"Конан изгнанник" - читать интересную книгу автора (Карпентер Леонард)

Глава XIV ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОДЖАРУ

Одинокий всадник подъехал к стенам Оджары в час самого полуденного пекла. Его верблюд был в неплохой форме, но изрядно нагружен. Сам ездок был высокого роста, широкоплечий. Под бронзовой от загара кожей выступали бугры могучих мышц. Он резким движением поводьев остановил своего скакуна перед Караванными воротами.

— Да это же изгнанный еретик Конан! — крикнул стражник, стоявший рядом с воротами, своим товарищам. Выглянувшие на его голос солдаты рассыпались в нелестных для киммерийца шутках.

— Ну что? — крикнул стражник у ворот. — Зажарился, северянин? Слабо тебе по нашей пустыне прокатиться?

Храбрость часового подкреплялась копьями и стрелами стражников, стоявших на стене.

— Если тебе нужна вода — ее полно за стенами города. А если ты хочешь переночевать — устройся где-нибудь под кустом. Тебе не привыкать. Только не вздумай сунуться в город. Изгнанный из храма Единственной Истинной Богини не имеет права пройти за эти стены.

— Попридержи язык, ничтожество, — гаркнул на него Конан, нагло развалясь в седле. — Если бы я захотел пройти за ворота сейчас же, я так бы и поступил. А твоя тупая башка, скорее всего, откатилась бы подальше, на радость стервятникам и шакалам. — С этими словами Конан угрожающе взялся за рукоять своего ножа. — Но можешь не дрожать за тыкву на твоих плечах. Такой поступок был бы недостоин высокого посланника Анаксимандра, короля Сарка, и всей священной миссии храма великого Вотанты! Поэтому я вежливо прошу разрешения въехать в город.

— Что? — раздался со стены удивленный голос начальника стражи. — Ты говоришь, что представляешь посольство короля — союзника нашего города? Ты заявляешь, что прибыл сюда по церковным делам?

— Если ты не веришь мне, спроси таких же стражников, как и ты, охраняющих вот того идола.

Полуобернувшись в седле, Конан показал рукой в сторону медленно двигавшейся по дальнему полю повозки с установленным на ней замотанным в ткань идолом. Процессия приближалась не по главной караванной дороге, а со стороны узкой долины, изгибавшейся и уходившей в сторону западной пустыни, не пересекаемой караванными тропами.

— Клянусь Садитой! — раздалось со стены. — Это же и вправду посланцы с юга со своим даром нашему городу! Немедленно известить храм и дворец! Пусть почетный эскорт кавалеристов выедет навстречу.

Раздался сигнал трубы, рассыпалась барабанная дробь, послышались окрики офицеров. Через несколько минут группа всадников выехала за ворота и направилась к приближающейся процессии. Отряд Куманоса уже добрался до реки, поэтому встреча с эскортом была лишь протокольной формальностью. Спешившиеся кавалеристы были готовы помочь измученным, изможденным пилигримам перетянуть их телегу через брод.

Но даже сейчас Куманос не позволил впрячь в телегу лошадей или хотя бы воспользоваться помощью самих солдат. Его подчиненные продолжали остаток пути так же покорно, упорно и безмолвно.

Вскоре идол проехал через Караванные ворота в сопровождении почетного кавалерийского эскорта. Конан вступил в город вслед за Куманосом, ведя в поводу своего верблюда. Им навстречу вышли офицеры стражи и жрицы храма.

По настоянию Куманоса, идол был оставлен в Караванном квартале, не проехав за вторые ворота. Вокруг него была немедленно выставлена стража, состоявшая из саркадийских и оджарских солдат. По приказанию жреца его подчиненные разместились в Караванном квартале в ожидании, пока не будут выполнены формальности приема и некоторые существенные фрагменты ритуала встречи.

Это решение Куманоса вызвало вздох облегчения у оджарских официальных лиц: слишком уж тяжелое зрелище представляли собой прибывшие. Их язвы, струпья, вывалившиеся зубы позволяли предположить, что эти несчастные могут занести в город какую-нибудь заразу. Несмотря на все старания Конана, их состояние не улучшилось за последние дни пути, когда наконец они смогли пить вволю и двигались по сравнительно ровной местности. Напротив, казалось, что их болезнь развивается, делая еще более страшными гниющие язвы.

