"Москва-Лондон. Книга 1" - читать интересную книгу автора (Лехерзак Ефим Григорьевич)Глава XIVДождь и ветер усиливались с каждой минутой. — Не вернуться ли нам на корабль, а, Чарли? — остановился Чанслер. — В конце концов, деньги можно будет принести и завтра. — Можно, — отозвался Чарли, — но сейчас куда безопасней. — Ты прав, — согласился Чанслер, — пошли, черт подери. Но не сделали они и десятка шагов, как навстречу им из узкой темной улицы, соединявшей два участка пристани, показались, судя по одежде и головным уборам, четверо турок. Они вели, подталкивая увесистыми тумаками, группу связанных людей, на головы которых был накинут большой мешок из рогожи. Чанслер и Смит остановились, выхватили по два пистолета и преградили иноземцам дорогу к пристани. Турки тоже встали, но в следующее мгновение один из них так быстро, точно и ловко щелкнул кнутом, что оба англичанина были обезоружены: их пистолеты утонули в ближайшей луже. Но следующих ударов не последовало: Чарли, словно тигр, кинулся на обидчика и без труда доказал, что и человеческую голову можно несколько раз повернуть вокруг оси… Оставшиеся трое турок остервенело бросились в атаку, рыча и скрежеща зубами. У каждого из них в руках сверкало два больших кинжала. У Чанслера и Смита были только шпаги. Опытные пираты, турки отлично знали свое дело и, разумеется, не собирались сражаться врукопашную: они — хвала Аллаху! — еще не разучились кидать смертоносное оружие точно в цель и на весьма немалое расстояние… В доли секунды поняв это и оценив создавшееся положение, Чанслер вдруг согнулся и мощным прыжком сбил одного противника с ног, ударив ниже пояса настолько сильно, что тот отчаянно, по-звериному, взвыл и упал в огромную лужу. Ричард выпрямился и насквозь пронзил шпагой поверженного им чужестранца. Чарли же с большим трудом отбивался сразу от двух нападающих, один из которых все время норовил подобраться к его спине. И, пожалуй, так оно и случилось бы, не приди Чанслер на помощь. Последний турок в бешенстве метнул два кинжала в Смита, бросившегося ему в ноги. И Чанслеру не пришлось больше пускать в дело свою шпагу: кости пирата захрустели и затрещали в «нежных» и «ласковых» руках Чарли… Все это произошло настолько быстро и потребовало такого огромного физического и нервного напряжения, что оба победителя почувствовали некую усталость и даже непривычную и неприятную дрожь в ногах. — И какого черта мы ввязались в эту историю? — пробормотал Чанслер. — Словно у нас по две пары запасных жизней… — Да… От этих головорезов и в море-то не уйдешь, — заметил Чарли, отмывая руки от крови в луже дождевой воды, — а уж когда они нос к носу, да еще с добычей… Но все-таки мы славно с ними разобрались! — Не мы их, так они нас — таков морской закон, черт возьми! А все-таки хорошо получилось, что это мы их! Как-никак — двое против четверых… Тебе не кажется, дружище, что нам полагается сейчас хорошая выпивка? — Гм… Последнее время мы и так не успеваем просохнуть… — пробурчал Чарли. — А не сходить ли нам завтра в собор и не отбить ли пару-другую поклонов Всевышнему? Все-таки сейчас Он приглядел за нами… — Завтра мы так и сделаем, но сегодня, после столь славной драки… — А вы уверены, что она уже кончилась? — Что ты хочешь сказать? Уж не думаешь ли ты, что Аллах вновь вдохнет жизнь в этих покойников? — Нет. Я просто думаю о том, что вслед за этими могут появиться другие турки с их корабля. Вы ведь знаете, что они всегда ходят целыми косяками… словно мелкая рыбешка… — Верно, Чарли, давай-ка за работу. Они быстро, со сноровкой, вытряхнули все, что было в бездонных карманах и других «заповедных» местах одежды поверженных, собрали боевые трофеи, включая замечательный турецкий кнут, извлекли из лужи свои пистолеты и сложили турок попарно, друг на друга. Затем Чарли обвязал ноги всех четверых детей Аллаха веревкой, без которой ни один порядочный турок и носа не высунет на свет божий, и они с Чанслером быстро поволокли бывших противников к месту их последнего пристанища. По дороге выяснилось, что истинными покойниками в этой куче были отнюдь не все: кто-то стонал, кто-то рычал… Но это уже не имело никакого значения, ибо нет могилы надежней и тише воды, а именно таким образом похоронили победители своих жертв… — Надо скорее уходить отсюда, капитан, — сказал Чарли. — Да, но прежде освободим пленников. Каково же было их удивление, когда они увидели дрожавших от холода и страха четырех женщин с кляпами во рту! Оказавшись на свободе, несчастные упали на колени и осыпали судорожными поцелуями мокрые и грязные сапоги своих спасителей, причитая самые горячие молитвы и слова благодарности. Увидев это, двое мужчин совсем растерялись, как вдруг услышали чистейшую английскую речь: — Джентльмены, умоляю вас помочь нам дойти до моего дома! — О, разумеется, мисс… миссис… мадам… — запнулся Чанслер, не зная, с кем имеет дело. — Мисс… Мисс Диана… Для вас и вашего друга — просто Диана. До конца дней моих — ваша Диана… сэр! — О, сударыня, право же… — совсем смутился Ричард. — Но я прошу вас, встаньте, пожалуйста… Нам действительно нужно как можно быстрее покинуть это место. А это ваши дети? — Дети? Ах да… в известном смысле… Так вы сможете проводить нас, не правда ли… сэр… мистер… — Капитан Ричард Чанслер, к вашим услугам, мисс Диана. Мой ближайший друг и помощник — мистер Чарльз Смит. Надеюсь, вы готовы показать нам дорогу до вашего дома, мисс Диана? Отлично! Тогда — в путь! Но прежде всего