"Конан изгнанник" - читать интересную книгу автора (Карпентер Леонард)

Глава XIII КАМЕННЫЙ КОРАБЛЬ

Конан не мог предвидеть, насколько долгим окажется путь назад. Тянувшие и толкавшие телегу люди были истощены и измучены. Они смиренно, без протестов выполняли свою тяжкую работу. Конан так и не разобрался, были ли они вольными паломниками или рабами. Многие, безусловно, погибли за время пути. Их место заняли саркадийские солдаты, впрягающиеся в работу наравне с недавними подчиненными.

Но и солдаты не могли заметно оживить процессию. Они тоже были измучены тяжелыми переходами с грузом за спиной. Отряд шествовал в молчании, без молитв и песнопений, против ожидания Конана. Даже во время отдыха эти люди хранили молчание, словно сами их души были убиты болью и невыносимым трудом.

Тела всех их были покрыты ожогами и язвами. От этого страдали даже охранники, одетые в удобную для жары форму и несшие только заплечные мешки. Конан постепенно уверился в своем предположении, что не одно лишь солнце было причиной страданий этих людей. Он сам никогда раньше видел таких язв и струпьев. К этому следовало прибавить выпадение волос и зубов. Но что могло вызвать все эти напасти? Плохое питание? Вода, которую они пили в пути, которая, быть может, проходила через ядовитую почву? А может, что-нибудь похуже? Например, проклятие, посланное на их головы тем же самым Вотантой или его небесными противниками.

В любом случае их путь был сплошным мучением. В тот день, когда Конан встретил отряд, они так и не добрались до развалин Талиба. Остановившись посреди голой равнины, рабы и стражники повалились на землю под колесами влекомого ими сооружения. Конан съездил к ручью и наполнил мешки водой, чтобы хоть как-то облегчить страдами несчастных и обеспечить их водой не только для питья, но и чтобы помыть лицо и руки.

Когда караван наконец добрался до Города в Пустыне, лагерь был разбит около того места, где ручей уходил под городскую стену. Конан проследил, чтобы Куманос не забыл выставить часовых, хотя в конце концов киммериец сам простоял большую часть дежурства, дав солдатам возможность поспать. Пару раз ему казалось, что в кустах слышались какие-то странные звуки. Но он надеялся, что если даже обезьяноподобные уродцы пронюхают о лагере, то не решатся так далеко отойти от своих пещер и напасть на многочисленный отряд.

Даже видавшего виды киммерийца поразила мрачность окружающей обстановки. Освещенные лунным светом, затерянные где-то на полпути между двумя горными хребтами, лежали люди, чей сон мало чем отличался от смерти. Укутанный материей идол напоминал изогнувшееся в последней агонии и так застывшее тело какого-то злого великана. Сейчас, в неярком свете луны и звезд, казалось, что идол светится изнутри. Зеленое свечение пробивалось сполохами сквозь несколько слоев ткани, скрывавшей статую.

Позади них лежали развалины: обрушенная стена, снесенные до основания здания и выжженная, оплавленная земля — то, что когда-то было могучим городом-государст-вом, называвшимся Иб, в одночасье испепеленным какой-то неведомой силой.

Конан услышал шаги — совсем рядом. Он вытащил нож и, развернувшись, чуть не воткнул его в грудь Куманосу, выступившему из темноты в круг света от костра.

Бормоча ругательства, Конан вернул клинок в Петлю на поясе и снова присел к огню.

— Кром! Слушай, жрец, ты решил проверить, чутко ли я сплю? Еще немного — и ты проверил бы, насколько остро я наточил этот клинок. Сам-то ты хоть иногда спишь?

Куманос опустился на землю напротив Конана:

— Ты быстрый боец, умелый и бдительный.

— Тут станешь бдительным! Две ночи назад мою бдительность проверили острозубые людоеды.

Совсем недалеко от места, где мы сейчас сидим! — Конан помолчал, а затем осторожно обратился к Куманосу: — Знаешь, я думаю, такой большой компании нечего бояться этих уродов. И вообще послушай ты меня: дай своим людям отдохнуть денек-другой. Пусть они очухаются, отмоются в ручье, наберутся сил…

— Мы выйдем в путь завтра с первыми лучами солнца, — перебил Куманос, даже не взглянув в глаза киммерийцу.

