"Леонид Жуховицкий. Как стать писателем за десять часов" - читать интересную книгу автора

"Фауст", "Николас Никльби", "Домби и сын". Однако и прошлый век дал образцы
великолепных заглавий, иные из которых зажили самостоятельной жизнью, став
частью языка. Вот примеры только из отечественной литературы: "Горе от ума",
"Герой нашего времени", "Мертвые души", "Отцы и дети", "Кто виноват?", "Что
делать?", "Преступление и наказание", "Кому на Руси жить хорошо",
"Очарованный странник", "Бедность не порок"... Вообще, Александр Николаевич
Островский был великий мастер заглавий - во всей мировой литературе трудно
найти равного ему в этом деле. Отчасти это объяснялось профессией: драматург
больше зависит от зрителя, чем прозаик от читателя - книга может и полежать
на полке, а спектакль без аудитории мгновенно умрет. Вот и требовалось,
чтобы даже беглый взгляд намертво прилипал к афише. "Не в свои сани не
садись", "Правда хорошо, а счастье лучше", "Последняя жертва", "Волки и
овцы", "На всякого мудреца довольно простоты" - тут объяснять нечего,
достаточно просто поклониться автору...
В двадцатом веке добрая воля стала железной обязанностью. Особенно
после Первой Мировой, когда домой вернулись миллионы молодых людей,
прошедших страшную школу войны. Они победили уже потому, что выжили, и
смотрели на мир жесткими глазами вчерашних солдат. Житейские иллюзии ушли
полностью, молодым ветеранам нужна была только истина. Сотни бывших
фронтовиков искали ее с пером в руке, и талантливых в этом поколении
оказалось непривычно много. Произошла своеобразная гуманитарная революция,
опередившая научно-техническую. Два десятка литератур выдвинули своих
гениев, и процесс, как говорится, пошел. Постепенно сложился общемировой
книжный рынок, конкуренция выросла невероятно, и тщательная проработка
заглавия превратилась для современного писателя в такую же необходимость,
как для современного шахматиста знание дебюта и эндшпиля. Зато стало
возможным восхищаться названиями даже не читаных книг. Приводить примеры,
наши и не наши, просто наслаждение.
Итак!
"В поисках утраченного времени". "Путешествие на край ночи". "На
Западном фронте без перемен". "Время жить и время умирать". "Жизнь взаймы".
"Прощай, оружие!", "Иметь и не иметь", "По ком звонит колокол", "Каждый
умирает в одиночку", "Волк среди волков", "Кто однажды попробовал тюремной
похлебки", "Сто лет одиночества", "Полковнику никто не пишет", "Хлеб ранних
лет", "Бильярд в половине десятого", "Вкус меда", "Здравствуй, грусть",
"Одиночество бегуна на длинной дистанции", "Все люди враги", "Вторая
древнейшая профессия", "Сад радостей земных"...
В нашем невезучем отечестве век выдался уж очень жестокий, и названия
звучат построже. Но ведь тоже есть, на чем остановиться.
"Заговор равнодушных", "Факультет ненужных вещей", "Роман без вранья",
"Жизнь и судьба" "Не стоит село без праведника", "Приглашение на казнь",
"Пастух и пастушка", "Три минуты молчания", "Трудно быть богом", "Я родился
в очереди", "Живи и помни", "Не умирай прежде смерти", "Аборт от
нелюбимого", "Между собакой и волком", "Жаль, что вас не было с нами"...
А одна из лучших книг в истории литературы, великий роман Булгакова?
Вроде бы, ничего особенного: "Мастер и Маргарита"? Но попробуйте заменить
женское имя иным, в принципе, ничем ему не уступающим. Ну, скажем - "Мастер
и Антонина"? Вроде бы, то же самое - а строка умерла. Исчезла аллитерация,
ушла музыка... Кстати, в большой литературе это явление нередкое - поэзия
помогает прозе. "Вешние воды", "Дама с собачкой", "Легкое дыхание", "Осень в