накиньте наши плащи. Боюсь, наши сапоги окажутся камнями на ваших ногах… … — И печень… и мозг… и… и… сердце… вот… вот… вот… так… так… Я целую твою бессмертную душу[30]… Я отдаю тебе свою… Ты вернул мне свободу… Ты подарил мне гораздо больше, чем просто жизнь! Отныне ты мой самый главный… мой единственный мужчина! Мой… мой владыка… Мой бог!.. Владей мною… я принесу тебе столько счастья, сколько ты сам захочешь получить и сможешь взять… Ах, Ри… Ри… чард… Все настолько быстро перемешалось в жизни капитана Ричарда Чанслера в этот фантастический вечер и эту неправдоподобную ночь, что, казалось ему, он начал терять чувство реальности происходящего. Скоротечная и победоносная схватка с турками; освобождение четырех похищенных ими пленниц; очень богатый, роскошный дом одной из них; омовение Чанслера и Смита по древнеримскому обычаю прекраснейшими, почти нагими молодыми женщинами в белом мраморном бассейне с подогретой морской водой; облачение их в дорогие модные одежды со множеством драгоценных застежек и кружев; большая столовая, обставленная с невероятной и вызывающей роскошью и украшенная картинами самых знаменитых художников Нидерландов и других стран Европы; золотые сервизы и приборы, хрусталь, слоновая кость, люстры с бесчисленными алмазными подвесками — о господи, где, в конце концов, все это происходит? Еще на этом свете или уже по другую сторону его? Но самым главным богатством этого необыкновенного дома, бесспорно и несомненно, оказалась его хозяйка, представшая перед гостями в таком изысканном наряде из тончайшего голубого бархата и в столь ослепительных драгоценностях, что Чанслер и Смит, не встречавшие до сих пор ничего подобного, невольно зажмурились, словно в комнату вошло само солнце. А когда они вновь открыли глаза, то увидели перед собой молодую женщину чуть выше среднего роста, настолько утонченной и редкостной красоты, что почувствовали, будто вот-вот падут ниц пред таким невиданным совершенством! Но произошло обратное: эта богиня природы легко и изящно опустилась на колени сначала перед одним, а затем и перед другим мужчиной и поцеловала их сильные руки. Потом были волшебный пир, чарующая музыка, возбуждающие воображение и чувственность танцы очаровательных полуобнаженных женщин… Потом куда-то исчез Чарли… А потом… Потом исчез и сам капитан Ричард Чанслер… … — Разумеется, у тебя жена, дети и все такое прочее, как вы говорите у себя в Англии? — спросила Диана с каким-то удивительно мягким, волнующим придыханием, неторопливо и тихо. — Моя жена давно умерла, — ответил Чанслер в ароматные и одурманивающие волосы Дианы, лежавшей на его груди, — но два сына имеется. А ты? Кто ты, Диана? Богиня, королева, волшебная фея? — Ах, мой Ричард, мой повелитель, конечно же, ты имеешь право знать все о той, кому подарил больше, чем просто жизнь, о той, кто вымолил у Всевышнего невыразимое счастье разделить с тобою это дивное ложе. Но если, узнав обо мне все, ты с презрением отвернешься от меня, я буду в отчаянии жалеть, что избежала турецкого рабства. О нет, нет, Ричард, пожалуйста, не перебивай меня, я должна избавиться от этого тяжкого груза — все рассказать тебе и выслушать твой приговор… Моя семья вот уже больше двухсот лет владеет этой большой усадьбой и содержит самый дорогой и роскошный в Европе дом свиданий «Жемчужина Шельды». Нашими гостями являются только сильные мира сего, от баронов, графов, маркизов, князей и герцогов до наследственных принцев, королей, царей, императоров всей Европы. И пусть себе простаки всего мира воображают, что большая политика вершится в королевских дворцах! Вздор! Она творится в роскошных постелях таких женщин, как я. Ибо государствами правят короли, но ими-то самими, как и всеми остальными мужчинами на свете, управляем мы, женщины! Это мы правим миром, а не эти надутые, чаще всего тупые, глупые и отвратительные индюки с их нелепыми коронами на лысых и бесформенных головах! В чувственном экстазе они выбалтывают здесь самые сокровенные государственные и династические тайны, при умелом обращении приносящие нам такие доходы, о которых даже во сне не смеют мечтать почти все коронованные покровители. Именно здесь, в нашей милой и дорогой «Жемчужине Шельды», решаются проблемы войны и мира, долгов и займов, династических браков, разводов и объединений, именно здесь в непроницаемой тайне могут встретиться и при моем посредничестве обсудить все свои дела государи десятилетиями воюющих друг с другом стран. Это здесь, у меня, истинное царство, подлинная кухня самой большой европейской политики! Это здесь, у меня, ставки в политической игре настолько велики, что подлинную их ценность определить совершенно невозможно. И всем этим следует уметь управлять, иначе в Европе может наступить такой политический хаос, что конец света покажется пасхальным увеселением. Сейчас хозяйкой всего нашего фамильного дела являюсь я, Диана Трелон. До меня были поколения других женщин нашего рода, которым всегда давали это целомудренное имя, чтобы все коронованные владыки Европы от рождения до смерти не путали нашу «Жемчужину Шельды» с чем-нибудь другим! Я передам фамильное дело своей дочери Диане, а она — своей, и так до конца света, ибо троны будут всегда, и кто-то ведь должен управлять ими! — Так у тебя есть дочь? — спросил Чанслер, совершенно ошеломленный страстной и такой откровенной исповедью Дианы. — О нет, — со свойственной ей нежностью проговорила Диана, еще теснее прижавшись к Ричарду, — но я