— Куманос, пойми, так ты совсем доконаешь своих людей, — продолжал доказывать Конан. А отдохнув, они будут резвее катить твою телегу, и больше вероятности, что доберутся до места живыми.

— С помощью великого Вотанты мы дойдем до цели, — отрезал Куманос, давая понять, что не принимает возражений. — В пути мы попали в песчаную бурю и сбились с дороги. Затем на нас напали кочевники, убившие многих солдат прежде, чем мы смогли отбить атаку. Оставшиеся солдаты были вынуждены заменить умерших рабов. И все же мы добрались так далеко.

— Веселенькая прогулка, — заметил Конан. — Похоже, ваш бог решил проверить крепость вашей веры…

Куманос чуть кивнул выбритой головой и произнес:

— Для некоторых испытания оказались слишком трудными. Они не выдержали их.

Жрец снял с шеи ржавый обломок меча и внимательно посмотрел на него, поворачивая в лунном свете.

— Некоторые предпочли умереть, не чувствовать ничего, не выдержав страданий разрушающегося тела и крушения надежд. — Куманос вопросительно взглянул на Конана.

— Что до меня — я никогда не буду искать смерти, — сказал киммериец. Его мысли вернулись на несколько дней назад, губы сжались, глаза прищурились, когда он вспомнил Зануса. — И никогда не пойму тех, кто так поступает. По мне, пока я дышу, пока в моих жилах бежит кровь — надежда есть. — Помолчав, он стряхнул с себя набежавшую меланхолию и поинтересовался: — Что это за ржавая штуковина, с которой ты все время таскаешься? Священная реликвия? Остаток клинка, которым был убит двоюродный дедушка твоего обожаемого бога?

— Это? — переспросил Куманос. — Это Меч Онотимантоса. Могущественный талисман, дарованный мне старым мудрецом. Эта вещь перевернула всю мою жизнь.

— Символ вашей веры, не сомневаюсь. Только не надо мне расписывать его могущество, а заодно и могущество твоего бога. — Конан встретился взглядом с Куманосом. — Я тебе честно скажу: дурь ты затеял, напрасно мучаешь своих безмозглых баранов. Но это ваши дела. Только не пытайся обратить меня в свою веру. Я ни за что не дам ввязать себя в такой идиотизм…

— Разве что за обещанное вознаграждение? — закончил за него жрец.

— Нет. Даже за плату я бы не стал ввязываться в это, если бы у меня не было своих личных причин пойти с вами.

— У тебя независимая душа и сильная воля, способная противостоять искушениям и чужому влиянию, — сказал жрец, взвешивая на руке обрубок меча-амулета.

— Пожалуй что так. Поэтому ты и встретил меня, путешествующего в одиночку по этой проклятой пустыне.

— Точно, — задумчиво кивнул Куманос, — именно твой упрямый дух делает тебя столь лестным воином и столь хитрым и изворотливым пустынным лисом.

— Да. И именно поэтому я тебе нужен, — сказал Конан, пристально, даже угрожающе глядя на Куманоса. — А чего ты ждал? Что я окажусь безвольной игрушкой в твоих руках? Чего ты так волнуешься?

— Ничего. В конце концов, наша встреча — не просто случайность, а проявление воли Вотанты.

Вновь повесив амулет себе на шею, Куманос спрятал его под бурнусом и встал, направляясь к выбранному им для сна месту.

— Ну, тогда спокойной ночи, — сказал Конан в спину жрецу, недоумевая, зачем тому понадобился весь этот разговор.

Еще раз той же ночью Конан почувствовал, что кто-то ходит рядом с лагерем Смутная догадка мелькнула в голове киммерийца. Подойдя к расстеленному на земле одеялу Куманоса, он увидел, что жрец исчез. Спешно растолкав себе на подмену двух саркадийских солдат, он нырнул в темноту. Чутье не обмануло его, и, выбрав правильное направление Конан быстро нагнал высокую темную фигуру, хорошо выделявшуюся на фоне белой, как мел, в лунном свете равнины.

