"В.Зорин(сост). Выше нас - одно море (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

Как водится в таких случаях, Федьку жестоко прорабатывают на собраниях,
читают ему мораль, он слушает, понурив свою буйную голову, потом что-то
виновато бормочет в своё оправдание, наконец, даёт последнее слово
исправиться, и уши у него при этом пунцово горят, а на глазах чуть ли не
слёзы. Ему снова закатывают строгий выговор с последним предупреждением, он
успокаивается, некоторое время ведёт себя на берегу в норме, но только
некоторое время, а потом всё опять начинается сызнова.
Другой капитан давно бы уже выгнал его с судна, а Игорь Фёдорович на
редкость терпелив - всё ещё возится с Федькой Шалагиным, надеется, что он
человеком станет.
Ничего этого Клавдий Филиппович, конечно, не знал и с увлечением
рисовал Федьку Шалагина во всех ракурсах, радуясь, что нашёл такую
колоритную натуру.
А сам Федька, донельзя польщённый таким вниманием к его особе со
стороны столичного художника, старался показать себя с самой лучшей стороны.
Стоило только Клавдию Филипповичу появиться со своим альбомом на палубе
или на крыле рубки, как он весь словно разряжался долго копившейся в нем
скрытой энергией. Если стоял в это время за рыбоделом - шкерочный нож так и
играл в его руке, и никто из других матросов не мог угнаться за ним в
быстроте и ловкости. А он, захваченный азартом и жарким ритмом работы,
только сердито покрикивал:
- Рыбу подавай, пошевеливайся!
И в эти минуты, раскрасневшийся, с прилипшими к вспотевшему лбу русыми
волосами, он и впрямь был живописен и красив, этот непутевый Федька Шалагин.
Может быть, сначала он старался вовсю, чтобы понравиться художнику,
чтобы "покрасивше" попасть в картину. Федька по-своему был тщеславен и
самолюбив. А потом мало-помалу он почувствовал какой-то особый вкус к тому,
что делал.
Теперь он стал всё чаще и чаще ловить на себе тёплые, доброжелательные
улыбки, и вообще как будто все стали относиться к нему как-то иначе, чем
раньше, дружелюбней и доверчивей.
Он очень гордился своей дружбой со знаменитым, по его глубокому
убеждению, художником и часто в разговорах со своими товарищами на палубе за
рыбоделом или в столовой небрежно, как бы мимоходом, ронял:
- А мы сегодня с Клавдием Филипповичем прикинули композицию нового
сюжета.
И заметив, что это произвело должное впечатление на слушателей,
продолжал тем же небрежным снисходительным тоном:
- Ничего как будто получается. Надо только добиться более светлой
тональности.
Всё чаще к месту и не к месту он стал ввёртывать разные красивые
звучные слова, вроде "экспозиция", "орнамент", "цветовая гамма", которых он
наслышался от художника и значения которых хорошенько не понимал и сам.
Но это наивное хвастовство никого не раздражало и никто на этот раз не
подсмеивался над Федькой Шалагиным.
Каждодневное общение с художником, его разговоры, его суждения не могли
не оставить следа в памяти и в душе Федьки Шалагина. Это для меня было
особенно понятно потому, что я нередко видел, как они, художник и матрос,
"работали над композицией нового сюжета" в моей каюте, то есть художник
рисовал что-нибудь и между делом рассказывал, а матрос сидел, позировал и