обязана уже теперь позаботиться об этом. Видишь ли, в нашем роду живут только женщины. Мы сами выбираем для себя мужчину и рожаем одну, только одну наследницу. Своих сыновей ни одна из хозяек «Жемчужины» не видела даже сразу после их появления на свет. Ты вздрогнул? Но что поделаешь? Иначе мы не смогли бы продержаться более двухсот лет и рассчитывать на еще более продолжительное будущее. При этом нашим мужчиной ни в коем случае не должен быть один из этих коронованных развратников: ведь у них, несомненно, порченая кровь и совершенно гнилое нутро. Нас, будущих хозяек «Жемчужины», воспитывают и обучают лучшие и знаменитые, а потому и самые дорогие педагоги, ученые, поэты, художники и философы. Мы в совершенстве владеем основными языками Европы, риторикой, стихосложением, недурно рисуем, поем, прекрасно танцуем, играем на многих музыкальных инструментах и вполне можем поддержать любой, даже самый сложный, диспут. Что же касается профессиональных навыков, то к этому совсем не простому, вовсе не такому уж легкому и безобидному искусству нас начинают приобщать, а затем и обучать наши матери с тринадцати-четырнадцати лет… — Диана подняла голову и в упор, зрачок к зрачку, впилась своим горящим взглядом в глаза Ричарда, словно надеясь увидеть то, что творилось сейчас в его душе. Журчащим, завораживающим шепотом она промолвила: — Вот и решай теперь, мой спаситель и повелитель, кто я есть на самом деле — богиня, королева, волшебная фея или просто королевская наложница?.. Если не сказать прямолинейнее и грубее… — Но скажи мне, пожалуйста, дорогая Диана, как могла ты, самая умная, самая прекрасная и могущественная женщина Европы, угодить в турецкий плен? — спросил Чанслер. — О, мой милый… мой… мой… бесстрашный рыцарь, — она целовала его глаза, лицо, шею и грудь, — все произошло так неожиданно! Я поехала в своей карете встречать корабль из Франции, на котором мне должны были доставить троих прелестных невинных девочек для обучения, воспитания и последующей работы. Разумеется, меня сопровождали четверо охранников. Когда мы прибыли в порт, они спешились, поручив своих лошадей заботам моего возницы, и пошли вместе со мною к этому кораблю. Я все очень быстро уладила и поднялась с девочками на палубу. Вот в это-то мгновение на нас и обрушились эти… мерзкие чудовища. Они сразу же заткнули нам рты ужасно зловонными тряпками, связали и накинули сеть. А потом еще этот грубый мешок… Я почувствовала смертельный холод… Тем более что эти… эти… зачем-то сняли с нас обувь… И я поняла, что уже умерла… — Но, черт возьми, где же были твои охранники? — Увы, боюсь, это знает теперь один только Господь Бог… Вместе с ними исчез и мой возница, с каретой и лошадьми… Полагаю, всем им так же быстро вспороли животы, а потом сбросили в море, как связали и пленили их хозяйку… — А куда же девались люди из команды этого проклятого судна? Похоже, турки чувствовали себя там как дома! — О, мой милый капитан, поверь мне, уже сегодня утром люди императора Карла займутся этими негодяями и прохвостами, несомненно, продавшими нас туркам. Инквизиция тоже знает уже, где следует искать дьяволов и как с ними поступить при поимке. Я уже распорядилась обо всем этом. Ах, их участь будет ужасной!.. — И все-таки, дорогая моя, ты крайне неосторожна и неосмотрительна! Ты не должна впредь рисковать подобным образом. Разве у тебя не хватает денег, чтобы нанять для подобных дел нужных людей? — Но, мой Ричард, я никогда раньше не занималась этим сама! Я, конечно же, содержу целую свору прожорливых трутней, освобождающих меня от всяких забот того или иного рода. Но сегодня (или уже вчера?..) какая-то непреодолимая сила заставила меня пойти встречать этот проклятый корабль. О, теперь-то я знаю: это Всевышний так задумал, чтобы я встретила тебя, мой доблестный и благородный спаситель! Ты знаешь, дорогой мой, я сейчас решила построить часовню Святого Ричарда, здесь, в моей усадьбе. О, мой святой Ричард!.. — Потом она спросила: — Это не слишком не-скромно с моей стороны — интересоваться причинами твоего появления в Антверпене, а, мой милый? — Уверен, здесь тоже не обошлось без божественного вмешательства! — засмеялся Чанслер. — Ведь я никогда раньше не был ни в этой стране, ни в этом городе. Я должен был найти тебя, моя богиня! — Ты совсем не доверяешь мне, мой Ричард? Почему ты не ответил на вопрос? Ты полагаешь, что я способна ради прибыли использовать твои слова? — О, вовсе нет! Я абсолютно уверен, что они того не стоят. — Ах, мой сильный рыцарь! — зажурчал тихий смех Дианы. Ричард страстно прижался губами к тому месту, под которым гулко и беспокойно билось сердце прекрасной Дианы, а потом рассказал ей о себе и своей жизни все, что знал сам. При этом у него невольно промелькнула мысль, что действительно не родился еще на свет божий тот монарх, который не поведал бы все свои тайны на этом райском ложе… — А ты знаешь, милый, — проговорила Диана, опершись на локоть, — я кое-что слышала об этом твоем Томасе Грешеме… — Вот как? — поразился Ричард. — Да. Но ничего удивительного в этом нет: мои люди по всей Европе недаром едят свой хлеб. Они вооружают меня знанием обстановки на всем континенте, без чего мне пришлось бы вслепую вести все наши большие и сложные дела. Насколько мне известно, Грешем один из самых богатых и влиятельных людей Англии, не правда ли? — Разумеется. Но, в конце концов, он просто купец и до короны ему, я полагаю, не дотянуться, сколько бы он ради этого