Но что он делал один в таком опасном месте? Конан дернулся было догнать и остановить безумца, но что-то удержало его. Не издав ни звука, киммериец продолжал следить за Верховным жрецом. Тот уверенной походкой направлялся к гранитному монолиту в самом центре выжженной земли.

Куманос подошел к обелиску, замедлил шаг и приблизился к нему с той стороны, где, как помнил Конан, находился вырезанный символ — многоголовое дерево. Верховный жрец наклонился перед изображением, словно желая получше рассмотреть его. Затем — Конан готов был поклясться, что не ошибся, — Куманос встал на колени перед обелиском и склонил голову до земли в почтительной исступленной молитве.

Лоб Конана покрылся испариной, его тело забила дрожь при виде этого зрелища. Что же мог означать этот поступок жреца? Быть может, черный монолит по-преж-нему почитался пилигримами как место поклонения? Тогда почему киммериец никогда не слышал об этом? Нет, похоже, Куманос мог много рассказать о трагической судьбе древнего города. Ничего, решил Конан, он еще загонит Куманоса в угол и вытрясет из него все, что тот знает. И сделать это надо при первой же возможности — но не сегодня ночью.

С первыми лучами рассветного солнца, как и говорил Куманос, отряд продолжил свой путь, преодолевая пологие холмы, отделявшие лунную равнину от дна мертвого моря. Движение не остановилось и в самое полуденное пекло. Несколько раз Конан слезал с верблюда, чтобы подставить плечо под тяжесть ноши, сначала помогая закатить телегу на вершину очередного холма, а затем удерживая и от скатывания вниз, что могло вконец разбить и без того изрядно поизносившиеся колеса.

Идол оказался еще тяжелее, чем можно было предположить. Казалось, он притягивает падающие почти отвесно солнечные лучи и излучает вокруг себя нестерпимый жар. Во время очередного спуска один из рабов подвернул ногу и рухнул прямо под колеса. Несчастный даже не успел вскрикнуть, как его позвоночник был раздавлен чудовищным грузом. Наконец отряд вышел на дно древнего моря. Путь вперед был прямой, как стрела. Не было ни необходимости, ни возможности свернуть куда-либо за водой. Оставалось двигаться прямо и прямо вперед, по направлению к седловине между двумя вершинами — черной и красной.

Незадолго до заката разразилась песчаная бури, сделавшая невозможным дальнейшее движение. Рабы и охранники сбились в кучу под телегой, прижимаясь друг к другу и к огромным колесам. Конан же, привычный к таким шуткам местной природы, лег в стороне, спрятавшись от ветра за спиной спящего верблюда. Замотав лицо плотной тканью, чтобы уберечься от секущего песка и ледяного ветра, он быстро уснул. И снова, как несколько дней назад, его разбудил скрип колес телеги или колесницы.

Когда ветер стих, Конан еще несколько раз просыпался, чтобы оглядеть пустыню, поблескивавшую в неярком холодном свете звезд. Ничто не нарушало полную, какую-то мертвую, могильную тишину. Но перед рассветом дьявольский ветер снова ослеп и мир поднятой в воздух солончаковой пылью и тучами песка. И вновь сквозь вой ветра послышалось зловещее поскрипывание деревянных колес.

На этот раз звук раздавался совсем рядом. Неожиданно Конан увидел сквозь завесу пыли большую неясную тень, приближавшуюся к нему. Киммериец и перепуганный верблюд едва успели отскочить и пропустить мимо себя тяжелое колесо, сделанное намного лучше колес телеги Куманоса.

Неужели на их отряд напали под покровом бури неведомые воины? Но ни один человек не мог бы уверенно действовать в такой мгле, не говоря уже о том, чтобы координировать свои передвижения с другими.

Схватив свой нож и, по привычке человека, долго путешествовавшего по пустыне, флягу с водой, Конан бросился вперед и, прыгнув, ухватился за поручень двигавшейся мимо таинственной колесницы. Он решил любой ценой разгадать тайну ездоков-призраков. Пусть даже ценой собственной жизни.