Правда, никто из встречавших не произнес ни слова об этих опасениях. Наоборот, в приветственных речах сквозило восхищение теми, кто своими физическими страданиями доказал твердость своей веры.

Конана, проводника и разведчика посланников, разумеется, никто не прославлял как героя или святого. Слишком свежо было в памяти его изгнание из города. Но, по крайней мере, никто не делал вид, что не замечает его существования. А внушительный рост и явное умение пользоваться своей недюжинной силой удерживали даже самых горячих горожан от того, чтобы бросить ему в лицо или в спину оскорбительное замечание. Лишь один из самых юных храмовых воинов вынул из ножен меч, явно намереваясь встретить им Конана. Но эту горячую голову тут же перехватили его же товарищи. В общем, Конан был вновь принят Оджарой, особенно радостно — его бывшими приятелями по караван-сараю.

Конану же доставляло удовольствие пройти по улицам изгнавшего его города. Да и ночлег под крышей, хорошая еда и вкусное вино тоже радовали его. Ведь столько времени он был лишен этого, живя за пределами города и путешествуя по пустыне. Конан решил пока не привлекать к себе излишнего внимания городских властей и никому не рассказывать об открытиях, сделанных в пустыне. По крайней мере пока он не развяжется с Куманосом, получив от него обещанную плату.

Официальную встречу прибывших королем Семиархосом решили провести на следующий день и Караванном квартале. За ночь в его центре был выстроен изящный навес для тронов королевским семьи и скамейки почетного гостя.

Ближе к вечеру прибыли запряженные ослами телеги с продуктами. Были зажжены костры и заколоты жертвенные ягнята. Чуть позже, когда запах жарящегося мяса поплыл над городом, к вновь прибывшим стали стекаться горожане, а также жрицы — музыкантши и танцовщицы.

На следующее утро король Семиархос на золоченой колеснице, запряженной четверкой лошадей, въехал в Караванный квартал. Рядом с ним гордо стояла Верховная жрица храма Единственной Богини королева Регула и их дочь, наследная принцесса Африандра. Король остановил колесницу у навеса и спустился с нее, чтобы поприветствовать Куманоса и стоявшего рядом с ним Конана.

— Верховный жрец, мы ждали тебя. — Семиархос сделал шаг вперед, протягивая руки, чтобы обнять гостя. Но, посмотрев внимательно на полную достоинства, неприступную физиономию Куманоса, король решил сдержать свои чувства. Он лишь положил руку на плечо жреца и сказал: — Прошли долгие недели ожидания, и мы уже стали волноваться. Мы посылали наших людей навстречу вам, но они вернулись ни с чем. Оказывается, вы пришли оттуда, откуда вас не ждали.

Куманос нехотя поклонился.

— Наш путь был долгим и трудным, — начал он, избегая употреблять все известные формы обращения к монарху. — По нашим традициям, священный дар нельзя провозить через другой город или его земли прежде, чем он будет доставлен к месту назначения. Поэтому наш путь лежал через безлюдную пустыню.

— Понимаю, — участливо кивнул Семиархос и поглядел через плечо Куманоса на его спутников. — Твои люди заплатили за этот путь большую цену. Вижу, они неимоверно страдают от болезней и ожогов…

— Да, это так, — согласился Куманос, не дожидаясь, пока король закончит. — Много дней провели они в пустыне, страдая от жажды и тяжкой работы. Полуденная жара испепеляла их. Песчаные бури не давали вздохнуть. Селяне из Шартоума и саркадийские воины — не все из них были набожны в начале пути. Но теперь, когда лишь благодаря окрепшей вере они выжили в этом аду, каждый из них может быть уверен, что его служба будет оценена великим Вотантой!

— Это просто чудо! — воскликнула королева Регула. — Какое мужество, самопожертвование! И какое испытание веры! Жители Оджары! Перед нами — прекрасный пример могущества веры, Помогающей слабым смертным преодолевать немыслимые преграды и лишения. Священный союз двух городов и храмов придает нам всем новые силы. Пусть будут счастливы наши боги, соединившиеся в браке навечно! Добро пожаловать, Куманос! Мы рады встретить тебя, твоих спутников и твоего благородного бога.