ни старался! — И ему это вовсе не нужно, — заструился мягкий и нежный смех Дианы. — Ведь подобные личности сами вертят этими коронами, как ночными колпаками, и, следовательно, они-то и являются подлинными владыками своих стран, — а это уже сфера моих политических и деловых интересов. Любопытно, почему это до сих пор такой человек не пробился в мою «Жемчужину»… Так зачем же Томас Грешем послал своего доблестного и благородного помощника капитана Ричарда Чанслера в Нидерланды? Я почему-то уверена, что способна выполнить все его поручения, не выходя из моего дома и не расставаясь с тобою… — О господи! — Ричард сел на постели и страстно привлек свою несравненную волшебницу к груди. — Ах, если бы это стало возможным! Ты знаешь, моя Диана, я чувствую себя в Антверпене примерно так же, как ты в турецкой сетке с кляпом во рту. Эти задания Грешема… Ах, черт подери, боюсь, мне придется увозить отсюда урну с собственным прахом! — О боже! Надеюсь, любимый, ты еще не успел убить наследника нашего престола? — Ах, дорогая моя, поверь, мне сейчас совсем не до шуток. Я ведь должен буду приобрести и доставить в Лондон самые изысканные драгоценности, какие только можно купить на европейском континенте. — И это все? — В голосе Дианы было столько неподдельного разочарования, что Ричард смутился и уныло вздохнул. — А велика ли отпущенная тебе на эту сделку сумма? — О да! — покачал головою Ричард. — Громадная. Сто семьдесят тысяч! — Ваших фунтов? — Нет, французских экю… золотых, так сказать… — Прекрасно. Хорошие деньги. Но в чем же тогда проблема? — Видишь ли… Я решительно ничего не смыслю в этих проклятых по- брякушках и абсолютно уверен, что вместо бриллиантов мне всучат… прости, дорогая, я вовсе не хотел оскорбить твой слух: моряк, сама понимаешь… словом, надуют меня, как мыльный пузырь. — Но уж зато в этом-то прекрасно разбираюсь я, дорогой мой! — снова засмеялась Диана. — Ты очень скоро увидишь, как в мой дом принесут для тебя такие украшения, какие, быть может, есть только у меня! А где твои деньги? — Вот в том-то и дело, черт возьми! Ах, прости, дорогая… Видишь ли, они… как бы тебе это сказать?.. не вполне такие… — Ах вот оно что! — заметно оживилась Диана. — Но это вовсе не так страшно, как ты себе представляешь. Как-нибудь я просвещу тебя и на этот счет… Полагаю, твои деньги сейчас на корабле? — Мм… да… в общем… Мы с Чарли сегодня же могли бы принести их сюда. Кстати, дорогая моя, ты не знаешь, куда бы он мог запропаститься? — Знаю, разумеется, мой милый. Надеюсь, и ему тоже сейчас не до сна… — Превосходно! Но послушай, милая моя Диана, неужели ты действительно берешься уладить это… темное дело?.. — На твоих глазах и в течение лишь этой недели, — спокойно заявила она. — А что еще тебе велено здесь сделать? — А-а… против того — сущие пустяки, черт возьми! Диана, богиня моя, ты вытащила меня из петли, куда я сам вынужден был бы просунуть свою глупую голову! — Он осыпал ее поцелуями и топил в своих жгучих ласках. — Я твой раб до скончания века! Ты… ты… О, Диана… ты… настоящая богиня! Я благословляю тех турок, которые привели тебя ко мне! О, Диана… … — Но ведь ты снова не ответил на мой вопрос, дорогой мой?! — спросила мисс Трелон чуть позже. — Моя несравненная! В самом деле, второе мое поручение не стоит и выеденного яйца. Так есть ли смысл тратить на него время? — И все-таки? — настаивала она. — Я почему-то уверена, что это вовсе не такие уж пустяки. Я думаю, что и здесь могла бы помочь тебе. — Грешем просил меня выяснить, какова сейчас общая политическая обстановка в Европе, особенно в империи, во Франции и Риме. Больше всего его интересует, что думают там по поводу затухающей английской династии Тюдор. Ведь ныне правящий малолетний король Эдуард смертельно болен и не протянет больше года. Его сменит на престоле старшая принцесса Мария, тоже, кстати, не слишком здоровая. И наконец последняя из рода Тюдоров, принцесса Елизавета, должна дождаться смерти сестры, чтобы занять ее место на английском троне… Разумеется, Грешема прежде всего волнует принцесса Мария. Она, как уверяют нас ее приближенные, еще девственна, хотя по возрасту своему уже далеко не девочка. После провоз-глашения ее королевой Англии Мария может не внять советам своего двора и сама выбрать себе супруга, чтобы все-таки попытаться спасти и продолжить род Тюдоров. Кто может им стать? Кого выберет она? Кто выберет ее? Вот, в сущности, и все, что хотели бы знать Грешем и те великие и знатные вельможи, что находятся поближе к трону. — Но в этом и заключается моя работа, и будь уверен, что я сумею выполнить ее наилучшим образом! — с улыбкой заявила Диана. — Твой Грешем останется в восторге от того, что ты ему привезешь отсюда. А тебя все это не слишком-то захватывает, судя по твоему тону? — Ну… нет… почему же?.. — пожал плечами Чанслер. — Не очень, скажем так… — Напрасно. Пренебрегать политикой — недопустимая роскошь. Но и это вполне поправимо! — Что ты хочешь этим сказать, дорогая моя? — Через одну-две недели в Антверпен прибывает император Карл со своим наследником Филиппом. А это означает, что все владыки и монархи Европы под тем или иным предлогом появятся здесь. Следовательно, все они в разное время будут гостями в моей усадьбе и ты — с моей помощью, конечно же, — получишь возможность выяснить интересующий тебя… ах да — Грешема, разумеется!.. вопрос из первых уст! — Ты хочешь сказать, что тебя… вот в этом твоем доме… навестит сам император