"Перстень Царя Соломона" - читать интересную книгу автора (Елманов Валерий)

Глава 4 ПРЕДПОЛЕТНАЯ ПОДГОТОВКА

Иду я вдоль дороги по обочине, потому что по тем двум узким колеям с плюхающейся внизу грязью идти может только идиот, и припоминаю извечное. Да-да, про дура­ков и наш отечественный автодор, который пока еще не изобрели и который, как выясняется, все-таки что-то де­лал. Это только теперь мне понятно, чем плохая дорога лучше, нежели ее полное отсутствие.

«Первым делом определись с датой и местом, а отсюда уже пляши»,— припомнилось мне одно из последних на­ставлений Валерки.

Легко сказать — определись. Лес на Руси — он повсюду лес. По нему вычислять, где ты спикировал, все равно что положить раскрытую пятерню на карту мира и орать: «Туточки мы!»

О дате и говорить нечего. День и год не узнаешь, пока не встретишь прохожего, а месяц, судя по погоде, мне выпал не очень удачный — явно осенний, с низкой серой пеленой насквозь мокрых облаков, капало из которых за­унывно и тоскливо, словно из невыжатого белья, разве­шенного на просушку.

Вот температуру воздуха я определил чуть ли не сразу, в первые минуты своего попадания сюда: холодно. Если и есть градусов пять выше нуля, то это предел, а то и вовсе два-три, не больше. Сырой ветер оптимизма тоже не до­бавлял.

Правда, уже спустя полчаса я понял, что с осенью дал маху. Скорее уж ранняя весна, судя по маленьким кучкам грязного, ноздреватого снега, который сиротливо жался к деревьям поодаль дороги. Учитывая его остатки, я сделал смелый вывод, что не сегодня завтра эта холодрыга закон­чится, отчего мое настроение резко улучшилось, и я заша­гал гораздо бодрее, хотя по-прежнему в неизвестном для себя направлении.

Радовало и то, что одежда на мне сохранилась целиком, начиная от шнурков на берцах и заканчивая бушлатом и шапкой. Если в тот первый раз кто-то неведомый быстре­нько разодрал на мне все, что мог, то сейчас он безучастно пропустил меня и трогать не стал. Очевидно, на правах старожила я уже получил определенные льготы, не иначе. А может, и перстенек помог. Нет, речь не о магии и про­чем — просто он взят мною отсюда, ну и...

Даже вещи, распиханные по карманам, и те оставались целы, то есть мой минимум не превратился в ничто. Их я проверил в первую очередь — и перочинный нож, и коро­бок спичек — одноразовую зажигалку Валерка забрако­вал,— а также не поленился слазить в потайное место, ощупав перстень, медальон и небольшой запас настоящих серебряных монет.

Сейчас ведь с этим проблем, как вы понимаете, нет, и юбилейных в нашем Сбербанке пруд пруди. Пришлось, конечно, немного их изуродовать — лица, даты и прочие привязки нам ни к чему,— после чего получились абсо­лютно нейтральные и весьма увесистые монеты. Содрать намалеванные на них монастыри и прочие памятники ар­хитектуры оказалось проще простого, поскольку все они были изготовлены качеством «прудо», то есть имели идеально ровное зеркальное поле и матированное изобра­жение, из-за чего нам их выдали запакованными в специ­альные пластиковые капсулы — чтоб не повредить. Хватило несколько раз провести по ним наждачкой, чтобы довести «до ума».

Занимался их выбором Валерка и сделал все с умом, подобрав монеты, которые весили как раз одну унцию, чтобы они равнялись по весу средневековому талеру. Поч­ти равнялись, поскольку мои первоначально весили на два-три грамма больше, а наждачка содрала с них не боль­ше нескольких десятых грамма — да здравствует качество «прудо».

Я еще удивился — почему талеру, а не рублю, но Валер­ка пояснил, что в шестнадцатом веке он существовал только как счетная единица, а монеты как таковой не было. Да что рубль, когда не было даже алтына, то есть трех копеек. Самой дорогой по номиналу была новгородка, где изображался всадник с копьем, то есть совре­менная копейка. Их в условном рубле насчитывалось сот­ня. Московка, или сабляница, где ратник сжимал в руках саблю, весила вдвое меньше. Соответственно, в рубль их входило двести штук. Кроме того, была еще полушка, или полденьги. Вот и все разнообразие монет Российско­го государства.

Я-то поначалу думал, мне этого серебра хватит на неде­лю, от силы — на две, но Валерка заверил, что в эти време­на деньги стоили гораздо дороже и чтоб я не продешевил. А листок с перечнем примерных цен приятно шуршал во внутреннем кармане моей телогрейки, и я был уверен, что уж тут нипочем не прогадаю.

