"Борис Зубавин. Июньским воскресным днем " - читать интересную книгу автора

табак в основном переходит к нему. Никто, кроме меня, не знает, откуда у
Шубного берется табак, не знает и Никита Петрович и всякий раз трогательно
благодарит солдата, даже пытается расплатиться с ним деньгами, от которых
Шубный благородно отказывается.
Незаметно наступает рассвет. Если глядеть в окошко, видно, как оно
сперва голубеет, потом становится все светлее и светлее. Вот уже свет
проникает в блиндаж, сперва робко коснувшись лишь края стола, потом
растекается повсюду, даже по углам, начинает бороться с желтым пламенем
лампы; скоро лампа уже горит, ничего не освещая, и Шубный, погасив, убирает
ее под стол.
Выхожу из блиндажа. В овраге сыро. Даже шинель на часовом влажная. На
переднем крае стихает перестрелка. Тоненько тенькнула птица и смолкла. Потом
тенькнула еще, смелее. В кустах слышится треск. Кто-то лезет напрямик,
медведем. Это Макаров. Улыбается:
- С добрым утром!
Часовой казах Мамырканов, из артиллерийских повозочных, маленький,
кряжистый, хитроватый солдат, приветливо улыбается Макарову. Ватник на
Макарове весь обрызган росой с веток.
Макаров вваливается в блиндаж, сбрасывает с себя ватник и, растолкав
Веселкова, забирается на нары. Веселков, зевая и потягиваясь, поднимается и
тут же начинает тихонько напевать:

Да эх, Семеновна
С горы катилася,
Да юбка в клеточку
Заворотилася.

- Да-ра-ра-ра-ла-ла... - Он выходит, голый по пояс, из блиндажа с
ведром воды в руках, дает Мамырканову: - На-ка, полей.
Мамырканов ставит винтовку в угол и выливает воду на голову своего
командира.
- Хороших я тебе, капитан, часовых выделил? - спрашивает Веселков,
вытираясь полотенцем. - Чудо, а не часовой. Так, Мамырканов?
- Так, - совершенно серьезно соглашается тот. Скоро выясняется, что за
чудо-часовой охраняет наш командный пункт. Выяснение это происходит не
совсем обычным образом и с превеликим позором для всех нас. Началось с того,
что Мамырканов почему-то начал часто с тревогой заглядывать в дверь. По его
испуганному лицу видно, что он хочет что-то сказать, но не решается.
- В чем дело, Мамырканов? - спрашиваю я.
- Так, - печально говорит он.
- А почему вы все в дверь заглядываете?
Он молчит.
- Ну, входите, - говорю я. - В чем дело?
- Меня не надо в разведку посылать, - просительно говорит он, склонив
голову набок.
Эта просьба очень заинтересовывает нас. Почему он ни с того ни с сего
заговорил о разведке?
- Отчего же это тебя не надо в разведку посылать, а других надо? -
спрашивает Веселков, вычерчивая планшет. - Нужно будет - и пошлем.
- У меня дети, трое, - еще печальнее говорит Мамырканов.