Карл? — Несомненно! — задорно усмехнулась Диана. — И… этот… его… Филипп? — Непременно! — И он… они… с тобою… — О нет! На этот раз ни они, ни другие монархи Европы в эту комнату допущены не будут! — заметно волнуясь, заявила Диана. — Ибо с этих пор здесь будет безраздельно царствовать мой самый дорогой… мой единственный отныне монарх… ты, мой Ричард!.. … Домашняя дипломатия несравненной Дианы Трелон работала безупречно четко и надежно. Первой ее жертвой стал крупнейший в Антверпене, а следовательно, и в Нидерландах (и едва ли не во всей Европе) ювелир и торговец драгоценностями Ганс Бергер. Этот в высшей степени достойный, пожилой и весьма пухлый господин, с тяжелой золотой цепью на плечах и груди, восседал сейчас в роскошном кресле, обитом высеребренной кожей. Пальцы его рук были сплошь унизаны разнообразными перстнями и кольцами такой неповторимой красоты, словно служили муляжами в витрине главного магазина их знаменитого хозяина. Высокий кружевной ворот его рубахи был застегнут огромной бриллиантовой брошью, драгоценные застежки тупоносых сафьяновых башмаков на высоких и широких каблуках, обитых золотой фольгой, сверкали таинственным блеском лучших цейлонских самоцветов, а пуговицы светло-песочного бархатного камзола соперничали своим великолепием со всеми остальными украшениями туалета — подлинной выставки ювелирного искусства! Напротив него, на изящнейшей золоченой кушетке, обитой роскошной парчой, царственно возлежала истинная древнеримская богиня, утопавшая в нежнейшем наряде из дивного индийского шелка, подчеркивавшего всю прелесть каждого изгиба ее волшебного тела. Длинные и пушистые волосы ее мягко ниспадали на спину и были похожи на утренние лучи солнца… Она оперлась на локоть, обнажив почти до плеча несравненную руку с пальцами, словно изваянными самим божественным Фидием.[31] Диана была слишком умна и опытна, чтобы не знать простой истины: в груде прекрасных драгоценностей выделяться будет лишь самый простой придорожный камень. Поэтому сейчас ее украшала только ее природная, Богом данная красота… Взор ее прекрасных глаз редкого ярко-синего цвета, опушенных длинными ресницами, был устремлен сейчас на привлекательного, средних лет мужчину, сидевшего в таком же кресле, что и Бергер, у большого красивого камина, отделанного нежно-розовым мрамором. Светлые волнистые волосы незнакомца касались широких плеч, строгая черная одежда подчеркивала благородную бледность лица и высокого, без морщин лба. Темные лакированные сапоги с маленькими серебряными шпорами завершали наряд этого господина, которым, конечно же, был капитан Ричард Чанслер… — Вы так добры, мой дорогой Бергер, столь быстро откликнувшись на мое приглашение, — проворковала Диана, одарив знаменитого ювелира чарующим взглядом дивных глаз. — О, мадам Трелон, — отвечал Ганс Бергер, — любой из нас, простых смертных, почтет за великую честь и невыразимое счастье лицезреть пре- краснейшую женщину Европы! — Ах, и только Европы, господин Бергер? — очаровательно улыбалась Диана. — Но китаянок, негритянок, индианок и бог знает кого еще просто оскорбительно сравнивать с вами! — О, вы, как всегда, необычайно любезны и добры ко мне, мой дорогой господин Бергер. Поверьте, я чрезвычайно благодарна вам за это и в знак моей признательности готова поделиться с вами одной из своих бесчисленных тайн, о которой еще не знает даже кардинал Гранвела! — Но… — Бергер выпрямился и покосился в сторону Чанслера. — Ах, это мой близкий родственник, — успокоила его Диана, — и к тому же он абсолютно не знает немецкого языка, избранного нами для беседы. — Я весь внимание, дорогая мадам Трелон, а в степени моей благодарности за такое доверие, я полагаю, вам еще никогда не приходилось разочаровываться. — Надеясь на ваш ум и доброту, я хотела бы поделиться с вами великой радостью скорой встречи с моим несравненным покровителем и возлюбленным императором Карлом. В конце следующей недели его святейшее величество вместе с наследным принцем Филиппом должны прибыть в Антверпен, а это значит, что вслед за ними сюда непременно явятся чуть ли не все европейские монархи, что, я уверена, обрадует всех нас не меньше главного события… — Диана улыбнулась и прижала палец к слегка припухшим губам. — Целиком и полностью полагаясь на вашу скромность, я абсолютно уверена в полном успехе всех ваших предприятий в ближайшее время. — Я бесконечно ценю вас, дорогая мадам Трелон, и хотел бы заверить, что моя благодарность на этот раз значительно превзойдет все предыдущие! — Ах, ваша щедрость не знает границ! Надеюсь, вам удастся извлечь пользу из этой нашей милой беседы. Вы не заметили, дорогой господин Бергер, не стала ли сегодня погода лучше, чем была вчера? Я еще не выходила из дома. — О нет, мадам, погода и сегодня совершенно омерзительна, все дороги либо превращены в притоки Шельды, либо просто размыты этими бесконечными дождями! — Я думаю, — засмеялась Диана, — что вам вовсе не следует опасаться скверного состояния наших дорог, ибо все они открыты, если впереди бегут деньги! — Ах, вы чрезвычайно остроумны, мадам Трелон, это хорошо известно всему Антверпену. Но я боюсь, что злоупотребляю вашей добротой и временем… — Нисколько. Тем более что я сама хотела бы первой воспользоваться плодами нашей с вами осведомленности. — Что именно вас интересует, мадам? — по-деловому спросил Бергер. — Все самое лучшее, чем вы сейчас располагаете! Самое лучшее у вас, а следовательно, и в Европе! — подчеркнула