Еще в одном из карманчиков лежали завернутые в цел­лофан несколько упаковок с лекарствами. Были они из числа самых элементарных: аспирин, каффетин, люми­нал и прочие. Это уже постаралась жена Валерки Алена, внеся, так сказать, свою лепту в мои сборы.

— И тебе сгодится, если что, и кого другого на первых порах вылечить тоже хватит.

Тот неведомый, который разрешил мне вход в эти без­людные края, оказался большим гуманистом — лекарства он конфисковывать тоже не стал.

К сожалению, был он, как я выяснил в первую же ми­нуту своего пребывания, не только гуманистом, но и па­цифистом, причем отъявленным, поскольку потеря в моей экипировке все-таки обнаружилась. Правда, лишь одна, но зато боевая — исчез, как и не было вовсе, новень­кий ТТ в смазке, вместе с парой обойм и коробкой патро­нов. Валерка, когда мне его сунул Андрей, поначалу встал на дыбки, но потом, почесав в затылке, махнул рукой и выразил вялую радость, что в арсенале у Голочалова нет пушки, которую он непременно вручил бы. Андрей не остался в долгу и невозмутимо поправил, что достать саму пушку — не проблема. Он хоть завтра подогнал бы семидесятишестимиллиметровую безоткатку, с которой Костя мог бы подсобить Иоанну Грозному взять Ревель, а также развалить до основания Ригу, хай ей в дышло, и даже Лон­дон с Парижем. Подтащить ее к пещере — не проблема, а вот дальше, то есть дотянуть ее до самой Серой дыры, ни­как не получится. Габариты не позволят.

Вообще они препирались между собой все это время вплоть до того, пока не двинулись к дыре. Шутейно, ко­нечно. А судя по заговорщическим взглядам, которые то и дело осторожно кидал в мою сторону Андрей, все это де­лалось ими исключительно ради того, чтобы как-то меня отвлечь.

Я, правда, не поддавался, храня суровое молчание, как и положено первому путешественнику во времени. Или были они до меня? Наверное, да, сам же цитировал Валер­ке. Ладно, тогда первому сознательному путешественни­ку. Тоже неплохо, поскольку, судя даже по Библии, пер­вым в космос летал Енох, затем Илья-пророк и прочие, но первооткрывателем околоземного пространства все равно назвали Гагарина. О том, что я отправляюсь туда исклю­чительно в своих личных, узкокорыстных целях,— умол­чим. Это не главное.

Не знаю, что испытывал перед стартом космонавт но­мер один, но хрононавт номер один мандражировал. Нет, в принятом решении я не колебался ни минуты — нет мне без нее настоящей жизни и все. Краски блеклые, еда не­вкусная, и вообще я без нее с тоски помру. Но все равно потрясывало. Легонько эдак, ребята и не замечали, но са­мому чувствовалось. Это ж не шутка — бросить все полно­стью и уйти в никуда, причем почти с гарантией, что об­ратно возврата не будет. То есть найду я ее или нет, до­бьюсь своей цели или ничего у меня не выйдет, но билет в любом случае в одну сторону. По-моему, на подобное ре­шится далеко не каждый экстремал, а я себя таковым ни­когда не считал.

Хотя я хуже. Я — влюбленный.

А тут еще пророчество не из приятных. Привязалась ко мне одна на автовокзале в Старице. Вроде на цыганку не похожа, да и говорила совсем иначе. А главное, хоть и ту­манно, но очень уж все совпадало с тем, что мне предсто­яло.

—  Иногда рушатся грани меж временем — тем, что есть, и тем, что было, тем, что было, и тем, что будет. И горе тому, кто окажется вблизи от этих граней. Обломки остры, летят далеко, а ранят больно. Берегись Лайлат аль-Ка­дар — ночи предопределения.

—  О чем это вы? — спросил я ее, но она криво усмехну­лась:

—  Ты и сам знаешь о чем.— А потом неожиданно и бо­льно ткнула мне в правое бедро тонким, почти прозрач­ным в своей худобе указательным пальцем, метко угодив прямо в примотанный к ноге перстень,— Береги его, на­пои его, и тогда ты, может быть, сумеешь пройти по пере­кинутому над адом мосту Сирах, который тонкий, как во­лос, острый, как лезвие меча, и горячий, как пламя.

— Ты не пугай, я пуганый,— неловко буркнул я, не зная, как половчее от нее отделаться.

