"Патрик Зюскинд. Повесть о господине Зоммере" - читать интересную книгу автора

спокойно двигаться по белым клавишам, а надо в определенных местах, хотя
этого и не написано в нотах, нажимать на черную клавишу, то есть брать ту
самую фа-диез, находившуюся как раз полутоном ниже соль. И вот когда фа-диез
в первый раз появилась в моей партии, я ее не узнал, проскочил и взял вместо
нее чистое фа, что, как тотчас поймет всякий любитель музыки, произвело
неприятный диссонанс.
"Ты опять за свое! - фыркнула барышня Функель, оборвав игру. - В этом
ты весь! При первой малейшей трудности их превосходительство изволит
фальшивить. Ты что, слепой? Фа-диез! Тут же написано черным по белому!
Заруби себе на носу! Еще раз сначала! Раз-два-три-четыре..."
Как это вышло, что я во второй раз сделал ту же ошибку, мне не совсем
понятно даже сегодня. Вероятно, я так боялся ее сделать, что мне после
каждой ноты чудилась фа-диез, я был готов играть сплошные фа-диезы и
одергивал себя, стараясь не играть фа-диез, пока еще не играть фа-диез, пока
еще... ну и, конечно, в том же месте снова вместо фа-диез взял фа.
Она вдруг побагровела и как завизжит: "Да что же это такое! Я сказала
фа-диез, черт тебя дери! Ты что, не знаешь, что такое фадиез, болван ты
этакий! Вот это что! - Блям-блям... и она ткнула указательным пальцем,
кончик которого за десятилетия преподавания игры на фортепьяно успел
расплющиться как монета в десять пфеннигов, в черную клавишу полутоном ниже
соль. - Вот фа-диез! ... блям-блям... Вот..." И в этом месте она чихнула.
Чихнула, быстро мазанула себя по усам упомянутым указательным пальцем и в
заключение еще два-три раза вдарила по клавише, громко визжа: "Вот фа-диез,
вот фа-диез!.." Потом вытащила из-за манжеты носовой платок и высморкалась.
Я же взглянул на фа-диез и обомлел. На переднем краю клавиши
приклеилась отливающая зеленью, длиной примерно в палец, толщиной почти с
карандаш, изогнутая, как червяк, порция слизисто-свежей сопли, явно
произведенной носом барышни Функель, откуда она путем чихания попала на усы,
с усов при их вытирании переместилась на указательный палец и уже с
указательного пальца соскользнула на фа-диез.
"Еще раз снова! - зарычало рядом со мной. - Раз-два-три-четыре..." - и
мы заиграли.
Следующие тридцать секунд я отношу к самым ужасным моментам своей
жизни. Я чувствовал, как кровь отливает от щек, а затылок покрывается
холодным потом. Волосы у меня на голове встали дыбом, уши то пылали, то
леденели, и вдруг оглохли, словно их заткнули пробкой, я почти не слышал
прелестной мелодии Антона Диабелли, которую играл механически, не глядя в
ноты, после второго раза пальцы двигались сами собой... я только не мог
отвести глаз от стройной черной клавиши полутоном ниже соль, к которой
приклеилась сопля Мари-Луизы Функель... еще семь тактов... еще шесть... не
было ни малейшей возможности нажать на клавишу, чтобы не вляпаться прямо в
зеленую слизь... еще пять тактов ... но если я не вляпаюсь и в третий раз
возьму фа вместо фа-диез, то... еще три такта... о Боже милостивый, сотвори
чудо! Скажи что-нибудь! Сделай что-нибудь! Обрати время вспять, чтобы мне не
пришлось играть эту фа-диез!... еще два такта, еще один... и Господь Бог
промолчал и ничего не сделал, и вот он, последний чудовищный такт, он
состоял - как сейчас помню - из шести восьмушек, сбегавших от ре к фа-диез и
впадавших в лежавшую полутоном выше и длившуюся одну четверть соль... мои
пальцы спускались в ад по этой лестнице восьмушек, ре-до-си-ля-соль ... -
"Теперь фа-диез!" - закричало рядом со мной, и я, в ясном уме и твердой