"Анатолий Павлович Злобин. Память Земли (из воспоминаний солдата)" - читать интересную книгу автора

Евгений смирился со своей судьбой и перестал проклинать военные
дороги. Мы ехали старым заброшенным большаком, который никуда не вел и
обрывался насыпью у реки. Моста не было, и я никак не мог припомнить, чтобы
он был тут прежде. Вдоль берега были видны следы окопов, но в них лежали
другие солдаты, и мне эта земля ничего не говорила. Мы с трудом
развернулись на узкой насыпи и поехали назад.
Река Великая часто петляла по широкой низкой долине. Серебряные полосы
воды то тут, то там просматривались за луговинами, по берегу как попало
раскиданы деревушки, а за ними далекая темная полоска леса. Я смотрел
вокруг, ничего не узнавал и начинал прятать глаза от Евгения, чтобы не
выдать растерянности.
...И снова в землю вонзался отвратительный острый вой, мы припадали к
земле, вжимались в нее руками, грудью, щекой, сердцем; мы будто сами
становились землей, а потом отрывались от нее, делались опять людьми и
виновато переглядывались друг с другом.
- Подбрось-ка, - говорил командующий.
- По фашистским гадам осколочными - беглый огонь! - командовал Пушко,
и связист повторял команду в телефон.
Мы слушали работу наших батарей и не то чтобы радовались, а просто
становилось спокойнее за себя, за наших товарищей, которые лежали в
соседних окопах. И даже командир стрелкового батальона переставал ругать
артиллерию, видя, как густо рвутся снаряды на том берегу.
Земля в окопе была сырая и твердая. Потом принялось печь солнце, глина
высохла и пыль забивалась в глаза, в нос при каждом близком разрыве. На дне
окопа лежал большой коричневый ком глины, и каждый раз, когда я становился
землею, он впивался в щеку, а потом я забывал его выбросить, и он снова
впивался в меня. Расторопный вездесущий Лукьяненко притащил откуда-то две
жиденькие дощечки, мы положили их поверху, присыпали землей и почувствовали
себя по-царски. И снова взвывало небо, ком глины колол мою щеку, а рядом
колено подполковника Безбородова, тоже острое, пыльное, а сверху лишь
дощечка и на ней фиолетовое слово - "брутто". Я запомнил этот окоп до
мельчайших подробностей, запомнил на всю жизнь - но, оказывается, совсем не
помнил, что было кругом: у солдата нет для этого времени. Мы смотрели из
окопа только по делу, выискивая цели, наблюдая разрывы, смотрели через
стекла стереотрубы, и разглядывать пейзажи нам не было никакой надобности.
А, оказывается, кругом было красиво! Яркий просторный луг стлался
по-над берегом. Река делает крутую петлю, обнажив ослепительную песчаную
отмель... В пятый раз мы с Евгением подъезжаем к реке, а я по-прежнему
ничего не узнаю.
Тридцать лет - срок немалый даже для нашей древней планеты. Взамен
погибших выросли новые миллионы юношей и девушек, которые знают войну лишь
по книгам да по рассказам, а ведь мы еще толком не рассказали им о ней.
Немало перемен случилось за эти годы на древней планете. Поднялись
новые города, протянулись новые плотины и дороги. Вон за косогором
березовая роща, я удивляюсь, глядя на нее, ведь ее могло не быть, когда мы
проходили здесь с войной.
Роща выросла! Молодая тридцатилетняя роща. Березы гнутся под ветерком,
тонкие, сильные, и нет на них ни единого шрама от пуль и осколков.
Неужто и в этот юный лес станут когда-нибудь падать снаряды, обожгут
его, разметут в пух и прах! Неужто люди не смогут сохранить эти юные березы