Возница не представлял опасности для нового ездока. Высохшая, оскаленная мумия стояла, притянутая широкими ремнями, у переднего поручня колесницы. Тяжелые ржавые доспехи не позволили ветрам унести ее прочь от экипажа. Над ее головой трепыхался наклонный навес из шерстяной ткани, действовавший как парус. Впереди угадывались висящие на столбах останки лошадей — белеющие кости, лохмотья шкуры и обрывки упряжи.

Это была тяжелая боевая колесница с большой площадкой для многих воинов, которую должны были двигать несколько лошадей. Но теперь лишь ураганный ветер был силой, заставлявшей экипаж двигаться по никем не проложенному курсу.

Итак, колесница-призрак, легенды о которой частенько рассказывали в караван-сараях Оджары, оказалась не выдумкой. Конан припомнил, что даже Ябед излагал ему свою версию, кстати наиболее правдоподобную. Примерно сорок лет назад, по крайней мере так уверял мальчишка, во времена царствования отца Семиархоса — короля Демиархоса, младший брат короля Пронатос решил одним махом основательно обогатить казну города и королевскую семью. С этой целью он снарядил экспедицию — сотню воинов с верблюдами, лошадьми, колесницами и телегами — и отправился на поиски легендарного Каменного Корабля. Это древнее судно, давно уже вошедшее в легенды всего Шема когда-то легло на дно моря, ставшего теперь бескрайней пустыней, притянутое грузом золотых монет, оружия и доспехов.

В эту сказку, еще более невероятную, чем колесница-призрак, не верило большинство образованных жителей Оджары. Но молодежь, соскучившаяся по настоящему опасному делу в городе, которого долгие годы не касались ни войны, ни голод, ни эпидемии, с удовольствием включилась в эту авантюру.

Через полмесяца после выступления отряда Пронатоса разразился жесточайший ураган. На долгие дни солнце и окружающая город пустыня были скрыты от глаз пеленой пыли. С тех пор ни один гонец от экспедиции не постучал в ворота города. Буря стерла все следы экспедиции, поэтому ни с чем вернулись и отряды, посланные безутешным королем на поиски.

Но вскоре в шатрах бедуинов стали рассказывать, что души исчезнувших кладоискателей были похищены демоном урагана, и теперь непогребенные кладоискатели заманивают других любителей приключений разделить их судьбу. Поговаривали, что во время бурь, случавшихся в некоторых долинах непременно на рассвете и перед закатом, ночующий в пустыне путник мог услышать скрип и похрустывание колес. Сложилась легенда, по которой Пронатос и его всадники продолжали свои безрезультатные поиски мифических сокровищ, бороздя пустыню на своих колесницах, подгоняемые воем и лаем диких пустынных псов.

Конану приходилось крепко держаться за поручень, чтобы не упасть на трясущийся, подпрыгивающий пол колесницы. Сквозь пыльную мглу он увидел двигавшуюся невдалеке похожую колесницу. Значит, легенды не лгали. Колесницы отряда Пронатоса по какой-то прихоти богов продолжали свой бег по пустыне, подгоняемые сильными ветрами и скрываемые тучами песка и пыли.

Кто же был возница, стоявший у переднего бортика экипажа? Судя по дорогим доспехам, это вполне мог быть кто-нибудь из самых знатных участников экспедиции, а то и сам Пронатос. Конан, пожав плечами, пробормотал вежливые приветствия и отодвинулся чуть в сторону, словно давая мертвому вознице больше места для управления экипажем.

С трудом удерживая равновесие на качающихся досках платформы, Конан прикидывал, что делать дальше. Самым простым выходом было спрыгнуть с колесницы, что, несмотря на приличную скорость, не составило бы труда. Главное было не попасть под колеса несущегося следом другого экипажа. А затем можно вернуться туда, где остался верблюд, новый работодатель и странная команда полумертвых от тяжелой дороги и неведомых болезней людей. Даже если следы колесниц скрыла песчаная буря, Конан сумел бы, двигаясь кругами, найти своих спутников за день или два. А на это время ему хватило бы воды в прихваченной с собой фляге.

Но, сжимая руками поручень, вглядываясь в пылевую завесу и всем телом ловя ощущение скорости, Конан понял, что ни за что не покинет колесницу. Дух искателя приключений возобладал в нем. Еще бы — раскрыть тайну, столько лет волновавшую жителей этой пустыни! А если в конце пути его ждет награда, обещанная Демиархосом — и подтвержденная его сыном — любому, кто прольет свет на судьбу Пронатоса и его отряда, — что ж, тем лучше.