Она улыбнулась одними губами, такими же сухими и тонкими, как палец, и отрицательно покачала головой:

— Я не пугаю, я тебе... завидую. Ради своих детей я бы тоже ступила на этот путь, но аллах не позволяет мне. По­тому я здесь, а ты уходишь за грань.

Мы уже давно ехали на машине, а это странное проро­чество так и не выходило у меня из головы. Не помогло и объяснение водителя, что это всего-навсего местная су­масшедшая. С тех пор как ее мужа-чеченца и трех сыновей убила местная мафия, у нее помутился рассудок, вот она и стала такой.

— За что хоть убили? — спросил Валерка.

— Не поделили, кому наркотой торговать,— отклик­нулся водитель.

—А сбывается хоть что-то из ее пророчеств? — поинте­ресовался я.

— Все,— с явной неохотой буркнул водитель,— Только от нее доброго слова не дождешься. Вечно какие-то гадо­сти сулит.

Дальше мне спрашивать почему-то расхотелось. Да и, попав сюда, чувствовал я себя не очень-то уверенно, ме­ньше всего напоминая отважного героя, храбро устремив­шегося в поисках невесты в темное Кощеево царство. Куда там. Скорее уж Иванушку-дурачка, который бредет туда не знаю куда в наивной надежде, что у него все дол­жно получиться как надо.

Не иначе, такие мысли на меня навеяли погода и доро­га — очень уж они обе унылые. Одна сырая и промозглая, сплошь серого цвета, а другая... Интересно, достоин ли вообще этот глинистый и липкий кисель, противно чавка­ющий под ногами, такого названия? Навряд ли.

Чтобы развеселить себя, начал вспоминать последние дни, проведенные мною у Валерки.

Чтобы соблюсти равноправие — ведь не пишем же мы Бог Авось, Бог Пе­рун, Богиня Фортуна и т.д.— здесь и далее к словам бог, богородица, аллах, спа­ситель и т.п. автор применил правила прежнего, советского правописания.

После нашего ночного разговора и осмотра перстня он все равно поверил мне не до конца, каким-то непостижи­мым образом ухитрившись заморочить мне голову, и я сам стал сомневаться в том, что побывал в другом времени. Нет, правда, а если этот перстень — обычный новодел, а мне попал в руки просто случайно? К примеру, его обро­нил кто-то из предыдущих смельчаков, после чего я его машинально ухватил. Тогда получается, что и все осталь­ное запросто могло оказаться галлюцинацией. Грустно о таком думать. При мысли, что я вообще никогда не увижу юную княжну — разве только после таблетки ЛСД во­внутрь,— становилось так тоскливо, что хоть волком вой, но проверить все и впрямь не мешало...

Лишь после того, что нам сообщил ювелир, сомнения отпали. Однако тот настоял на некоем эксперименте, по­тому мы и тормознулись на несколько дней, которые Ва­лерка собрался посвятить моей надлежащей теоретиче­ской подготовке.

— Ты думаешь, что я дам тебе бездельничать? — сурово осведомился он по дороге к нему домой,— Э-э-э нет, ми­лый. Будешь готовиться к путешествию всерьез и иша­чить, как лошадь Пржевальского.

—  Ишачат ишаки, а лошади Пржевальского дикие. Они от работы дохнут. Про это даже поговорка имеется,— неуверенно возразил я, выдав последние знания об осо­бенностях поведения непарнокопытных.

— Я тебя приручу,— зловеще пообещал он.— Будешь пахать за милую душу. Давай-ка излагай еще раз, что там увидел.

Я скорбно вздохнул и... начал излагать.

Особенно его интересовала одежда, оружие и дослов­ный диалог, который у меня состоялся. Когда спустя час я, взвыв, поинтересовался, на черта оно ему нужно, он веско заявил, что я должен знать хоть что-то об эпохе, в которую отправляюсь, а для этого надо определиться, где именно побывал и, главное, в какое время.

Закончил я свой рассказ уже у него в квартире. Вообще-то это было общежитие, хотя и квартирного типа.

Пока мы сидели за столом, где я познакомился с его су­пругой Аленой и дочкой Настенькой, Валерка практиче­ски не издал ни слова — все размышлял над услышанным от меня.

Потом пошли на лоджию, которая до моего появления явно служила рабочим кабинетом самому Валерке. Но он и там продолжал размышлять, запрокинув голову к потол­ку, будто дата намалевана именно на нем, только очень неясно. Не выдержав, я посоветовал ему взять стремянку, потому что отсюда плохо видно, или включить свет. И во­обще, прежде чем уйти в себя, надо оставлять записку, чтобы знали, где искать. Он вначале не понял, но потом улыбнулся и сказал, что все в порядке и расчет им уже сде­лан, хотя и не очень точный.

