с чем не сравнимой, словно укус ядовитой змеи, неистребимой, всепоглощающей зависти… В большом парадном холле второго этажа гости, ведомые сэром Джоном Грешемом, негромко переговариваясь друг с другом и восхищаясь великолепными произведениями искусства, удивительной, изысканнейшей мебелью и поразительной инкрустацией на прекрасных дверях из самых драгоценных пород дерева, незаметно для самих себя свернули налево, откуда музыка была слышна и громче, и отчетливее, а принцесса Мария, ведомая Томасом Грешемом, вошла в правую анфиладу комнат, где было очень тихо, тепло и уютно… — Признаться, мне очень нравятся эти комнаты, сэр Томас… — подавив тихий вздох, почти прошептала Мария. — Если бы я вдруг оказалась хозяйкой этого дивного дома, я бы выбрала их для себя. Мне кажется, здесь очень хорошо отдыхать и думать. А мебель здесь так и манит к себе… О, я легко представляю себе восторг женщин, посещающих ваш дом!.. — Ах, как бы я был счастлив, если ваше высочество разделили бы его! Мария вдруг резко остановилась и повернулась лицом к лицу Грешема. Ее большие, красивые, темные, как сама испанская ночь, глаза зажглись лучистым пламенем. — Не забывайтесь, сэр Томас! — прошептала она. Лицо ее заострилось и слегка порозовело. — Я не хочу, чтобы ваша репутация сокрушителя женской добродетели подтвердилась и по отношению ко мне… — Слухи всегда исходят из преисподней… — с отчаянием в голосе промолвил Грешем. — Я всегда был уверен в безупречности своей репутации, ваше высочество. Мария довольно долго смотрела ему в глаза. Наконец прошептала: — Я тоже хочу, чтобы ваша репутация была безупречной. Очень хочу. Быть может, больше всех… — О, ваше высочество! — Грешем упал на одно колено и прижал к своим губам край ее платья. — Ах, хватит об этом, сэр Томас, и немедленно поднимитесь на ноги! — Мария в безотчетном страхе отпрянула на шаг назад. — О, пожалуйста, сэр Томас… Я думаю… Я уверена, что смогу простить вас… Тем более что вы так искусно избавили меня от остальных ваших гостей. Благодарю вас. При- знаться, я не слишком люблю большое и шумное общество и очень редко бываю в нем. О, вы все еще так хмуры, сэр Томас? Но ведь я же простила вас, разве вы этого не поняли? — Ах, ваше высочество, я счастлив слышать это! Прошу вас сюда. Это мой кабинет. Мария несколько минут стояла на пороге этой большой, строго квадратной комнаты, не в силах ни скрыть, ни подавить своего восхищения. — Браво, сэр Томас! — с мягкой улыбкой проговорила она. — Такого кабинета никогда не было ни у одного короля Англии. Как вы думаете, я не слишком ошибусь, если предположу, что ни у одного короля Европы тоже нет подобного кабинета? — Но, ваше высочество, — с чарующей своей улыбкой сказал Грешем, — разве у королей есть время для кабинетной работы и необходимость в ней? — Восхитительно! — засмеялась Мария. — Вы не можете себе представить, насколько мне было интересно и полезно узнать ваше мнение о королях! Полагаю, о королевах вы еще более высокого мнения, не правда ли? Впрочем, вы, разумеется, правы: у купцов работы любого рода неизмеримо больше. Тем более — у короля купцов. Но что это, сэр Томас? Боже праведный, какая прелесть! На письменном столе черного дерева, украшенном изумительной инкрустацией, стояли два совершенно одинаковых ларца, излучавших в ярком свете десятков свечей нестерпимое сияние бриллиантов, самоцветов, золота и серебра — подлинное сочетание неизмеримого богатства с неповторимым искусством… Грешем подвел принцессу к столу и проговорил: — Надеюсь, ваше высочество, содержимое вашего ларца понравится вам много больше его самого. — Но тогда там должно быть истинное чудо! Вы и на это способны, сэр Томас? — Клянусь, я очень хотел доставить вам радость и удовольствие, ваше высочество! Грешем согнулся в почтительном поклоне. — Благодарю вас, сэр Томас… — взволнованно прошептала Мария. Лицо ее заметно порозовело, длинные бархатистые ресницы спрятали сиявшие от восхищения и еще чего-то удивительно трепетного и волнующего глаза принцессы. — Благодарю вас… Вы… Впрочем… Полагаю, второй ларец предназначен моей сестре Елизавете, не так ли? — Да, это так, ваше высочество. Я полагал… — И вы совершенно справедливо полагаете, что всю династию Тюдоров было бы гораздо разумнее купить, чем заменить! — Мария улыбалась