Ветер продолжал дуть не ослабевая. Много риз Конан замечал то справа, то слева появлявшиеся из темноты неясные силуэты. Иногда они, приближаясь, принимали форму колесниц или телег киммериец чувствовал себя словно в огромной стае привидений, несущихся неизвестно куда по ровной глади пустыни.

Сумасшедшая гонка продолжалась не меньше часа. Затем ветер неожиданно стих. Колеса сделали еще несколько оборотов и, скрипнув в последний раз, остановились. Пыль, висевшая в воздухе, стала оседать на землю, постепенно проявляя окружающую местность.

Оказалось, что колесницы-призраки въехали в узкий каньон в отрогах хребта Крови Атталоса. Со всех сторон к небу вздымались кроваво-красны»-склоны, вокруг же расстилалось дно высохшею моря цвета выбеленной кости. Позади колесницы горы почти сходились вместе, едва не перекрывай устье каньона. Впереди победно вонзались в утреннее небо главные вершины хребта. А вокруг колесницы Конана остановилась целая флотилия повозок и телег разных форм и размеров. Чуть поодаль возвышался каменный монолит, напоминающий по форме корабль.

Конан спрыгнул со своей колесницы и принялся рассматривать изрядно потрепанные ветрами и песками пустыни экипажи. Покрывавшая их некогда краска облезла, металлические части проржавели, но сухость пустынного воздуха не дала прогнить дереву; поэтому они, несмотря на давность постройки, все еще были способны нестись по воле ветра, вселяя ужас в погонщиков караванов.

В некоторых колесницах были видны останки их возничих и пассажиров — тех, кто привязал себя веревками и ремнями к поручням во время того, первого, урагана. Кроме этих полускелетов-полумумий, на платформах колесниц и на дне телег не осталось ничего. Ветры и тряска от езды без дороги выкинули все мешки и ящики, которые везли с собой отправившиеся на поиски сокровищ авантюристы. И по какой-то злой иронии судьбы, после смерти они нашли то, что хотели найти при жизни. Потому что каменная глыба впереди не могла быть ничем иным, как легендарным Каменным Кораблем. Его острый нос гордо вздымался над песчаным морем. Каменные борта и корма ничем не отличались от обычных, деревянных. Даже основание мачты виднелось на нужном месте в центре каменной палубы, а из небольших отверстий в верхней части борта торчали обломки каменных весел. В общем, монолит до мельчайших деталей воспроизводил корабль, построенный в каком-то древнем стиле, размером никак не меньше туранской триремы.

И все же Конан решил, что это чудо — вряд ли творение человеческих рук: слишком уж грубой, необработанной была поверхность глыбы. При том, насколько точно были сохранены детали, от создателя такого памятника можно было бы ожидать иного уровня мастерства обработки материала.

При взгляде на это сооружение возникала мысль, что, скорее, настоящий корабль был взят за основу и каким-то немыслимым образом облит жидким камнем, который, застыв, остался достаточно крепким, чтобы противостоять бессчетное количество лет пустынным ветрам, швыряющим секущий камень песок.

По пути к кораблю Конан наткнулся на торчащие из земли шесты, обломки досок, детали доспехов и инструментов. Выходило, что судьба совсем уж зло подшутила над кладоискателями, приведя их сюда и лишь затем лишив жизни. Кто знает, может быть, эти люди даже увидели перед смертью легендарные сокровища, ради которых они и отправились в путь. Воодушевленный этими мыслями, Конан почти подбежал к кораблю и вскарабкался по борту на палубу.

То, что он там увидел, поразило его еще больше. Он словно попал в заколдованное каменное царство. Сама палуба и все предметы на ней были изваяны из камня. Но при этом — какая точность! Все, вплоть до мельчайших деталей, было на месте, хоть сейчас в море. Для жителя пустыни многие детали были лишь непонятными выступами камня, но Конан, изрядно поплававший в своей жизни по разным морям, без труда, зато с восхищением находил в них до мельчайших подробностей точной копии корабельного снаряжения и оснастки.