Пока шел этот обмен церемониальными любезностями, Конан внимательно наблюдал за Африандрой, стоявшей за родителями. Принцесса была одета в вызывающе открытое платье, спущенное с одного плеча. Прекрасные ноги перекрещивала шнуровка сандалий. Сама же Африандра была прекрасна, как обычно. Пожалуй, лишь внимательный взгляд Конана мог отметить ее легкую взволнованность и нервозность.

Пока продолжались приветственные речи, принцесса, словно не замечая Конана, во все глаза глядела на Куманоса. Но как только церемония была закончена, она быстрым шагом подошла к киммерийцу, улыбаясь и говоря:

— Слухи подтвердились. Это и вправду ты. Странно видеть тебя представителем этого чужого города и его божества. Похоже, этот Вотанта не такой уж злодей, раз привел тебя снова сюда.

Сама не отдавая себе отчета в своих действиях, принцесса бросилась на шею киммерийцу и припала к его губам долгим, страстным поцелуем.

В нос Конану ударил тонкий запах жасминовых духов. Почувствовав вкус знакомых губ, он даже зажмурился от удовольствия. А кроме того, он был отомщен перед толпой горожан, наблюдавших эту сцену и не смевших сказать ни слова в осуждение. Обняв Африандру, он словно прикрыл ее от недовольных взглядов. С усилием оторвавшись от ее губ, киммериец шепнул ей на ухо:

— Африандра, малышка. Я так рад тебя видеть, что настроение мне не может испортить даже тот кусок верблюжьего навоза, который ты называешь городом. — Затем, чуть отодвинувшись, Конан сказал вслух: — А теперь пойдем прогуляемся, посмотрим праздник.

И он; втянув ее в толпу, пробрался туда, где люди не видели их радостной встречи и где поэтому было меньше осуждающих взглядов. Вскоре все внимание окружающих переключилось на великолепное зрелище: шесть храмовых танцовщиц исполняли на площади танец — вне стен храма — в неформальном, народном стиле.

Конан обрадовался, увидев среди танцовщиц Шарлу, но Африандра не дала ему дождаться конца танца и поговорить с нею. Принцесса всецело завладела его вниманием. Она радовалась, веселилась и вела себя как обычная девчонка, гуляющая со своим парнем по улицам празднующего города.

На последние медяки, нашедшиеся в кошельке Конана, они купили соленых орешков, а затем, захотев пить, нырнули в знакомую таверну и заняли тот же столик, за которым познакомились. Только на этот раз оба сели рядом, на узкую скамейку около стены.

— Странно, — сказал Конан, — даже не верится, что тогда я не знал, как тебя зовут, кто ты… Я даже не знал, что ты такая красивая.

— Да, как давно это было. — Африандра положила голову ему на плечо и потерлась щекой. — Занус был еще жив… Он ворвался сюда, чтобы найти меня.

— В тот вечер он чуть не нарвался на мой клинок. Тебе, наверное, его не хватает?

— Трудно сказать. Занус заботился обо мне, беспокоился. По-своему, конечно. Не то чтобы он очень много давал мне, но сейчас, без него, у меня совсем ничего не осталось.

— Родители не подыскали еще тебе нового жениха — наследника трона?

— Нет, — вздохнула Африандра. — Пока что им не до этого. Они совсем помешались с этой миссии от Анаксимандра. Иногда я боюсь, что им может прийти в голову выдать меня за него. Кошмар! Одна его жирная борода чего стоит. Мерзость! Спасибо Садите, пока она бережет меня от этого. Да и вообще, родители будто не замечают меня, словно в наказание за причастность к смерти Зануса. Особенно старается мать. Еще бы, чего ей стоило взять себя в руки, когда это случилось… А может быть, она и права…

Африандра задумчиво покачала головой.

