"Василий Звягинцев. Бои местного значения (Одиссей покидает Итаку, книга 6)" - читать интересную книгу автора

месяцев. Иногда страх немного отступал, заслонялся суматохой неотложных
дел, заседаний, совещаний, командировок, но никогда не проходил совсем.
Постоянное сосущее чувство под ложечкой, то и дело возникающая глухая
ноющая боль в сердце стали его неразлучными спутниками. И еще - ему
непрерывно хотелось спать. Не только оттого, что он регулярно не
высыпался.
В сон наркому хотелось спрятаться, как медведю в берлогу. Лечь,
укрыться с головой и хоть на несколько часов забыться, сбежать из
ставшей невыносимой жизни.
Немного помогала водка, но он избегал ее пить в одиночку, сознавая,
что вряд ли сможет остановиться после первых, приносящих облегчение
рюмок, начнет ежевечерне напиваться до беспамятства. Правда, чем такой
исход хуже того, которого он боялся, Шестаков не мог объяснить. Зато в
компании равных себе, на так называемых "товарищеских ужинах" он пил,
как все, до упора. И иногда с похмелья его посещала мысль - а не лучше и
вправду изображать законченного алкоголика, чтобы выгнали к чертовой
матери и с должности, и даже из партии? Тогда он никому не будет нужен и
интересен, в том числе и ежевскому ведомству...
Но, одумавшись, понимал, что оказаться от привычных благ жизни,
превратиться...
Ну, кем он тогда может стать? Рядовым инженером в лучшем случае, а
то вообще придется идти в простые слесари. Нет, даже этого не будет. Кто
позволит бывшему наркому "слиться с народом"? все равно заберут, только
что громкого суда не будет, влепят пять или десять лет через Особое
совещание, чтобы глаза не мозолил, и привет...
И по-прежнему, несмотря ни на что, Шестаков каждый день к десяти
ноль-ноль приезжал в наркомат, вел совещания, сидел в президиумах, делал
доклады в Совнаркоме и ЦК, всегда был готов ответить на любой звонок по
кремлевской "вертушке".
Невзирая на состояние, сохранял подобающее должности суровое,
строгое, но и доброжелательное выражение лица, умел вовремя пошутить и
вовремя проявить партийную принципиальность, в общем, жил так, как давно
привык сам и как жили все люди его близкого окружения.
Зато переступив порог громадной квартиры, обставленной казенной
мебелью из резного дуба и карельской березы, он сбрасывал дневную маску
и превращался в нервного, желчно-раздражительного мужа и отца.
Поглощенного одной-единственной мыслью - как-нибудь дожить до
следующего утра, обмирающего и обливающегося холодным потом при звуках
каждого въезжающего ночью во двор автомобиля, лязга лифтовых дверей в
поздний час и, уж конечно, при виде казенных печатей, то и дело
появляющихся на дверях очередной квартиры их восьмиэтажного подъезда.
Дело в том, что Григорий Петрович в отличие от многих и многих был
умен и великолепно представлял себе суть и механизм функционирования
Советского государства. Почему и не питал никаких иллюзий, жалея только
об одном - сто семнадцать лет назад сделал неверный, роковой даже шаг,
вступив в ВКП(б).
Это помогло сделать блестящую карьеру, он был обласкан
доброжелательным вниманием "хозяина", уже после начала большого террора,
награжден орденом Ленина, но, обладая здравым умом и точным инженерным
мышлением, в отличие от более наивных, верящих в "идеалы", людей, все