Диана. — Превосходно, мадам. Я подберу вам такую коллекцию драгоценно- стей, какой нет еще ни у одного монарха Европы. На какую сумму я должен рассчитывать, дорогая мадам Трелон? — Ну… скажем… — Диана пальцем прикоснулась к переносице. — Скажем, тысяч до двухсот. В золотых экю, разумеется. — О, мадам, это чрезвычайно крупное приобретение, на которое сего- дня едва ли может рассчитывать кто-либо из правителей Европы. Разве что… разумеется… его императорское и королевское величество. О, его богатства безграничны! Но мне потребуется некоторое время, чтобы должным образом выполнить этот чрезвычайно почетный для меня заказ. — Не могли бы вы уточнить, дорогой господин Бергер, сколько именно придется подождать? — Я полагаю, что наилучшим образом мог бы справиться с этим делом за десять-пятнадцать дней, дорогая мадам Трелон. — Три дня! — неожиданно резк о заявила Диана. — Это лучшее, господин Бергер! Я ведь не эта коронованная ослица, как вам, полагаю, хорошо известно… — Она вдруг снова обворожительно улыбнулась и проговорила с загадочным придыханием: — Поверьте, дорогой господин Бергер, мне было чрезвычайно приятно и в высшей степени полезно побеседовать с вами! Когда, церемонно и многократно откланявшись, Ганс Бергер покинул роскошную гостиную, Диана подбежала к Ричарду, села к нему на колени, быстро поцеловала его глаза, губы и спросила: — Ты что-нибудь понял из этой беседы, дорогой мой? — Решительно ничего, что заставило его так обрадоваться. Я, конечно, понял, что речь шла о покупке у него драгоценностей за… мои деньги. Но при этом я не смог уловить чего-то самого главного в вашей беседе. Все-таки немецкий я знаю куда хуже своего родного. — О, но ты заметил, что это главное не было высказано! Следовательно, твой немецкий не так уж и плох! — Так в чем же суть того, что я не смог понять? — В том, мой непорочный рыцарь, что я сейчас на твоих глазах необычайно выгодно продала Бергеру известие о прибытии в Антверпен императора Карла со своим наследником Филиппом! — Но разве подобные известия могут стать выгодным товаром? — поразился Чанслер. — Ах, мой наивный капитан! — Диана утопила лицо Ричарда в своих шелковистых волосах. — Товаром становится даже воздух, если за дело берется такой человек, как Ганс Бергер. Он, словно царь Мидас,[32] все обратит в золото, пока у него не отвалятся руки! Теперь он знает, что вслед за императором сюда съедутся почти все государи Европы. Им нужны будут драгоценности для подарков и подношений Карлу, его ужасному сыну Филиппу и их бесчисленной свите. Но поскольку денег у них, как правило, нет или слишком мало, то им понадобится такой ювелир и продавец, который мог бы (за хорошее вознаграждение, естественно!) выручить «бедных монархов» из беды. Под этим вознаграждением обычно подразумевается передача Бергеру прав на беспошлинную торговлю в той или иной стране любым своим товаром. Ты просто не можешь себе вообразить, чем только не торгует Бергер во многих (если уж не во всех!) странах Европы, и на своих условиях! Между прочим, у меня тоже имеется немало таких стран, в том числе и самых больших и богатых… — Диана положила голову на плечо Ричарда и продолжила: — Сейчас люди Бергера разъедутся по всей Европе, за бесценок скупая все драгоценности, какие только можно приобрести у постоянно разоряющейся родовой знати или на свободном рынке. А в Антверпене, например, уже завтра ни в одной ювелирной лавке нельзя будет купить даже простого обручального кольца! Поэтому через неделю все дороги гостей Антверпена будут начинаться и кончаться у порога главного магазина господина Ганса Бергера. Уж он-то ощиплет этих заносчивых индюков до последнего их перышка! Впрочем, я продала ему эту тайну лишь тогда, когда сама извлекла из нее все возможные блага и выгоды. В конце-то концов, это ведь я была первой ее обладательницей, а поэтому мой выигрыш будет крупнейшим! А Бергер окажется лишь вторым, что, поверь мне, дорогой мой, для столь громадного дела очень и очень много. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, какой золотой жилой я одарила этого превосходного господина? — Думаю, что да! — засмеялся Ричард. — И во что же ты оцениваешь этот свой товар, одно лишь известие о прибытии сюда императора Карла? — Уже сегодня вечером или завтра утром он принесет мне в клюве подарок из отборнейших драгоценностей на сумму не менее чем двадцать пять — тридцать тысяч гульденов. Хотя… Очень возможно, что и на большую… Кроме того, я потребовала, чтобы он продал мне по сегодняшним ценам все самое лучшее, что есть у него и в Европе, на сумму около двухсот тысяч твоих золотых экю… — О, моя Диана, неужели ты сможешь сделать это для меня? — Можешь считать эту сделку совершенной, дорогой мой! — Но ведь такой опытный человек, как этот самый Бергер, сразу же определит, что деньги… эти деньги… не совсем… — Совсем фальшивые? — засмеялась Диана. — Пустое! Он знает об этом наперед и будет впоследствии рассчитываться ими очень небольшими партиями по всей Европе. О, в его руках твои деньги станут дороже самых настоящих! Во всяком случае, нисколько не худшими, чем его собственного изготовления… — И он… и ты… вы не боитесь угодить в тюрьму, на галеры… или… — На виселицу? На галеры? На костер? — продолжала смеяться Диана. — Да разве же те, кто правит этим миром с помощью золота, когда-нибудь висят или горят? Деньги и богатство, то есть безграничная власть, никогда не будут ни висеть, ни гореть вместе со своими владельцами! Поэтому