—  Беда в том, что государей с именем и отчеством Иоанн Васильевич у нас на Руси было две штуки — дед и его малахольный внук,— пояснил он.— К тому же оба пра­вили достаточно долго. Но, как мне кажется, речь шла о втором по счету. Большой подонок был. Чикатило — ще­нок перед ним. Да что там Чикатило, когда Гитлер со Ста­линым и те отдыхают, — сообщил он и хитро посмотрел на меня, ехидно осведомившись: — Ты как, еще не переду­мал туда прокатиться?

—  Шестой раз спрашиваешь. Отвечаю: не передумал,— буркнул я.— Ты лучше другое скажи, мне этот Васильевич зачем? Я с ним целоваться не собираюсь.

—  Ну, целоваться ты будешь с другим человеком, ма­лость посимпатичнее, чем этот козел, но об этом времени, как мне кажется, кое-что знать тебе надо. Иначе попадешь ты, Костя, аки кур в ощип.

— Да мне бы только с ней встретиться и все,— возра­зил я.

— А дальше? — хладнокровно осведомился Валерка.

Я задумался. А правда, что дальше-то? Хотя...

—  Найду опять эту пещеру... Место приметное. Стари­ца, это даже я помню, уже тогда была, а уж от нее как-ни­будь доберусь.

— Хорошо, добрался,— охотно согласился Валерка.— Но ты уверен, что пещера существовала в те времена?

— То есть как?! — возмутился я,— Должна была суще­ствовать, куда же ей деться?!

От такого заявления меня даже дрожь прошибла. Ох и мастак мой бывший одноклассник вгонять своих друзей в холодный пот. Ух, язва! Хорош друг. Ну ничего, я тебе тоже устрою. Погоди-погоди, придет мое время. Потом. А пока... Ладно, пока мы потерпим.

— Ты, Костя, на меня волком не гляди, я ж тебе добра хочу, чтоб ты был готов к любым гадостям судьбы,— заме­тил Валерка,— Неужто ты думаешь, что я расстроюсь, если у тебя все пройдет как надо и ты снова окажешься здесь, да еще не один, а с юной невестой, хотя в голове это у меня до сих пор не укладывается? Ну а если нет пещеры? Или так — пещера имеется, а эта Серая дыра отсутствует. И придется тебе доживать свой век именно там, в шест­надцатом столетии. А что ты о нем знаешь?

— Иоанна Грозного,— бодро начал я.

— Пусть,— согласился он,— Теперь изложи основные вехи его царствования.

—  Ну это...— замялся я, но вовремя вспомнил бессмер­тную гайдаевскую комедию.— Значит, так, Казань брал,— и деловито загнул палец,— Астрахань брал...

— А Шпака не брал,— догадался об источнике моих ги­гантских познаний Валерка и категорично заявил: — Не пойдет.

— Что не пойдет? — перепугался я.

—  С такими знаниями до своей Машеньки ты точно не доберешься — сгоришь на первом же бдительном стрельце или подьячем Разбойной избы. А если ты хоть раз назо­вешь свою фамилию...— Валерка выразительно закатил глаза к потолку.

— И чего? — совсем растерялся я.

—      Да ничего. Как я понял, Ливонская война в разгаре, так что шпиономания там в самом соку. Если уж безвин­ных людей почем зря записывают в изменники, то с то­бой, парень, как обладателем польской фамилии, столь же нерусской прически и иноземных манер, беседовать ста­нут, исключительно когда ты будешь находиться в подве­шенном состоянии, то бишь на дыбе. И поверь, что это ве­сьма больно. Так вот тебе, милый, надо на этот случай придумать легенду, потому что если ты скажешь правду, то за нее угодишь на костер, будучи к тому времени с пере­ломанными ребрами, ногами, вывихнутыми суставами рук и раздавленными пальцами с торчащими из них игол­ками. Хотя нет, иголки вынут,— милостиво «успокоил» он меня,— Все-таки казенное имущество, жалко,— И почти ласково пропел: — Теперь ты понял, что эти дни тебе надо сидеть и усиленно читать соответствующую литературу, а уж потом с воплем «Любовь моя!» кидаться в этот загадоч­ный кисель?

Я, почесав в затылке и уныло прикинув, что в словах и доводах Валерки, леший его задери, безупречная логика, от которой, к сожалению, и впрямь никуда не денешься, молча кивнул. К занятиям пришлось приступать практи­чески сразу же после опрометчиво данного мною согла­сия.

