"Зоя Евгеньевна Журавлева. Требуется героиня" - читать интересную книгу автора

не встает поперек горла. На этот раз не встает.
Наташа даже спросила его тогда:
"Ты что? Заснул? Или думаешь?"
И он ответил:
"Да нет, просто существую..."
Тогда дядя Миша сказал:
"Споем, что ли, помаленьку, чтобы правда не заснуть".
И они спели дружным автобусом свою любимую: "Забота наша такая, мы в
десять всегда кончаем". Специально выездную песню. И еще что-то, уже из
спектакля. Только Витимский не пел, кутая шарфом шею.
Потом снова был большой занос. Даже сломали лопату. Не успели отъехать,
как спустило заднее колесо. Долго меняли камеру. Когда, наконец, тронулись,
шофер сказал:
"Все. Последний сезон ишачу. На "Скорую" перейду. Там хоть смену
отбухал - и гуляй. И людям хоть облегчение. А тут возишь взад-назад. Как
дрова".
"Да еще сырые", - подмигнул за его спиной дядя Миша.
Но шофер уже распалился.
"И перед каждым обувь сымай, - сказал он, пуская автобус вразнос. -
Народный из Ленинграда приехал: пожалте, на репетицию вози его из гостиницы,
за три квартала. Гоняй машину! Обратно, с театру, опять вози. Дома небось за
папиросами дальше бегает. Заслуженный! Опять ему тарантас!"
"Искусство требует жертв, Василий Антоныч", - сказала Наташа.
"Все. Хватит с меня вашего искусства!" - с отвращением отрубил шофер.
И все почему-то разом скисли. Как будто темный бес внутри каждого
только и ждал этого случайного всплеска. Пустого всплеска. Потому что шофер
уже пережил в театре трех директоров и штук восемь главрежей. И даже дочь у
него училась в культпросветшколе, на театральном. Хуттер недавно выпускал ее
в массовке, так шофер с супругой сидели в пятом ряду партера, и он все
вытирал лицо огромным, как шерстяной плед, платком. Супруга и в антракте
сидела в кресле так же прямо и твердо. А шофер, правда, отлучился в буфет,
залпом выпил три бутылки пива, и во втором действии ему было полегче.
Никогда он спектакля не смотрел, кроме этого, дочкиного. Потом подошел к
Хуттеру и сказал:
"Вам когда чего надо свезть, дак я могу..."
"Поздно уже. Чего же сейчас везти?" - поразился Хуттер такому
энтузиазму. Обычно машину можно было только через директора выбить, каждый
выезд со скандалом. Шофер всегда пребывал в состоянии отчаянной, боевой
обороны - так он понимал свою ответственность за резину, подшипники и
карбюратор.
"Нет, - сказал шофер. - Ежели ВАМ, может, надо свезть..."
"А-а-а-а, - засмеялся Хуттер. - Это взятка натурой? А я не понял!..."
Очень он развеселился.
"Вам - дело, а вы - собака бела", - сказал, наконец, шофер и тоже
заколыхался. Он не смеялся, а колыхался. Машину любил, как лошадь. И умел
заговаривать ей зубы, если дурила. Была в нем основательная, из глуби,
привязанность к дому. А домом его был театр. И никогда не уходят такие люди
от своего дома.
"Постель тебя забудет, - ворчал шофер уже по инерции. - Каждое лето
трухаешь-трухаешь с вами, где попадет..."