"Борис Зотов. Каяла" - читать интересную книгу автора

ногам, качается горизонт? Я-то уже раз перемерял эти степи с конармейцами.
Эх... Не журись, казак, до рубки дело еще дойдет!

Предстоящее наступление без труда угадывалось по многим красноречивым
признакам. И не особо наметанный глаз в блеклом свете луны различал на
обочинах дороги не затоптанные еще рубчатые широкие следы, отдающие
керосином, - это доказывало, что вперед прошла броня. Под маскировочными
сетями просматривались толстые, как бревна, стволы мощных пушек. На ходу
обдавая гарью полевые кухни длинных, позвякивающих котелками пехотных серых
колонн; эскадрон все еще обгонял их по мере приближения к передовой.
В балках глухо ворчали моторы.
Из всех примет складывалась картина, поднимающая дух Андриана на высоту
дела крупного и славного, дела государственной важности. Теперь Пересветов
уже не просто прикасался к истории через Страницы "Слова", а сам - он успел
утвердиться в этой мысли - творил новую русскую летопись.
Андриан успел пробежать глазами дивизионку, напечатанную на желтой рыхлой
бумаге в половину обычного газетного листа. Его поразила заметка,
начинавшаяся словами: "Красноармеец, помни: ты сражаешься в тех местах, где
восемь веков назад русские воины под командованием князя Игоря показали
высокий пример воинской доблести и отваги. Будь достоин славы своих далеких
предков..."
Далее со ссылкой на центральную печать сообщалось, что "Слово о полку
Игореве" будет переиздано массовым тиражом для раздачи бойцам действующей
армии.
Пересветов тут же вспомнил Пасынкова и его рассказ о своем пути в
историческую науку: в гражданскую, в голодные и отчаянные годы, Москва
издала "Слово". Пасынкову попался потрепанный экземпляр случайно, и какой-то
десяток замусоленных страниц перевернул всю его жизнь...
С Пасынковым, как и с отцом, Андриан связи не имел, все десять военных
месяцев. Прервав экспедиционную работу, доцент пошел воевать, его
студенческий отряд рассыпался еще на призывном пункте.
Отцу Пересветов написал пять писем. Военные треугольники не вернулись, но
и ответа полевая почта не принесла. Где мог быть отец? Эвакуирован и
спокойно читает лекции в Казани или Куйбышеве, а то и в Свердловске? Или
сидит под грозным московским небом, подпертым световыми столбами? На фронте?
Маловероятно - ему за пятьдесят, больное сердце... Серьезная размолвка с
отцом, измельчившим фигуру Игоря и весь его поход, воспринималась Андрианом
сейчас иначе, чем год назад: в свою правоту он верил еще больше, но личной
неприязни уже не испытывал. " Ну, заблуждается, но это не диковина, - думал
Андриан, - отец остается отцом".
Вычистив карабин и получив благословение на "отдых лежа", Андриан пошел в
посадки, где на полевой коновязи стояли лошади. Машка теплыми губами
ткнулась в карман, учуяв хлеб. Она была возбуждена - байки о том, что кони
чуют предстоящий бой, подтверждались. Огладив кобылу, Андриан отдал ей хлеб,
ушел во взвод и лег на попону.
У Пересветова остался под сердцем ледок. Все же первый настоящий крупный
бой. Опасался как-то ненароком сплоховать, подвести взвод. Он, прежде чем
заснуть, долго перебрасывал в памяти страницы последних походных дней - по
службе все было достойно. Но одна страничка своей яркостью заслоняла
маршевые будни, сияла в памяти... Тогда в разъезде достигли они хуторка,