— Жене я все сам потом расскажу,— коротко сказал Валерка, притащив первую порцию книг и приняв у Але­ны, стоящей позади, вторую не менее увесистую пачку,— Чтоб она не очень удивлялась твоему загадочному поведе­нию.

Честно говоря, я не пришел в восторг — мне только расспросов не хватает, но Валерка, уловив некоторое сму­щение на моем лице, пояснил:

—  Ей можно. Она у меня та еще дама, и как друг, и как человек, так что с глупыми вопросами приставать не ста­нет, ахать и охать тоже. Скорее уж наоборот, создаст такую обстановку, чтоб тебе оставалось лишь выйти поесть да еще кое-куда.— Он усмехнулся и подытожил: — Если твоя Машенька по характеру и красоте похожа на мою Алену, то я бы на твоем месте тоже полез за ней хоть к черту на рога.

При этих словах Алена засмущалась, проворчав: «Бол­тун — находка для шпиона», но очень ласково. В подтек­сте явно звучало поощрение типа: «Знаю, что врешь, но все равно приятно. Ты продолжай, продолжай, милый».

— А когда расскажешь-то? — осведомилась она.

— А вот обеспечу этого гаврика работой и тут же при­ступлю,— пообещал он, после чего приволок еще одну пачку.

Мне оставалось только печально вздохнуть и присту­пить к изучению. Правда, поначалу вид пачек, особенно той, где громоздилось с десяток большущих томов, кото­рые из-за их солидных размеров очень хотелось назвать как-нибудь высокопарно, вроде фолиантов, поверг меня в шок.

—  И все это одолеть за три дня? — пролепетал я.— Тут табуну лошадей не справиться. Даже если они все Прже­вальские.

— А что тебя смущает? — невозмутимо спросил Валер­ка и весело хлопнул меня по плечу.— Да ладно тебе. Рас­слабься. В каждом торчат закладки, и на них отмечено, до какой страницы читать. Осваивай и помни: там тебе это обязательно понадобится. Пусть не все, но на три четвер­ти — железно. Давай действуй... Савраска.

Я усердно читал, а сам все думал о вероятности Валеркиного промаха. Вдруг он ошибся и надо читать совсем иное и о другом времени? Не удержавшись, спросил его об этом, когда он, не выдержав, вышел якобы перекурить и попутно узнать, как движутся мои дела.

—  Исключено,— мотнул он головой.— Помнишь, что говорила та чернявая твоей Маше? Что напрасно ее ба­тюшка отказался от людишек князя Владимира Андреича Старицкого.

— Да этих князей в то время как собак нерезаных,— возразил я,— Плюнуть некуда — в князя попадешь.

— Может, оно и так,— не стал спорить Валерка,— Но князь Владимир Андреич Старицкий, ты уж поверь мне, один-единственный. Это может быть только двоюродный братец Иоанна Грозного. Получается, что он еще жив. Значит, ты оказался там, самое позднее, весной тысяча пятьсот шестьдесят девятого года. Ливонская война, как я понял, не просто началась, а уже в разгаре, поскольку По­лоцк царем давно взят. А это тысяча пятьсот шестьдесят третий год. Вот и выходит, что диапазон времени, в кото­ром ты оказался, совсем небольшой — всего пять-шесть лет. Уразумел?

Я неопределенно пожал плечами. Получалось и впрямь логично, не придерешься. Правда, разные нюансы вполне возможны, но, скорее всего, дело обстоит именно так, как сказал мой друг.

—  Потому и закладки я тебе подпихиваю соответствен­ные,— сообщил он,— По всему, что было,— краткие справки, а все, что будет,— по углубленной программе, аж до самой смерти этого кровопийцы. Короче, читай и не отвлекайся.

Он еще раз хлопнул меня по плечу и удалился, а я... со вздохом взял в руки очередной том, на сей раз Костомаро­ва. На третий день я попытался было заявить, что все доб­росовестно одолел.

— А я тут тебе профессию выбрал,— обрадовал он меня,— Будешь у нас купцом.

— У меня коммерческая жилка отсутствует,— мрачно сообщил я,— А никем иным нельзя?

—  На Руси того времени свободных людей практиче­ски нет,— пояснил Валерка.— Есть лишь воины и те, кто их кормит, то есть несет тягло и платит подати. Воевать тебя не возьмут — ты и сабли-то в руках не держал. К тому же, как ни крути, это профессия подневольная. Возьмут и пошлют на пару лет в Ливонию. Или еще куда. А отпусков нет — время горячее. И что ты станешь делать? А твою не­наглядную еще найти надо — значит, покататься повсюду. Вот и получается, что тебе обязательно нужна именно бродячая профессия, и купец подходит лучше всего.