мы бессмертны, и нас вполне устраивает любой бог, потому что он живет в нашем кармане. Ты морщишься? Но правда всех заставляет морщиться, ибо всегда бывает слишком грубой. — Но все-таки тебе не следовало бы столь пренебрежительно говорить о Боге. Раз он есть, значит, он нужен. — Хорошо. Буду паинькой и еще сегодня хорошенько помолюсь перед сном… вместе с тобою, милый! Но, боюсь, ты совсем утомился от всей этой скучной политики, не правда ли? — О нет! Эти твои уроки просто чертовски интересны и полезны для меня! Куда там какой-то университет! Да я против тебя во всех этих вопросах просто молочный теленок… поросенок… котенок… и вообще ничто!.. — Ах, мой Ричард! — радостно воскликнула Диана. — Ты еще так неопытен в коммерческих делах и политике. Мне кажется, я бы могла дать тебе несколько хороших советов, если захочешь… если советы женщины не оскорбят слуха и чести рыцаря. А сейчас ты бы не хотел насладиться представлением моих очаровательных девушек в стиле Римской империи в римской же бане? Ах, как восхитительно они делают это, а также поют и танцуют! Но уж омовение своего господина я произведу сама! Надеюсь, этим искусством я овладела не хуже древней римлянки… …Волшебные дни и ночи веселая, нежная, изобретательная и остроумная Диана заполняла таким волнующим содержанием, что Чанслер, казалось, совершенно растворил свое «я» в этой обворожительной и любве- обильной женщине. Сначала он удивлялся, сделав для себя это открытие, но очень скоро осознал, что никогда еще не был так безоглядно и всеобъемлюще счастлив, как сейчас, в фантастическом и сладостном плену этой волшебницы, поразившей его воображение. И он вдруг понял, что до последнего вздоха ни одной другой женщине на этом свете не удастся ни на мгновение вытеснить из его души и сердца пленительный образ этой богини в облике ослепительно прекрасной Дианы Трелон! Он сказал ей об этом, когда Диана показывала ему Антверпен из маленького окошка кареты — этого последнего чуда современной техники, о котором в Англии, да и не только там, знали пока лишь понаслышке. — О, мой Ричард! — Диана упала ему на грудь. — Ах, как я ждала от тебя этих слов! Я верю, я чувствую, что они были произнесены от доброго сердца. Так знай же, что и ты стал моей первой… да, да, мой дорогой!.. моей первой и единственной любовью! И если ты позволишь, у нас будет дочь, которую мы назовем Дианой, а потом… о, потом, потом я вымолю… я выкуплю наконец у Всевышнего право быть твоей женой! К великому моему несчастью, по нашим семейным законам и традициям я не имею права выйти замуж. Но я буду бороться за него! Я буду воевать! Вместе с тобою, любовь моя! А сейчас… а сейчас самое главное состоит в том, что мы любим друг друга и что у нас будет дочь Диана! И еще, о мой Ричард, любовь и гордость моя — стань моим Леандром,[33] ведь ты же брат морским стихиям!.. Ровно через три дня Ганс Бергер в сопровождении трех своих вооруженных до зубов приказчиков принес и разложил на большом столе целое со- стояние из ювелирных украшений такой красоты и изящества, что от их многоцветного сияния у Чанслера зарябило в глазах, и он сел у камина спиной к ним, полностью предоставив это дело несравненной Диане. А она священнодействовала спокойно и властно. — Это замените, господин Бергер! — говорила Диана, если какая-либо драгоценность ей не нравилась. — Боюсь, вам начинает изменять вкус. Уж не думаете ли вы, что и я страдаю этим тяжким недугом? — О, мадам Трелон, ваш вкус в этом тончайшем из искусств совершенно безупречен! — кланялся Бергер, и отвергнутая вещь незамедлительно исчезала вместе с приказчиком, получившим краткое приказание своего хозяина. — Только в этом? — лукаво усмехнулась Диана. — О, мадам, у вас сегодня превосходное настроение! Я счастлив убедиться в этом. — Вы правы, дорогой господин Бергер, сегодня мне на редкость приятно работать и беседовать с вами. Между прочим, вы не следите за тем, что происходит сейчас в нашем порту? — Слежу, разумеется, и достаточно пристально: ведь у меня, как вы, конечно же, знаете, больше двух десятков торговых судов. — Пятьдесят два! — с очаровательной улыбкой подсказала Диана, с большим увеличительным стеклом тщательно рассматривая бриллиантовое колье изумительной красоты и работы. — Так что же сейчас происходит в нашем порту, господин Бергер? — Пожалуй, ничего необычного для этой зимней поры: судов мало, торговля почти замерла, хозяева причалов несут весьма ощутимые потери… — И вы тоже? — поинтересовалась Диана. — Увы… — развел руками Бергер, — вместе с вами, мадам… Кстати, королевские власти арестовали какое-то французское судно со всей его командой. Говорят, что капитана этого корабля видели ночью разгуливающим с привидениями и летающим на метле в обнимку с ведьмой. Кажется, этому бедолаге доведется как следует прожариться на костре святой инквизиции… — И поделом ему! — с необычной для нее резкостью заявила его собеседница, но при этом невольно вздрогнула: ведь это она призвала эту чертовщину на головы капитана и всех членов команды ненавистного судна, где ее так подло продали туркам! — Нечего таскать в Нидерланды чужую нечистую силу. У нас самих от нее не открестишься. А что же команда? — Кардинал Гранвела сказал мне вчера, что все люди этого нечестивца капитана признались при допросе в том же преступлении. Кроме того, они повинились еще и в том, что были посланы сюда турецким султаном для кражи самых красивых молодых женщин и отправки их в его