Конан ласково обнял ее и сказал:

— Ну хватит, девочка. Не слишком ли мною слез пролито из-за этого самоубийцы. Естественно, когда знакомый человек накладывает на себя руки, ты ощущаешь себя виноватым, но… Эй, трактирщик! — Возглас Конана был обращен к появившемуся за стойкой Анаксу. — Принеси-ка мне кружку доброго эля. А если у тебя нет благородного напитка, что ж, сойдет и та верблюжья моча, которую ты выдаешь за арак.

— А мне — кубок нарцинта, Анакс, — добавила принцесса.

Знакомый голос заставил трактирщика пристально посмотреть на нее, припоминая деву с прикрытым вуалью лицом.

— Ну а как тебе эта идея с объединением двух храмов? — спросил Конан. — Ты к ней привыкли?

— Нет, что ты. Наоборот, она мне еще больше не нравится. Только родителям нет дела до моего мнения. — Африандра тяжело вздохнула и после паузы добавила: — Честно говоря, Конан, после того, что ты рассказывал мне о жестоких порядках соседнего города и его злом короле, я удивлена, что ты присоединился к его экспедиции.

Конан подождал, пока Анакс поставил перед ними заказанные напитки, и лишь затем ответил:

— А как же еще, девочка, я смог бы вернуться в этот город, к тебе?

— Ты прав. И я счастлива снова быть рядом с тобой. Но знаешь, мне все равно не нравится эта идея. Ты посмотри на этих несчастных, прикативших сюда подарок от Анаксимандра. Еле живые, под конвоем. А моя мать приветствует их как почетных гостей…

— Знаешь, — сказал Конан, — я бы с удовольствием помог им освободиться, разделаться с этим жрецом-надзира-телем. Но если бы у них была хоть тень такого желания. Я-то думал, что Куманос ведет их по самым пустынным землям, чтобы они не разбежались от него. Оказывается, они и не хотят бежать. А теперь и не смогли бы, если бы даже захотели.

— Несчастные. Они измучены, истерзаны этой дорогой.

— Да уж, насмотрелся я на них, пытаясь облегчить им страдания принесенной водой, собранными на ваших полях фруктами… Не понимаю, в чем у них еще душа держится. Если она еще осталась в этих измученных телах. Что-что, а бороться они уже не способны.

Африандра глотнула из своего кубка и, помолчав, проговорила:

— Знаешь, эта обещанная свадьба Садиты и саркадийского божества кажется мне ересью, предательством нашей богини. И не я одна так думаю. Есть еще люди, которые не согласны с восторгами моих родителей по этому поводу.

— Что ж, это неплохо, — сказал Конан и, понизив голос, предупредил: — Только не болтай об этом много. Случись что — тебе ничего не будет, а твои единомышленники могут поплатиться за это своими головами, если Регула или Семиархос решат, что они замышляют заговор.

— К сожалению, уже ничего нельзя сделать. Отказать сейчас Анаксимандру — значит, вовлечь город в войну с сильным и жестоким противником. Пет, это недопустимо! — Оборвав себя на полуфразе, Африандра негромко сказала: — Пойдем. Мои родители, наверное, беспокоятся, где я. Хотелось бы, чтобы их волнение было искренним…

Не прижимаясь больше к Конану, но и не выскальзывая из-под обнимающей ее руки, принцесса встала и направилась к выходу. Караванный двор еще больше наполнился народом, несмотря на усилившуюся к полудню жару. Гуляющие люди с удовольствием глазели на танцоров и акробатов, жонглеров и музыкантов.

— Скажи, — спросил Конан, — нарцинт уже подействовал? Ты можешь что-нибудь сказать о будущем этих людей?

— Нет, сегодня все как-то по-другому. Вместо людей и предметов — какие-то неясные тени. Мне даже кажется, что я одна в безлюдной пустыне.

— А я? Я, случайно, не в каком-нибудь мало приличном наряде? — спросил Конан.

Африандра рассеянно покачала головой.

— Жаль, — вздохнул киммериец, понимая, что сейчас ему вряд ли удастся развеселить принцессу своими шутками.

Африандра привела Конана к цепочке храмовых воинов, охранявших королевский павильон. Здесь она попрощалась с киммерийцем, не желая зря нервировать родителей. Она проскользнула между охранниками, а Конан отправился по своим делам.