— А другой нет? — поинтересовался я,— Ведь протор­гуюсь.

—  Есть и другие,— пожал он плечами.— Только они еще экзотичнее. Ну, скажем, монах. Эти тоже из вольных пташек. Но ты хоть одну молитву знаешь? То-то. Разве что юродивого изобразишь — лепечи несуразицу и все. Но они предпочитают холостяцкую жизнь. И потом — ты по­думал о последствиях своего появления перед Машей в рубище, веригах и босиком? Нет, ноги она тебе, может быть, и омоет — тогда это считалось вполне естественным и даже модным. Но замуж...

Я почесал в затылке. Получалось и впрямь не ахти. Раз­ве что добираться до нее в обличье блаженного, а перед са­мым домом переодеться в нормальную одежду? Вооб­ще-то можно, но если кто-то застукает, то... Из задумчи­вости меня вывел голос друга:

— Хотя Библию тебе и впрямь придется подчитать, а то примут за какого-нибудь католика, особенно если нач­нешь креститься щепотью, а не двумя перстами. Тогда тебе вообще согласно решениям Стоглава — проклятие, анафема и отлучение от церкви. Ни богу помолиться, ни причаститься, ни исповедаться.

Я усмехнулся. Честно говоря, мне было плевать и на то, и на другое, и на третье. Это религиозному человеку стало бы не по себе, а мне как-то... Я эти самые храмы и тут по­сещал не больно-то. И вообще — может, кому-то и нра­вится ходить в рабах, пускай и божьих, а меня с души во­ротит. Кстати, не исключено, что бога тоже... воротит.

— А ты не ухмыляйся,— сурово осадил меня Валерка,— Я о церквях, обрядах, да и о самой Библии тоже невысоко­го мнения, но там тебе волей-неволей придется со всем этим столкнуться, и лучше подготовиться к этому заранее, иначе живо отволокут на костер.

— У нас же не какая-нибудь Европа! — возмутился я,— И почему ты уверен, что я попаду к староверам?

— Тьфу ты, балда стоеросовая! — даже плюнул с досады Валерка,—Да сейчас на Руси все староверы. Никон только через сто лет раскол учинит. А что до костров, то именно в этом веке на Руси как раз хватало желающих поджарить еретиков, да таких ярых любителей, что зачастую их не могли удержать даже великие князья. Чтоб ты знал, шест­надцатый век в нашей стране начинался именно с разбора так называемой «ереси жидовствующих» и сожжения ули­ченных в ней, включая высокопоставленных чиновников Иоанна Третьего Васильевича, в железной клетке на Мо­скве. А во времена Иоанна Четвертого в пятидесятых го­дах состоялся еще один знаменитый процесс по обвине­нию в ереси некоего Башки на с единомышленниками,— Он тут же исчез, вернувшись минут через десять и держа в руках очередную пачку книг,— Вот, — тяжело бухнул он их на стол передо мной, — Читай. Хотя нет, погоди. Сейчас я тебе закладок навставляю.

— И это тоже? — усомнился я, разглядывая «Настоль­ную книгу атеиста».

—  Всенепременно и в первую очередь,— сердито отре­зал Валерка.— В ней, чтобы ты знал, самое короткое изло­жение сути всех религий. Ты, главное, на комментарии о том, как они одурманивали народ и наживались на его не­вежестве, не смотри, и все будет в порядке.

Вроде бы одолел и их, но все равно первый экзамен, ко­торый устроил Валерка, я с треском провалил.

«Ой, липа. Ой, не поверят»,— сокрушался Жорж Милославский, разглядывая управдома Буншу в царских одеждах.

Вот-вот. Примерно то же самое.

Лишь на следующий день он, скривившись, заявил, что тройку, да и то слабенькую, с огромной натяжкой, он бы мне поставил, но никак не более. К тому же мой язык...

— А ты не забыл, что нам сегодня к ювелиру? — напом­нил я.— Имей в виду, сразу после него лишнего дня не за­держусь, сразу туда.

— Ладно,— тяжко вздохнул он и неожиданно встрепе­нулся: — О, идея! Будешь не просто купцом, а инозем­ным,— выдал он поправку,— Но православной веры. Ска­жем, твоя мать была русинкой, попала в плен к татарам, потом ее кто-то выкупил, ну а дальше разработаем. Пока это черновой набросок. Тогда все прокатит в лучшем виде.

— Уж очень ты строго к нему подходишь, — недовольно заметила Алена, присутствующая на моей «экзекуции».

