"Патрик Зюскинд. Повесть о господине Зоммере" - читать интересную книгу автора

показывай, что ты выучил! Наверное, опять не играл упражнений?"
В этом она, увы, была права. Действительно, на прошлой неделе мне было
почти совсем не до музыки, во-первых, потому, что у меня было полно других
важных дел, а во-вторых, потому, что заданные этюды были отвратительно
трудны, какая-то фугообразная дребедень в шаге канона, правая и левая рука
расходятся Бог знает как далеко, одна ни с того ни с сего застревает там,
другая ни с того ни с сего застревает здесь, все это в занудном ритме с
необычными интервалами, да сверх того и ужасное звучание. Фамилия
композитора, если не ошибаюсь, была Хесслер, черт бы его побрал!
Тем не менее полагаю, что я довольно пристойно продрался бы через обе
пьесы, если бы не различные волнения по дороге на урок - главным образом
наскоки терьера госпожи д-р Хартлауб - и взбучка, которую в довершение всех
бед учинила мне барышня Функель, полностью растрепав мои нервы. И вот я
сидел за роялем, весь дрожа и обливаясь потом, с затуманенными от слез
глазами... передо мной восемьдесят восемь клавиш и этюды господина Хесслера,
а в затылок мне гневно дышит барышня Функель... конечно, это был полный
провал. Я все перепутал, басовый и скрипичный ключи, половинки и целые ноты,
паузы в четверть и паузы в одну восьмую такта... Я даже не доиграл до конца
первой строки, когда клавиши и ноты расплылись в калейдоскопе слез и я,
опустив руки, тихо разрыдался.
"Так я и зззнала! - зашипело сзади, и мельчайшие брызги слюны оросили
мой затылок. - Так я и зззнала! Опаззздывать и есть морожжженое и выдумывать
разззные отговорки, на это госссспода массстаки! А делать уроки, это не для
вассс! Погоди, негодник! Я тебя кое-чему научччу!" И с этими словами она
выскочила у меня из-за спины, шлепнулась рядом со мной на банкетку, двумя
руками сцапала мою правую руку и, ухватив за пальцы, стала тыкать ими в
клавиши, каждым по отдельности, как это сочинил господин Хесслер. "Берешь
этим! И вот этим! А здесь большим! А здесь третьим! И вот этим! А здесь вот
этим!.."
Покончив с моей правой, она взялась за левую, действуя тем же методом:
"Берешь этим! И вот этим! И вот этим!.."
Она так яростно жала на мои пальцы, словно хотела вдавить этюд мне в
руки, нота за нотой. Это было здорово больно и продолжалось примерно
полчаса. Наконец она отцепилась от меня, захлопнула тетрадь и фыркнула: "К
следующему разу ты его выучишь, и не только с листа, а наизусть, и аллегро,
не то тебе худо придется!" После чего раскрыла толстую партитуру для
исполнения в четыре руки и шмякнула ее на нотную подставку: "А теперь мы с
тобой еще десять минут играем Диабелли, чтобы ты наконец научился читать
ноты. И попробуй сделать хоть одну ошибку!"
Я покорно кивнул и рукавом вытер слезы. Диабелли мне нравился, не то
что этот осквернитель фуги, жуткий Хесслер. Играть Диабелли было просто, до
глупости просто, и при этом он же всегда превосходно звучал. Я любил
Диабелли, хотя моя сестра как-то заявила: "Кто вообще не умеет играть на
рояле, может на худой конец сыграть Диабелли".
Итак, мы играли Диабелли в четыре руки, барышня Функель слева, рокоча в
басу, я двумя руками в унисон справа, в дисканте. Некоторое время все шло
довольно гладко, я чувствовал себя все более уверенно, благодарил Бога за
то, что он создал композитора Антона Диабелли, и в этом своем состоянии
блаженного облегчения забыл, что маленькая сонатина написана в соль мажоре
и, значит, при ключе стоит фа-диез; это предполагало, что нельзя все время