сейчас одними уголками губ, отчего лицо ее стало вдруг насмешливым и печальным одновременно. — Могу ли я полюбопытствовать, каким даром вы решили осчастливить главу нашей династии, моего брата Эдуарда, короля Англии? Грешем, как и все, кто был допущен ко двору и хорошо знал его владык, был готов к тому, что умная и язвительная принцесса Мария, эта невеста Христова, по определению ее папаши, едва ли изменит свою манеру разговора даже будучи гостьей, но ее обнаженная, саркастическая прямота невольно покоробила Грешема, и он почувствовал вдруг, что может потерять самообладание… Больно оцарапав слюной пересохшее горло, Грешем произнес: — Ах, ваше высочество, вы так превратно истолковываете мои искренние сердечные порывы… — Уверяю вас, сэр Томас, я совершенно правильно истолковываю ваши сердечные порывы. Больше того, я нахожу их значительно более разумными, нежели бесконечные тайные заговоры, плетущиеся вокруг нашей династии. Но вы так и не ответили на мой вопрос, сэр Томас! — Я бы хотел просить его величество принять мой скромный подарок — арабского скакуна с безупречной родословной. Мария пристально посмотрела на Грешема и снова улыбнулась одними губами. — Его величество будет в восторге от такого… скромного подарка, — сказала она. — Я вам советую вручить его лично. Пожалуй, я бы смогла помочь вам сделать это… — О, благодарю вас, ваше высочество! Вы окрыляете меня! — Но мне было бы очень жаль, если вы вдруг взлетите в воздух! Боюсь, без вас на земле останется слишком много пустого места, — улыбнулась Мария. — Но вернемся к делу. Итак, какое из этих двух чудес сэра Томаса Грешема предназначено мне? Впрочем, я попытаюсь определить это сама: ведь в одном из них находится собственноручное послание его святейшества папы римского Юлия III,[70] не правда ли? — Да, это так, ваше высочество, но… — Я бы хотела открыть… м-м-м… правый ларец. Лицо Грешема слегка вытянулось, а рот приоткрылся от изумления. — О господи! — прошептал он и невольно перекрестился. — Но это совершенно непостижимо… Всегда суровое, строгое, с запавшими бледными щеками, с крепко поджатыми неяркими губами, прямым и несколько удлиненным носом лицо Марии вдруг чудесным образом изменилось. На нем расцвела совершенно очаровательная улыбка молодой и очень приятной женщины, восхищенной своей поразительной победой! — Откройте ее, пожалуйста, сэр Томас, — сказала она. — Впрочем, нет, я сделаю это сама. Грешем приоткрыл ящик письменного стола и, достав оттуда небольшой лакированный футляр, передал его принцессе. — Нажмите, пожалуйста, на эту кнопку, ваше высочество. На белом бархате лежал маленький золотой ключик на тончайшей золотой цепочке, в которую была вкраплена бриллиантовая пыль. Мария одарила Грешема коротким восхищенным и благодарным взглядом, благоговейно взяла золотой ключик двумя пальцами и осторожно вставила его в ларец. Крышка начала медленно приоткрываться, и полилась тихая и нежная мелодия. Внутри ларец был обит белым сафьяном, подчеркивавшим несравненную красоту и многоцветное сияние лежавших там сокровищ. Сверху в ларце, по диагонали, покоился сверток золотистого цвета бумаги. Мария протянула руку, но задержала ее над ларцом. — Это в самом деле послание его святейшества мне? — прошептала она, устремив свой искрящийся взор в глаза Грешема. Тот молча почтительно склонился. Мария с трепетным благоговением взяла сверток. Она закрыла глаза и долго шептала слова молитвы, едва шелестя губами. Несколько слезинок растекались по золотистой бумаге послания наместника Бога на земле английской принцессе Марии Тюдор… Плотная бумага была сколота по краям золотыми булавками с маленькими бриллиантовыми шляпками. Мария вынула булавки и положила в ларец. Обратив лицо, мокрое от слез, к Грешему и вновь обласкав его горящим взглядом своих прекрасных глаз, она промолвила: — Слава Богу, хотя бы в образовании мне не было отказано, и теперь я счастлива, что могу без чьей-либо помощи прочитать послание святого пастыря на языке нашей святой веры! Грешем склонился в глубоком поклоне, после чего отошел к камину и сел в кресло. Так, невидимые друг другу, глубоко взволнованные какой-то еще трудно объяснимой близостью и взаимным притяжением, удивленные, испуганные и несколько растерявшиеся, они погрузились в свои мысли… |
|
|