—  Жизнь еще строже,— хмуро откликнулся Валерка и протянул мне целую пачку листков с набранным самым мелким шрифтом текстом. — Я тут шпаргалки приго­товил. Сгодятся. Зашьешь под подкладку в разных местах. И вот еще что,— произнес он несколько виноватым голо­сом,— Я как-то поначалу об этом не задумывался, а вчера словно осенило. Сел посчитать и за голову схватился.

Я насторожился. Если хладнокровный и невозмути­мый Валерка схватился за голову, значит — серьезно. Очень серьезно. И за что тогда хвататься мне самому?

—  Понимаешь, судя по твоему рассказу, ты там нахо­дился примерно полчаса, и это самое малое. Я несколько раз попытался воспроизвести наши с Андреем действия, когда мы вытягивали тебя обратно. Как ни крути — в пре­делах семи-восьми секунд, не больше. Напрашивается вывод, что там и тут время течет неодинаково и скорость его в шестнадцатом веке значительно выше, примерно раз в двести, а то и в триста.

— То есть если здесь прошли сутки, то там полгода, если не год? — уточнил я.

— Выходит так. Получается, что пять дней здесь равны примерно пяти годам и...

—  Стоп! — рявкнул я,— Ничего не получается, потому что это лишь один из вариантов. Оно может и вообще не двигаться с места, пока меня там нет. Вот тебе только одна из возможных альтернатив. Но даже если и так, как ты го­воришь, то я ничего не теряю. Было восемнадцать, пускай даже двадцать, значит, при новой встрече ей будет два­дцать пять, пускай от силы двадцать семь. Отлично! Раз­ница всего в три года. Кажется, у вас с Аленой именно та­кая?

— Только в двадцать семь женщина на Руси давно за­мужем или в монастыре.

— К черту! — Я рубанул воздух ребром ладони.— Заму­жем? Разведется!

— Церковь разводов в те времена не разрешала.

— Тогда она скоропостижно овдовеет! — рявкнул я,— А из монастыря я ее попросту украду, и всего делов!

— Класс! — восхитилась Алена и... напустилась на мужа: — Слыхал, пень старый, на что люди ради своих лю­бимых готовы? А ты?

— Да я тоже ради тебя что хочешь,— торопливо заверил Валерка, тут же предложив: — Хочешь, я завтра сам отведу тебя в монастырь, а потом оттуда украду?

— Да я за это время помру! — возмутилась Алена.

— Ну я тогда не знаю. Мне что, развестись с тобой, а потом опять жениться или сделать так, чтобы ты овдове­ла? — растерянно развел руками Валерка.

— А не знаешь и молчи,— наставительно произнесла Алена, ласково добавив: — Эх ты, бестолковый мой... ры­царь,— И вдруг неожиданно сменила тему и заметила, по­вернувшись ко мне: — А я вам к ужину свадебный пирог испеку.

— К какому ужину? — растерялся я.

— Сами же говорили, что время там и тут течет по-раз­ному. Получается, что если ты потратишь на ее поиски даже полгода, то все равно успеешь прикатить к ужину в Москву к моему пирогу. Вот.

— Классная у тебя супруга,— заметил я, когда Алена уже вышла.

— Ага,— охотно согласился Валерка.— Если правду го­ворят, что выбор жены — это лотерея, то мне выпал джекпот. Но сейчас речь о тебе. Знаешь, я не представляю, что я скажу твоей маме и твоему отцу, если...

Он задержатся с продолжением, так ничего и не произ­неся. Да оно было и не нужно — и без того понятно, что имелось в виду. Действительно, получалось не ахти. Даже если предположить, что у меня все будет в порядке и я су­мею не только найти свою княжну, но и жениться на ней, но не смогу отыскать способ вернуться обратно — для моих я все равно останусь без вести пропавшим. Они же не будут знать, что с их сыном все хорошо, что он умер в собственном поместье в тысяча шестьсот двадцатом году в глубокой старости, окруженный кучей детей и внуков в чине какого-нибудь окольничего или кравчего.

— Давай я тогда отправлю письмо,— пришла мне в го­лову идея.

—  Что-то я сомневаюсь насчет доставки,— крякнул Ва­лерка, но чуть погодя утвердительно кивнул: — Точно. То­лько надо замуровать его в такое здание, которое стоит и поныне. Храм, что ли, какой-нибудь...

— Ночью с кувалдой в храме,— ухмыльнулся я.— За та­кое святотатство и головы можно лишиться. Слушай, а может, в кремлевскую стену? — осенило меня.

