"Игорь Журавель. Музыка падших богов" - читать интересную книгу автора

этому Джону Леннону закатывающегося советского общества. Оля вспоминает
какую-то политическую партию, программа коей состояла в том, чтобы каждый
дом оборудовать котельной. Хорошо, конечно, было бы, но в общем, если
честно, мне пофиг.
Я не особенно склонен говорить, но все же описываю все преимущества
профессии сторожа. Сторож, он просто сидит, прислушиваясь к тишине или к
музыке в наушниках. Еще он может жрать бутерброды и запивать их кока-колой,
выходить курить может, если повезет. Но самое главное - сторож может выучить
наизусть все стихотворения своих любимых поэтов, читая их на вахте. И он
может писать что-нибудь сам.
Мой рассказ почему-то впечатляет Ольгу, ее вообще многое впечатляет,
по-моему, это ее главный недостаток. Она даже хочет нарисовать что-нибудь в
тему.
- Тебе бы все рисовать, - говорю я.
Мы долго молчим, затем Ольга заводит разговор о заброшенных домах. Она
просто обожает заброшенные дома. Благо, этого добра в нашем городе навалом,
даже в его центре. У нас вообще существует традиция половину домов не
достраивать, возникла она уже после развала СССР. Видимо, это символизирует
так и не достроенный в нашей великой стране коммунизм.
Я ненавижу заброшенные дома, о чем и сообщаю. У меня есть на то свои
причины. Не то чтобы я был очень цивилизованным парнем, фанатом Европы и
женской цивилизации, просто однажды в одном из таких зданий я свалился в
подвал и сломал себе ногу. Странно, обычно, когда я падаю, время как бы
притормаживается, я успеваю понять, что происходит и как именно я должен
падать, дабы остаться невредимым. Но в этот раз ничего подобного не
произошло, виной тому не внезапность, а то ли алкоголь, впрочем, это вряд
ли, то ли дело в самом доме, в его духе, я думаю, что так оно и есть.
Конечно, это было увлекательное приключение. Я впервые в жизни сломал ногу,
впервые в жизни меня домой провожала девушка, а не наоборот. Даже не
провожала, а можно сказать тащила на себе большую часть дороги. Я был тогда
в неплохом настроении и рассказывал всем, что только советский человек может
сломать ногу и быть при этом чертовски веселым, и чувствовать себя легко.
Еще впервые в жизни я отжимал шапку от вина, раздавившегося у меня в сумке.
Тем не менее, ебал я такие приключения. Единственное, что хоть как-то
помогало мне не потерять душевного равновесия, когда я лежал в гипсе, так
это мое воображение. Я представлял себя великим революционером, заключенным
в тюрьму. Можно было вообразить себя, к примеру, Володькой Маяковским,
знакомящимся с современным искусством, или Адольфом Гитлером, работающим над
"Майн Кампфом". Правда, о своей борьбе я так ничего и не написал, да и она
кардинально отличалась от борьбы Адольфа. Но прошли те славные времена,
времена создания великих империй, теперь у человечества другие цели, о них
после. Но хоть подобные размышления и несколько облегчали мою тяжкую участь,
но я не хотел бы, чтобы все это повторилось.
- Ты становишься слишком циничным, - с обвинительными интонациями
провозглашает Оля, - это не есть хорошо.
- Это есть похуй, - отвечаю я, - зато я знаю, что нужно делать.
- И что же, интересно бы узнать?
- Пора покидать этот ебучий город.
- Зачем же? - удивляется моя собеседница, - я люблю город, не могу без
него.