"Борис Зотов. Каяла" - читать интересную книгу автора

утонувшего в степном мареве - хатки беленькие, как кусочки брошенного в
зелень рафинада; лохматые камышовые крыши нахлобучены папахами на
подведенные синькой окна. Вертелись под ногами куры, собаки и свиньи.
На стук копыт явились тотчас босые ребятишки, десяток разновозрастных
казачек и старый-престарый дед.
Увидев звезды на фуражках, мальчишки успокоились, восхищенно
рассматривали стройных подтянутых верховых лошадей, оружие, шпоры,
предлагали передохнуть, попить студеной водицы.
Пожилая казачка спрашивала кавалеристов:
- Сынки, устоите, либо под немца будете нас отдавать? Вон, государством
вам все дадено - и сабли и ружья. Неужто не остановить его? Когда кончите
отступать?
Хмурились солдаты, отворачивались, прятали глаза.
Сипло и немощно кричал дед со слезящимися глазами, в засаленной до черных
залысин казачьей фуражке:
- Цыц! Дура баба, разве рядовой могет про то знать? Военная ведь тайна!
Казачки, кони у вас добрые, а что же пик-то нету? Как же воевать?
Халдеев неохотно сказал деду:
- Сейчас, дед, самолеты воюют, танки. А пика у нас одна на эскадрон.
Флажок треугольный на ней.
- Эх, казачок, люди воюют, а не танки. Мы, бывало, в турецкую-то войну,
как пойдем наметом, да в пики... Мне бы скинуть время, лет полета, тоща-то я
был лихой...
Стояла рядом красивая казачка - гордо посаженная на высокой и сильной шее
голова, гладкие и блестящие черные волосы, кожа смугловатая, губы идеальной
формы, будто из красного граната вырезанные искусным скульптором. Во
внешности ее, да и, наверное, в характере, не было досадных мелочей, Андриан
опешил, будто в жухлом подзаборном бурьяне увидел редкостной красоты цветок:
он стоит один, покачиваясь, - и манит, и дразнит...
Отнякин, на что тюфяк, едва увидел молодку, рот разверз и чуть из седла
не выпал - как ехал, так и поворачивался всем корпусом, будто подсолнух за
красным светилом. А молодка вдруг обожгла глаза Пересветова своим взглядом.
И негаданное случилось в тот же миг.
- Казачок, - полным, чуть сорванным на вольном воздухе голосом позвала
степная красавица, - казачок, заезжай-ка молочка попить.
Зубоскал Отнякин с завистью закричал:
- Нет ли воды попить, а то так есть хочется, что переночевать негде!
Пересветов до этого дел сердечных почти не имел - так уж складывалась его
жизнь и отношения с прекрасным полом, да и решительности не хватало. А
сейчас повернул коня, словно к себе домой.
Было вареное кислое молоко с коричневой хрустящей корочкой, холодное и
густое, а потом твердые, точеные губы, а еще потом - звезды в глазах, и
больше ничего.
В белом тумане цветущих вишен уплывал хуторок... "Чем взял - уму
непостижимо, - вздыхал Халдеев, - ни кожи, ни рожи..."
До этого хутора Пересветов вспоминал на походе чаще всего умершую давно
мать, Москву, Арбат, книги на зеленой лужайке профессорского стола в уютном
световом конусе, и в книгах - загадочную историю загадочного народа, который
должен был давно исчезнуть, раствориться в других народах, просто пропасть,
сгинуть. Однако не пропал и не сгинул, и не зря скрипели перьями по телячьей