Найдя в толпе своего сановного работодателя, Конан подошел к нему:

— Как насчет обещанной платы, Куманос? Дела идут так, что мне нужно получить мою долю как можно скорее.

Жрец молча смотрел на киммерийца. Тогда Конан сделал еще одну попытку:

— Ты сказал, что заплатишь, когда идол окажется в Оджаре. Время пришло. Где мои камни?

— Время платить еще не пришло, — ответил Куманос, спокойно выдерживая разъяренный взгляд Конана. — Разве ты не знал, что священный идол Вотанты должен быть собран из трех равных частей, лишь одна из которых доставлена в Оджару? Работа еще не закончена.

— Что? Ты говоришь, что я должен вернуться туда, где мы встретились, и еще дважды проделать этот путь? — Конан зажал в кулаке отворот плаща жреца. — Знаешь, приятель, это просто грабеж.

— Оставшиеся части идола уже в пути, — невозмутимым голосом ответил Куманос, перебирая пальцами талисман на груди. — Они должны прибыть сюда со дня на день. Но лучше будет, если мы выедем им навстречу и поможем добраться сюда. А то вдруг они потеряются и не найдут дорогу в город? Тогда условия сделки так и останутся невыполненными.

— Подлец! Лживый мерзавец! Значит, там, в пустыне, страдают еще вдвое больше людей, а ты молчишь! Скажи командиру оджарской стражи. Его солдаты будут счастливы сделать эту работу и помочь твоим людям.

Куманос покачал головой:

— Мы можем принимать лишь очень ограниченную помощь. Я должен лично возглавить поиски. А ты мне нужен как разведчик и проводник.

— Жулик, вот ты кто! Может, твои камешки гроша ломаного не стоят.

— Две пригоршни, — перебил его Куманос. — Закончим работу — получишь столько камней, сколько сможешь унести в двух пригоршнях, опущенных в ящик поочередно.

— Три части идола — три горсти, — заявил Конан. — Я согласен доделать работу, но не меньше чем за три горсти твоих камней.

— Договорились. Ты получишь плату, когда идол будет собран, не раньше.

Конан что-то хмыкнул в ответ, но протянул руку, чтобы скрепить сделку. Его неприятно поразила рука Куманоса. Его аж передернуло от этого сухого, холодного, совсем не человеческого прикосновения.

— Мы выходим завтра на рассвете, — сказал Верховный жрец. — Поищем к югу от города. Приготовь свои вещи и верблюда.

Конан, не говоря ни слова, повернулся к нему спиной.

Африандры нигде не было видно. Семиархос и Регула о чем-то беседовали, сидя под навесом, по принцесса как сквозь землю провалилась. Не решившись обратиться к монархам, киммериец отловим какую-то важную шишку при дворце — маленького старикашку, Высокочтимого лорда, Хранителя чего-то там, точнее Конан не помнил.

— Вы не скажете, почтенный, где принцесса Африандра? У меня для нее новости… Ее что, где-нибудь заперли?

— Ты разве не видел? — старик взглянул на чужеземца с недоверием и негодованием. — Oна упала в обморок и была отвезена во дворец. — Увидев в Конане благодарного слушателя, он продолжал: — Она вышла в караванный двор, чтобы взглянуть на прибывших шартоумцев и саркадийцев. Неожиданно она вскрикнула и рухнула на землю. Может быть, перегрелась на солнце, а может, просто девичьи штучки. Она и так стала какая-то странная с тех пор, как ее суженый отрубил себе голову. Но кто бы мог подумать… Упасть при людях…

Конан развернулся и молча пошел прочь. Последние слова старика едва долетели до его ушей:

— Ее глаза были широко раскрыты, и она стонала не переставая.

Конан не мог дождаться вечера, чтобы увидеть Африандру. Ему казалось, что родители заперли ее где-то, чтобы не позволить ей видеться с ним. Хотя, зная ее дар предвидения и чувствительность ко всему увиденному, можно было и поверить в рассказ старика. Хорош «дар», нечего сказать.