—  Ну ты и голова! — восхитился Валерка,— Правда, их тоже много раз перестраивали и реставрировали, но я по­копаюсь в справочниках и выберу какой-нибудь участок поспокойнее, а завтра, перед тем как подадимся в Стари­цу, подъедем туда и определимся с местом. Когда пой­мешь, что у тебя... ну... возникли проблемы... выдолбишь пару кирпичей и засунешь туда свое письмецо для родите­лей, желательно с описанием всех событий, которые с то­бой приключились. Если время позволит, то отправь два — одно для меня. Им все хорошее напишешь, а мне — правду.

Башню выбрали под странным названием Водовзводная. Кратко поясню для тех, кто не знает столицы: если подплывать к Кремлю по Москве-реке, следуя течению, то она — самая первая. На расстоянии ста шагов от нее определились с тайником.

Мы уже пошли обратно к метро, когда мне в голову пришла интересная мысль. Я остановил Валерку и тут же изложил идею. По логике получалось, что если мне удаст­ся отправить это письмо, то сейчас оно должно находить­ся уже там, в тайнике. Может, заглянуть? К тому же, как знать, не исключено, что, прочитав его, я смогу избежать тех ошибок, которые допустил в первом варианте.

—      Получится замкнутый круг,— усмехнулся Валер­ка,— Сам подумай. Ты нынешний еще на развилке и туда не попал. Так о каком письме может идти речь?

— А вдруг? — Расставаться с заманчивой возможно­стью узнать свое будущее, чтобы не настряпать глупостей, мне не хотелось.

— Абсурд,— уперся Валерка.— Прикинь, что выходит. Ты, попав туда, пишешь письмо с инструкцией самому себе. Здесь ты его вынимаешь, читаешь и, попав туда, по­ступаешь иначе, вновь пишешь письмо, но уже второй его вариант, которое опять замуровываешь. Значит, там уже сейчас второй вариант. А куда делся первый и тот, кто его писал? Но и это не все. Ты читаешь второй вариант и вновь поступаешь иначе, о чем отправляешь сообщение. Тогда тут лежит... Дальше продолжать?

— Не надо, — хмуро буркнул я.

И впрямь абсурд. Получается какая-то петля времени или даже целый клубок, к тому же донельзя запутанный. А жаль.

— Да ты не расстраивайся,— Он хлопнул меня по пле­чу,— Всего все равно не предусмотришь. К тому же даже если чисто теоретически представить, что ты прочтешь предостережение предшественника и избежишь одних опасностей, то, поступая иначе, попадешь в новую ситуа­цию и можешь вляпаться в еще более худшее.

—  И то правда,— решил я, не без доли сожаления отка­зываясь от мысли прочитать шпаргалку,— Не надо нам милостей от природы, то бишь от предшественников, даже если они — это я сам и есть. Буду работать экспром­том. С первой попытки. Авось удача не подведет.

Валерка усмехнулся.

—  Говорить «авось удача» все равно что «масло масля­ное» или «жирный жир»,— поправил он меня,— потому что Авось и есть наш славянский бог удачи. Так же как Тихе в Греции или Фортуна в Риме.

—  Ну и ладно,— нашелся я,— Тогда Авось Фортуна мне Тихо поможет. Получается, что я призываю сразу троих — нашего бога удачи, а заодно и этих девчонок. Это как?

—      Пойдет,— кивнул Валерка и похвалил: — А ты моло­ток. Ловко выкручиваешься. Ловко и, главное, быстро. Может пригодиться... в случае чего.

— Думаешь?

—  При всем уважении к нашим предкам и вообще к на­роду, скорость соображаловки у них была на порядок ниже, чем у нынешних людей. И не потому, что они были тупыми. Просто они думали так же, как и жили, то есть не­спешно, сообразуясь с общим темпом жизни всего Сред­невековья,— пояснил Валерка и тут же предупредил: — Правда, историки этого не говорили. Так, мои собствен­ные мысли вслух, не более, потому имей в виду: мог и ошибиться. Но лучше всего тебе с такими экстремальны­ми ситуациями не сталкиваться вовсе.

—  Почему?

—  У тебя там и без того сложностей выше крыши. Хоть и Русь, но все равно, как ни крути, у людей иной ментали­тет, иные категории ценностей, не говоря уж об одежде, поведении, традициях, условностях, языке и прочем,— задумчиво произнес он.

— Приспособлюсь,— уверенно заявил я.

В душе, правда, у меня такой уверенности отнюдь не наблюдалось, но не признаваться же Валерке, какой ман­драж меня пробирает. Ему только намекни, как тут же ки­нется с новой порцией уговоров — потом не отвяжешься. Нет уж. Мы — уральские, мы прорвемся.

И я вновь повторил, правда, больше для себя:

— Обязательно приспособлюсь...