гарем. — Какой ужас! — воскликнула Диана и несколько раз перекрестилась. — И что же решил кардинал? — Святой трибунал приговорил еретика капитана и всю его команду к сожжению вместе с кораблем… Завтра же приговор будет приведен в исполнение. Надеюсь, вы пожалуете на это прекрасное и святое зрелище? — О да! Эти отпетые негодяи вполне заслужили столь суровое, но такое справедливое возмездие! Так, в приятной беседе, прошло несколько часов. С молчаливого согласия Дианы Чанслер вскоре после прихода Бергера ушел в сказочный зимний сад, где и встретился наконец с Чарли. — Что на корабле? — спросил Ричард. — Спокойно, — пожал плечами Смит. — Но Белч злится — рвется на берег. — Если ему так не терпится, спиши его ко всем чертям! Так и скажи ему, если не успокоится. За те деньги, что ему здесь платят, можно сидеть на корабле до скончания века! — Скажу… — А как твои дела? Чарли застенчиво улыбнулся и развел руками: — Скажите, капитан, неужели в раю может быть еще лучше? Не верю… Чанслер засмеялся и обнял своего друга. — Но ведь это и есть рай, старина Чарли! — воскликнул он. — Во всяком случае, иного и я вообразить себе не в силах. Да и на кой черт он мне нужен на том свете, если еще неизвестно, что мне удастся нырнуть именно туда? А вдруг — мимо? Что скажешь, Чарли? — Святая истина, капитан! Я тоже так думаю. — Но я так и не знаю, где ты живешь. — Я тоже не знаю, — пожал плечами Чарли. — Каждый день новые красавицы уводят меня к себе в гости. И все у них так красиво и богато, что дух захватывает. И моют меня в римской бане, и танцуют, и поют, а сами — в чем мать родила! Я даже боюсь смотреть на них — такие все они красивые! А сегодня ночью у меня в постели сразу три из них затеяли такие игры, от которых я и сейчас еще как следует не отдышался… Чанслер смеялся от души, искренне радуясь за силача Чарли. По немалому опыту увеселительных рейсов его незабвенной «Дианы» он знал, что в подобных делах на Смита вполне можно положиться… — Ну что ж, — сказал Чанслер, — я полагаю, у нас нет особых причин для спешки. — Пожалуй. А как дела с теми нашими деньгами? — В это самое мгновение моя богиня завершает известную тебе сделку самым блестящим образом. Она сотворила ее не выходя из дома! Ты знаешь, дружище, я и в самом деле уверен, — перешел почти на шепот Чанслер, — что моя Диана — настоящая богиня, ибо она может все! Чарли радостно улыбался. В знак своего полного согласия с капитаном он сотрясал воздух громадными кулаками с поднятыми кверху большими пальцами. — Она вся такая… — волнуясь, сказал он, — ну, такая… право, не могу этого высказать, но она сущая богиня — это каждый вам скажет!.. Между тем Диана дочитывала длинный реестр покупаемых ею драгоценностей. — Тут указана сумма в двести тысяч гульденов, дорогой господин Бергер, — проговорила она. — Совершенно верно, мадам, вы просили меня позаботиться о товаре именно на такую сумму. — Да, но не в гульденах, а в экю. — Но я полагал, что это одно и то же, сударыня. — Вот как?! — с язвительной усмешкой воскликнула Диана. — И вы всерьез полагаете, что слон и муравей — это одно и то же, раз оба они являются созданиями Божьими? Об этом вашем великом открытии я завтра же уведомлю нашу уважаемую биржу. Боюсь, у меня начинает возникать такое ощущение, будто меня собираются ограбить в моем собственном доме и в моем присутствии. Вам не кажется, дорогой господин Бергер, что вы сейчас становитесь очень похожим на своего лукавого покровителя Меркурия?[34] — О, Пресвятая Богородица, у меня и в мыслях не было ничего подобного, дорогая мадам Трелон! — склонился едва ли не до пола Ганс Бергер. — Разумеется, мы незамедлительно произведем с вами такой расчет, какой вам будет угоден и удобен. Вероятно, я не совсем точно выразил свою мысль, что и могло стать причиной столь невинного недоразумения. Еще раз простите меня великодушно, дорогая мадам Трелон. Каков, по вашему мнению, курс экю на сегодняшний день? — О, вы это знаете так же безошибочно, как и я! В этом мешке ровно сто семьдесят тысяч экю. Я должна вам сто тридцать. Следовательно, на сорок тысяч вы что-нибудь принесете мне сегодня же! — Она обезоруживающе мягко улыбнулась и добавила: — На этот раз я бы хотела целиком и полностью положиться на ваш тонкий вкус и огромный опыт, дорогой господин Бергер. Кстати, должна вам признаться, что этот мешок с деньгами совсем недавно прислал мне мой божественный покровитель, император и король Карл, ко дню моего рождения. Если внутри его вы обнаружите какие-либо изъяны, дайте мне знать — я попрошу его величество навести должный порядок в своем казначействе. Ганс Бергер благоговейно склонился перед своей обворожительной покупательницей и дал знак приказчикам взять мешок и убираться отсюда прочь. У ювелира не было ни малейшего сомнения в том, что сейчас его здесь в очередной раз очень крупно надули… Когда Диана осталась вдвоем с Ричардом, он сказал: — Даже не столь уж хорошо зная немецкий, я абсолютно все понял и неустанно восхищался тобой, моя восхитительная разбойница! — Но оба разбойника одновременно не могут быть правыми! — смеялась Диана. — Женщина к тому же всегда лжет убедительнее… Ну, вот и все твое первое дело! Очень жаль, что оно так быстро уладилось. Впрочем, по меньшей мере две недели у нас еще есть, не правда ли, мой милый? Я бы хотела сегодня вечером что-нибудь спеть для тебя и Чарли. Ты не слишком возражаешь, любовь моя? Или ты предпочел бы как-нибудь иначе распорядиться этим вечером? |
|
|