"Исаак Башевис Зингер. Кафетерий" - читать интересную книгу автора

Нет такой небылицы, какую они бы не сочинили. А что бы вы делали в стране,
где у вас всегда на шее петля? Волей-неволей приспособишься, если хочешь
жить, а не сдохнуть где-нибудь в Казахстане. За миску так называемого супа и
какую ни на есть крышу над головой приходилось продавать душу". Компания
беженцев за одним из столиков игнорировала меня. Их не интересовала ни
литература, ни журналистика - только бизнес. Контрабандисты еще с германским
стажем, они, похоже, и здесь занялись темными делишками: что-то шептали друг
другу, подмигивали, считали деньги, исписывали цифрами неописуемое
количество бумаги. Кто-то указал мне на одного из них:
- У него была лавка в Аушвице.
- Что-что? Лавка?
- Ну, не так, как вы поняли, избави Бог! Он запрятал весь товар в
соломенную подстилку, на которой спал. Когда картофелина, когда кусочек
сала, иногда обмылок, оловянная ложка. Короче, был при деле. Уже потом, в
Германии, он нажил контрабандой столько, что у него однажды взяли сорок
тысяч. Долларами!
Иногда я месяцами не заходил в кафетерий. Прошел год или два (а то и
все четыре, я сбился со счета) - Эстер не показывалась. Несколько раз я
спрашивал о ней. Кто-то сказал, что она стала ходить в кафетерий на Сорок
Второй улице; другой слышал, что она якобы вышла замуж. Иногда мне сообщали
о смерти кого-нибудь из завсегдатаев. Они оседали в Соединенных Штатах,
приживались, вновь обзаводились женами, изредка - даже детьми, открывали
свое дело. А затем приходил рак или разрыв сердца. Поговаривали, что это
неминуемое следствие жизни под Гитлером и Сталиным.
Как-то я вошел в кафетерий и увидел Эстер, в одиночестве сидевшую за
столом. Да, да, ту самую Эстер, даже в той же самой меховой шапке. Лишь
прядь седых волос спадала на лоб. И еще вот что странно: мех на шапке тоже,
мне показалось, подернулся сединой. Посетители не проявляли к ней никакого
интереса, а возможно - вовсе не знали. На лице Эстер появилась печать
прожитых лет: под глазами легла тень, взгляд уже не был так безоблачен, а
неуловимые штрихи возле губ придали им выражение то ли горечи, то ли
разочарования. Я поздоровался. Она ответила мне мимолетной улыбкой, тут же
исчезнувшей с лица.
- Что с вами стряслось?
- Жива еще.
- Можно сесть?
- Пожалуйста, конечно.
- Кофе выпьете?
- Нет. Ну, если вы настаиваете...
Я заметил, что она стала курить, а еще - читала не ту газету, где
печатался я, а издание наших конкурентов. Переметнулась к врагам. Принеся ей
кофе, а себе - тушеный чернослив по прозванью "Смерть запорам!", я сел.
- Где вы были все это время? Я вами интересовался.
- В самом деле? Спасибо.
- Что случилось?
- Ничего хорошего.
Она смотрела на меня. Я знал, что она видит во мне то же самое, что
вижу я в ней - медленное увядание плоти.
- Вы лысый, но - седой, - заметила она. На какое-то время воцарилось
молчание. Затем я сказал: