"Зиновий Зиник. Руссофобка и фунгофил " - читать интересную книгу автора

дошло, что угол, в который она уставилась, вовсе не пустующий: моргая рыжими
ресницами, на нее, не отрываясь, глядел Костя,
Она на всю жизнь запомнила, как медленно поднялся, стряхнув с колен
крошки, этот судия российского желудка и направился через всю комнату к той
стене, в которую вжималась Клио. Он надвигался на нее той походочкой,
которую русский писатель и враг славянофильства Тургенев описал, как
"щепливую походочку нашего Алквиада, Чурило Пенковича, что производила такое
изумительное, почти медицинское действие в старых бабах и молодых девках и
которою до нынешнего дня так неподражаемо семенят наши по всем суставчикам
развинченные половые". И она, глядя на это пролетарское чудо, не могла
понять, ослабело ли у нее под коленками от страха перед надвигающимся на нее
экзекутором, который превратит ее, "коминтерновскую мандавошку", в бифштекс,
ромштекс или ростбиф в качестве следующего общего блюда для этой галдящей
шоблы; или же вовсе не от этого ослабело у нее под коленками, и вовсе не под
коленками, а блаженная тяжесть стала ползти от груди к низу живота, и она
вдруг решила: даже если он сейчас и съездит ей по физиономии (а ведь это
известно, что в России, как и в Ирландии, все мужья бьют своих жен, так, по
крайней мере, было до революции, хотя она, впрочем, не его жена, а он не муж
революции, впрочем, все так запутано и сложно в России!), Косте она простила
бы даже этот жест мужского поросячьего шовинизма в отношении слабого пола,
именно потому что никогда бы не снесла подобного от своего соотечественника.
Дело не в оплеухе, а кто ее наносит, суть не в средствах, а в цели - вопреки
позиции буржуазных либералов; а цель предстоящей оплеухи (она это
чувствовала и грудью и животом, и коленками) - не в демагогии и
стихоплетстве, а в физическом контакте между Востоком и Западом, несмотря на
происки реакционных сил врагов детанта по обе стороны железного занавеса. И
занавес пал. Удара не последовало. Пододвинув стул вплотную к ней и усевшись
на него верхом, Костя заглянул в лицо Клио своими глазами, вымытыми
российской историей. Клио от смущения снова отчаянно засморкалась в платок.
"Простуда?" - спросил участливо Костя, и Клио ощутила его широкую
ладонь у себя на плече. Она согласно, не глядя, кивнула головой. Не было у
нее слов вдаваться в объяснения насчет аллергии на вонючий табачный дым,
раскочегаренный центральным отоплением. "А вот мы сейчас", - похлопал ее
Костя доверительно по плечу, как доктор в обращении с больным ребенком.
Скосив взгляд из-под носового платка, Клио наблюдала, как по-деловому
дотянулся Костя до бутылки водки на краю стола и, опять же по-докторски
покопавшись в карманах, достал небольшой самодельный пакетик; по-медицински
отмерив полстакана водки, он выпустил туда, как порцию растворимого
аспирина, некий бордовый порошок из пакетика, размешал все это чайной
ложкой, подобранной с чужой тарелки из-под торта, и, пододвинув стакан к
краю стола, приказал: "А ну-ка, залпом!" Зачарованная этими четко
рассчитанными пассами, как военными маневрами супердержав, Клио, не проронив
ни слова, поднесла стакан к губам. Запах сивухи шибанул в нос, в голове
помутилось и дрожащей рукой она возвратила стакан на место.
"Главное, не отчаиваться, - подбадривал иностранку Костя. - Значит так:
сначала глубокий выдох, затем залпом опрокидываете, глоток, и пока вовнутрь
не пройдет, не вдыхайте ни в коем разе - сразу огурчиком ее, огурчиком", -
убеждал ее Костя с разбухшим соленым огурцом в одной руке наготове и
стаканом в другой, пантомимически демонстрируя Клио всю процедуру
заглатывания водки. "А потом дышите, сколько влезет", - повторил он и сунул