Киммериец корил себя за то, что не предупредил девушку об опасности баловства с колдовством, пусть даже самым невинным. Особенно рискованным становится такое дело в переломные моменты человеческой судьбы. А что уж говорить о судьбе целого города, которому предстояло принять нового бога в своем храме. Волей-неволей Конан тоже чувствовал что-то зловещее, исходящее от этого идола, от самого культа Вотанты, и вовсе не радовался, что помог Куманосу добраться до Оджары, несмотря на то что жители города так несправедливо обошлись с ним.

Постучав в ворота королевского дворца, Конан был встречен целым отрядом стражи, грубо не пустившей его внутрь. На вопросы о здоровье принцессы он тоже не получил вразумительного или хотя бы вежливого ответа. Раздосадованный, Конан вернулся в Караванный квартал, чтобы заняться подготовкой к завтрашнему выезду.

Собрав все, что нужно, Конан провел остаток вечера, потягивая арак и болтая со старыми и новыми знакомыми, чтобы скоротать время.

Когда последний луч солнца скрылся за западной стеной города, киммериец вышел из караван-сарая. С толпой празднично одетых и веселых горожан он прошел через Храмовые ворота и нырнул в один из узких переулков Храмового квартала. Здесь он нашел место, где дворцовая стена была прикрыта с внутренней стороны деревьями, что затрудняло страже наблюдение. Трещины и неровности в стене, пусть даже небольшие, были вполне достаточны для опытного скалолаза, чтобы в два счета подняться на гребень стены и перемахнуть через нее, лишь на мгновение мелькнув силуэтом на фоне темнеющего неба.

Приземлился он мягко и бесшумно. Так же бесшумно Конан стал пробираться по роскошному густому саду, дававшему много плотной тени, чтобы укрыться.

В дальнем конце сада возвышалась еще одна стена — на этот раз полированная, с тщательно подогнанными — ногтя не просунешь — плитами. Но дворцовый архитектор украсил стену декоративными полуколоннами. Упершись в них и распластавшись по стене, Конан начал подниматься, попеременно продвигая вверх руки и подтягивая ноги. Наконец его пальцы нащупали лепной карниз. Резко качнув всем телом, Конан словно взлетел на балюстраду дворцовой галереи, где и замер, выжидая, пока пройдут мимо часовые. Двигаясь, издавая не больше шума, чем тень охотящейся совы, киммериец пересек галерею и без труда вскарабкался по богато украшенной барельефами внутренней стене и оказался на балконе спальни Африандры.

Из помещения не пробивался ни единый луч света. Но неожиданно тяжелая портьера отодвинулась, и в оконном проеме показалось знакомое лицо. Африандра всматривалась в темноту, явно стараясь что-то увидеть. Она не заметила Конана, стоявшего совсем рядом. Когда он пошевелился, ей пришлось зажать себе рот, чтобы не вскрикнуть. В следующую секунду она уже бросилась в его объятия.

— Я спала, — пробормотала принцесса, — но мне приснилось, что ты приходишь ко мне; я почувствовала, что ты где-то рядом.

— Ты и вправду можешь что-то предвидеть. По крайней мере, я не издал ни единого звука, пробираясь сюда. — Конан осторожно взял в ладони девичье лицо и повернул к себе. — Скажи, нарцинт все еще действует?

— Не знаю, трудно сказать. Какие-то чувства и образы то приходят, то исчезают.

— Ты лучше себя чувствуешь? Что так испугало тебя утром там, в Караванном квартале? Ты помнишь?

— Это было, как тогда… С Анаксимандром… только еще страшнее. Кажется, злой рок висит над всеми прибывшими из Сарка. Стоило мне взглянуть на них — как они оказались объятыми пламенем. Полопалась кожа, задымилась плоть, тела задергались в предсмертных судорогах.

Африандру била дрожь, и Конан крепко обнял ее, стараясь успокоить.

— А потом, когда я посмотрела вокруг, мне стало совсем страшно. Это же неземное пламя охватило и лица моих соотечественников, моих знакомых! Затем сам город куда-то исчез, развалился. Я осталась одна в каком-то пустынном, безлюдном месте.

Сзади на меня надвигалась гигантская черная тень, а я не смела повернуться, чтобы увидеть ее. Страх становился все сильнее и сильнее… а потом я, наверное, потеряла сознание. — Всхлипывая, принцесса прижалась к киммерийцу.

Он постарался успокоить ее, гладя по голове и на ходу сочиняя правдоподобное объяснение:

— Знаешь, эти несчастные так страшно выглядят, что не нужно обладать пророческим даром, чтобы упасть в обморок при взгляде на них. Я слышал, как стонали многие молодые девушки, не привыкшие к таким зрелищам… А нарцинт лишь прибавил красок к этому образу…

— Нет, Конан. Это боги послали нам предупреждение! Я уверена в этом. В последнее время предзнаменований и предупреждений стало так же много, как мух над дохлым ослом в пустыне. И это неспроста. Какая-то страшная судьба ожидает Сарк и все, что связано с ним… Или, наоборот, страшные испытания уготованы моей родной Оджаре, а прийти они должны из Сарка! Я не знаю! Не знаю!

Ну, ну, успокойся, малышка! — Конан погладил ее по голове, обнял — и всем телом почувствовал бьющую девушку дрожь. Постепенно Африандра успокоилась, и ее объятия стали крепки не от страха, а из-за чего-то другого. Отчаяние и безумная страсть прижимали ее к Конану. Страсть, словно в последний день жизни. Страсть человека, для которого уже никогда не наступит завтра.

Конан решил уходить из дворца другой дорогой — через задние ворота, накрепко закрытые, но не охраняемые. Он перебрался через противоположную внутреннюю стену и оказался в уже знакомом ему саду с заросшим лилиями прудом. Правда, на этот раз луна не заливала все вокруг своим серебряным светом, что тем не менее не помогло киммерийцу уйти незамеченным.

— Ко мне, ребята! — раздался крик, эхом отразившийся от глади пруда. — Это тот самый варвар!

Наперерез Конану бросился высокий человек в тунике храмового воина:

— Стой! Возмездие настигло тебя!

Голос незнакомца был юным, но твердым и уверенным. В нем уже чувствовалась самовлюбленность и презрение к окружающим, которые так раздражали Конана в Занусе.

— Ты испугался возмездия богини? Струсил? — Незнакомец бросил Конану самое страшное обвинение.

До этого момента киммериец все еще рассчитывал, что сможет без драки выбраться за пределы Храмового квартала. Теперь же, резко остановившись, он развернулся лицом к незнакомцу. Его нож словно сам лег в руку.

— Я боюсь только одного — умереть, дешево отдав свою жизнь. — Сделав обманное движение, Конан отскочил в сторону, пропустив вперед почти настигшего его преследователя. — Но если ваша справедливая богиня считает, что возмездие должно быть осуществлено пятью мечами против одного, я готов подождать твоих приятелей до утра.

Говоря это, Конан не переставал двигаться вокруг своего противника, все-таки надеясь отвлечь его и исчезнуть, избежав столкновения. Но тут со стороны ворот послышались шаги, и еще два храмовых воина с обнаженными мечами перекрыли ему путь к отступлению. В это же время в глубине двора раздался топот и крики еще нескольких человек:

— Вот он! Не упустите его!

Выругавшись, Конан бросился вперед, низко выставив перед собой нож. Он решил разобраться с ближайшим противником один на один, пока остальные не подбежали тому на помощь.

Мастерство фехтовальщика спасло молодого воина. В последний миг его меч опустился на клинок киммерийца, готовый пронзить его. Удар ножа был отбит. Но Конан, не останавливаясь, всем телом налетел на противника. Тот, будучи намного легче и не подготовившись к такому повороту дел, не удержался на ногах и рухнул в пруд, оказавшись по пояс в воде.

Конан не последовал за обескураженным соперником, чтобы добить его. Злорадно усмехнувшись, он отошел от кромки воды и приготовился встретить остальных преследователей. Оглянувшись, он понял, что зажат в угол между внешними стенами дворца и храма, а путь к выходу перекрыт пятью вооруженными людьми, одетыми в одинаковые туники храмовых воинов. Один из них, что-то бормоча, отжимал и выкручивал складки и полы туники.

