"Леонид Жуховицкий. Как стать писателем за десять часов" - читать интересную книгу автора

- Мы сами позвоним.
Ждите ответа... Ждите ответа... Ждите ответа...
Ладно, допустим, редактор оказался чересчур любознательным, или ему
позвонили, и благодаря фантастически удачному стечению обстоятельств книжка
молодого автора вышла в свет. Дальше что? Дальше, по идее, должна заметить
критика.
Не волнуйтесь. Не заметит. Даже не обругает.
Считается, что критик обязан думать о литературе, о читателе, о притоке
в отечественную словесность свежих сил. Но это в теории. На практике критик
никому ничего не должен, поскольку взаймы не просил, а если попросит, то кто
ж ему даст? Поэтому критик как нормальный взрослый человек думает о себе.
Зачем ему заботиться о вашей славе - он заботится о своей. Так что критику
нужен знаменитый, чтобы его разоблачить, или другой знаменитый, чтобы
прославить в пику первому, а еще лучше так уделать обоих, что они окажутся в
полном дерьме, а сам критик в белом фраке. Винить критика не стоит: он
работает на публику, а публика, может, и не дура, но нрав у нее
коммунальный, и живая реакция только на скандал, на драку, на вопли и стоны
в общем коридоре. Думаете, преувеличиваю? Давайте проверим. Сотни
интеллигентнейших литературоведов в нашем веке восторженно писали о
Пушкине - ну-ка припомните пять-шесть имен! Ну, два хотя бы. А молодые
нахальные ребята, в ту пору именовавшие себя почему-то футуристами,
потребовали сбросить главного классика с корабля современности и сразу всем
своим скопом вошли в историю. А какому критику не хочется в анналы? Поэтому
писать о Пушкине всегда полезней, чем о Пупкине.
Правда, есть еще и высший судья - читатель. Именно он создает прочные
репутации, именно он в конечном счете определяет, кто есть кто. Критик не
заметит - читатель оценит.
Однако читатель вовсе не стремится быть судьей. Читателю просто хочется
купить что-нибудь элементарно приличное, чтобы и самому получить
удовольствие, и жене порекомендовать, и, возможно, ребенку подсунуть, и
соседу в курилке сюжетец пересказать. А то и выписать в блокнотик три-четыре
фразы, поскольку хорошая фраза в жизни пригодится всегда. Но вот стоит
читатель у входа в универмаг перед книжным развалом, и на лице у него полная
растерянность. Сто обложек, сто названий, сто авторов. Башка кругом! Что
взять-то? И, поколебавшись, берет Голсуорси, ибо автор солидный, и никто не
скажет, что деньги выброшены зря.
Каждый день в мире выходят сотни книг. И все это ваши конкуренты. И
ровесники, рвущиеся в литературу, тоже конкуренты. И классики, занявшие в
библиотеках самые престижные полки, тоже конкуренты - ведь это у них, у
Флобера и Чехова, хотите вы отнять столь дефицитное читательское время.
В храм искусства абы кого не пускают. Претендуете? А пропуск?
Пропуск есть. Одна или две строчки на обложке. Заглавие. Единственная
защита безвестного автора. Единственная надежда на внимание редактора,
критика и читателя.
Полтора века, даже век назад романы и поэмы в России называли без
затей: "Евгений Онегин", "Обломов", "Анна Каренина", "Братья Карамазовы",
"Господа Головлевы", "Фома Гордеев". В особых стараниях нужды не было: в год
выходило пять-шесть хоть сколько-нибудь заметных книг, и малочисленная
читающая публика все равно просматривала их все. Впрочем, и в цивилизованной
Европе дела обстояли примерно так же: "Евгения Гранде", "Мадам Бовари",