"Исаак Башевис Зингер. Кафетерий" - читать интересную книгу автора

Цинга без устали косила людей. Борис Меркин, отец Эстер, рассказывал об
этом с неподдельным весельем. Он честил сталинистов отщепенцами, бандитами,
рабами. Уверял меня, что не будь Соединенных Штатов, Гитлер перевернул бы
Россию вверх ногами. Вспоминал, на какие уловки шли заключенные, чтоб
заполучить обманом лишний кусок хлеба или вторую порцию водянистой похлебки,
с юмором рассказывал, как выводили они бесчисленных вшей. Эстер не
выдержала:
- Папа, хватит!
- В чем дело? Разве я вру?
- От твоих историй даже креплах[2] в горло не лезут!
- Эти креплах, дочь моя, ты лепила сама!
Когда Эстер вышла на кухню, чтобы приготовить чай, он рассказал мне,
что в России у нее был муж - польский еврей, ушедший добровольцем в Красную
Армию и погибший на войне. Здесь, в Нью-Йорке, за ней тоже начал ухаживать
один беженец, когда-то бывший в Германии контрабандистом, а сейчас
разбогатевший на переплетном деле.
- Уговорите ее выйти за него, - сказал Борис Меркин.
- Этак и мне будет получше.
- Но, может быть, она его не любит?
- Нет ее, этой любви. Дайте сигарету. В лагере люди лезли друг на
дружку, точно черви.


II

Я пригласил Эстер поужинать, но она позвонила и сказала, что слегла с
гриппом. А спустя несколько дней мне пришлось уехать в Израиль. На обратном
пути я останавливался в Париже и Лондоне, собирался ей написать оттуда, но
куда-то делся адрес. Вернувшись в Нью-Йорк, я хотел ей позвонить, но в
телефонной книге не было ни Бориса, ни Эстер Меркиных - должно быть, отец с
дочерью жили на квартире. Шли недели, в кафетерии она не появлялась. Я
расспрашивал завсегдатаев, но никто не знал, где она. "Значит, вышла замуж
за того переплетчика", - сказал я себе. Как-то вечером я шел в кафетерий с
предчувствием, что встречу там Эстер. Я увидел почерневшую стену и
заколоченные окна - кафетерий сгорел. Завсегдатаи, конечно, нашли новое
место в каком-нибудь другом кафетерии или в забегаловке-"автомате". Но где?
Искать? Это не по мне. Без Эстер было очень тяжело.
Лето давно уже прошло. Наступила зима. Как-то поздно ночью я шел мимо
нашего кафетерия и увидел снова свет, прилавок, посетителей. Хозяева
отстроились заново. Я вошел, пробил чек и увидел за столом Эстер, читавшую
газету на идише. Она меня не заметила, и я несколько минут разглядывал ее.
На. Эстер была мужская меховая шапка - "кубанка" и жакетка с вытертым
меховым воротником. Она выглядела бледной, как после болезни. Может быть,
тут грипп перешел во что-то серьезное? Я подошел к ее столику и спросил:
- Как поживают пуговицы?
Она вздрогнула, улыбнулась и воскликнула:
- Просто чудо!
- Где вы были?
- Вы-то сами куда запропастились? - вопросом на вопрос ответила она. -
Я думала, что вы еще не вернулись.