— Ну, я готов, — рявкнул киммериец. — Кто хочет первым отправиться на встречу с Единственной Истинной Богиней? Вы ведь ее слуги, не так ли?

— Да, это так, — ответил вымокший юноша. — Я — И мир, старший послушник и враг всякого, кто оскверняет имя великой Садиты!

— А, королева Регула послала целую компанию новичков-послушников, чтобы они сделали то, чего не захотел или не смог сделать этот хам — Занус. Ну, посмотрим, как это получится у вас. Проверим, на что годятся ваши мечи!

— Мы пришли не по приказу Регулы. — Невысокий воин с задумчивыми глазами произнес эти слова. — Мы ученики и последователи Зануса Победителя, как и подобает всем истинным защитникам Садиты! А королева пала жертвой ошибки, искушения, посланного ей такими же богохульниками, как ты. Мы здесь, чтобы исправить эту ошибку.

— Хватит, Хассад, — оборвал своего товарища Измир. — Мы вовсе не должны объясняться перед этим варваром. Ему много чести, даже если мы просто убьем его. А чтобы он не сомневался в нашем умении побеждать в честном бою, вы все будете лишь преграждать ему отход, чтобы этот трус не сбежал от моего карающего меча…

— Подожди, — прервал его Конан. — Значит, ты говоришь, что вы действуете не по приказу королевы, а по собственной воле?

Измир нетерпеливо тряхнул мокрыми волосами:

— Да, если тебе угодно, мы — заговорщики. Но мы не еретики, а хранители истинной веры! Мы поклялись защищать честь нашей богини от осквернения ее грязными чужими богами вроде того, что ты ввел в наш город…

— А, Вотанта… — хмыкнул киммериец. — Значит, вы — мятежники, стоящие за чистоту своей веры. И при этом вы проклинаете меня. Но я же не жрец Вотанты. Я был всего лишь нанят Куманосом как проводник.

— Ты привел этих людей и их идола сюда, — сказал Хассад голосом обвинителя. — И ты обманом вернулся в наш город после того, как был навеки изгнан за грехи и ересь.

— И более того, — вступил в разговор старший послушник, — ты соблазнил принцессу, отвратив ее дух от любви к родителям и ее родному городу. Только боги знают, какой яд ты использовал для этого. — В глазах Измира пылал такой же фанатизм, какой Конан помнил по глазам Зануса. — Предательство за предательством, преступление за преступлением — и все от рук грязного, неверного чужеземца, варвара, отлученного от храма и изгнанного из города!

— Хватит пороть чушь! — рявкнул Конан таким голосом, что заставил замолчать всех противников. — Я не союзник саркадийцев и не последователь их веры. Как, кстати, и ваша принцесса. У вас с ней больше общего, чем вы думаете. Постарайтесь объединиться с ней и ее сторонниками. И если вы хотите изгнать Куманоса с его идолом из города, а на это у вас есть веские причины, — что ж, я готов предложить вам свою помощь.

— Ложь, и опять ложь, — выдавил, задыхаясь от гнева, Хассад. — Он просто заговаривает нам зубы, как сумел обмануть наших правителей и высших жриц. Хватит! Смерть ему!

— Прекратите, клянусь всеми бесами и демонами Земли и Семи Небес! — Слова клятвы и то, каким голосом они были произнесены, сумели вновь призвать всех к молчанию. — Если вы так хотите убить меня — пожалуйста, я к вашим услугам. Попробуй для начала ты, Измир. По-мо-ему, у тебя теперь ко мне еще и личный счет. — Киммериец усмехнулся, кивнув в сторону пруда. Его зубы сверкнули в темноте вместе с тяжелым клинком его ножа. — Но сначала я призываю вас прислушаться к воле вашей богини и подчиниться ей. Если лучшему из вас не удастся убить меня, сочтите это за знак от Садиты и согласитесь поговорить со мной хотя бы до того, как подставить под мой нож следующего несчастного. Пусть этот поединок станет настоящей храмовой дуэлью, в которой Садита назначает победителя своей волей.

— Согласен. Звучит разумно.

— Кончай его, Измир! Разделайся с ним побыстрее!

Противники шагнули навстречу друг другу и скрестили клинки.