Пока Конан осматривал палубу, ему на ум пришло объяснение этого чуда — смелое, но вполне правдоподобное. Когда-то, в древние времена, на этом месте плескались воды моря. Глядя на склоны гор, на горизонтальные полосы и уступы, киммериец представлял, как менялся уровень воды в течение тысячелетий. А раз есть море и есть противоположные берега — нужны и моряки. Какие люди жили здесь в те далекие времена, да и людьми ли они были вообще, — это было неважно, ибо требования к кораблю диктует не его создатель, а само море. Судя по этому судну, его построили существа, близкие по разуму к человеку и к тому же обладавшие достаточным опытом в судостроении и мореплавании.

Но даже у самых опытных и умелых моряков время от времени тонут корабли. И вот сейчас Конан стоял на палубе такого судна, затонувшего в каком-то доисторическом бою или в шторм. Корабль с множеством весел и парусом — скорее всего военный, — с экипажем в две — две с половиной сотни человек (или каких-нибудь других существ), изваянный теперь в ноздреватом, пористом камне. Камень — вот ключ к загадке! Разве не видел Конан в прибрежных водах на море Вилайет вещи, созданные человеком, — якоря, амфоры, обломки кораблей, — превращенные в камень и намертво прикрепленные ко дну многочисленными, быстро растущими кораллами!

Видимо, такое случилось и с этим судном. Затонув, оно легло на вершину кораллового рифа, который продолжал расти и поглощать его, проникая во все поры и обволакивая мельчайшие части. Затем, когда море обмелело, мертвый коралл остался на суше, пережив века и эпохи. Вот уж шутка богов, подумал Конан. По сравнению с этим колесницы-призраки и судьба их возничих — просто детская шалость.

Продолжая обследовать корабль, Конан обнаружил, что, какой бы груз ни находился в трюме этого судна, люди Пронатоса нашли и вытащили его. В центре палубы зияло отверстие, пробитое явно в не столь уж отдаленные годы. Вокруг лежало лишь несколько обломков окаменевших палубных досок. А в скудном свете, проходившем в трюм, Конан рассмотрел на дне круглые булыжники — самый обыкновенный балласт.

Какая судьба постигла сокровища, Конан не рал. Быть может, добычу успели погрузить на телеги и увезти на какое-то расстояние. Скорее всего, тяжелые, груженные золотом экипажи ветер не смог угнать далеко. И уж наверняка они не мотались взад-вперед по пустыне вместе с другими колесницами. Вполне вероятно, что они застряли где-нибудь в пустыне и стояли, дожидаясь своего часа, готовые свести с ума неожиданно натолкнувшегося на них кочевника. Хотя привыкший к миражам пустынный путник может и не подойти к ним, спокойно двигаясь своей дорогой.

Шутка на шутке, подумал Конан, несомненно, боги повеселились здесь на славу! Невесело усмехаясь, киммериец прошел по палубе корабля, чтобы бросить последний взгляд с гордо поднятого над пустыней каменного носа.

Неожиданно раздался громкий сухой треск — тонкий слой камня покрылся трещинами под весом киммерийца. Не успев ничего понять, Конан рухнул куда-то вниз, в малый трюм, скрытый под носовой палубой корабля.

К вечеру следующего дня к медленно тащившейся вперед процессии Куманоса приблизился одинокий путник в плаще с поднятым капюшоном. Это был их проводник Конан, вернувшийся после необъяснимого исчезновения во время песчаной бури. Двое суток пути, из которых последние двенадцать часов он не пил, сделали его шаг более тяжелым и неуверенным. Да что там, казалось, что киммериец вот-вот рухнет под тяжестью невидимого груза.

Куманос не стал его ни о чем расспрашивать, а сам Конан не выказывал желания поделиться впечатлениями от прогулки. Выпив немного воды, киммериец обрадованно принял возвращенное ему одеяло, скудные пожитки и, главное, — верблюда. Одной ночи хватило киммерийцу, чтобы полностью восстановить силы. На следующее утро он уже направил своего двугорбого скакуна к оазису Талиба, чтобы привезти воды своим попутчикам по дороге в Оджару.