"Славой Жижек. Добро пожаловать в пустыню Реального " - читать интересную книгу автора

зданиями. Не то чтобы революционное Событие было "предано" термидорианским
истеблишментом нового порядка, само упорствование в Событии вело к остановке
движения на уровне позитивного социального существования. Ветшающие дома
есть доказательство преданности Событию. Неудивительно, что революционная
иконография на сегодняшней Кубе полна ссылок на христианство - апостолы
Революции, возвышение Че до фигуры, подобной Христу, Вечный ("lо Eterno" -
название одной из песен Карлоса Пуэбла о нем): когда Вечность вклинивается
во время, время приходит к застою. Неудивительно, что основное впечатление
от Гаваны 2001 года - настоящие жители бежали, а их место заняли скваттеры,
неуместные в величественных старых зданиях, заселившие их на время,
разделившие огромное пространство деревянными панелями и т. д. Здесь
показателен образ Кубы, который можно получить от кого-нибудь вроде Педро
Хуана Гитерреса (его "грязная гаванская трилогия"): кубинское
"существование" в противоположность революционному Событию - повседневная
жизнь в борьбе за выживание, бегстве в неистовый беспорядочный секс,
цепляний за мгновение без каких бы то ни было планов на будущее. Эта
непристойная инерция есть "истина" революционного Возвышенного.[5]
И не является ли так называемый фундаменталистский террор также
выражением страсти Реального? В начале семидесятых, после провала в Германии
студенческого движения протеста новых левых, одним из его результатов был
терроризм РАФ ("банда" Баадера-Майнхоф и т. д.). Основной предпосылкой его
было то, что провал студенческого движения показал - массы настолько глубоко
погружены в потребительскую аполитичную установку, что их невозможно
пробудить при помощи обычного политического образования и повышения
сознательности. Для того чтобы пошатнуть их идеологическую
нечувствительность, их потребительскую гипнотическую установку, требовалось
насильственное вмешательство, то есть сработать должно было только прямое
насильственное вмешательство, вроде бомбардировок супермаркетов. И разве не
это, на другом уровне, служит основой сегодняшнего фундаменталистского
террора? Разве его цель не состоит в том, чтобы пробудить нас, людей Запада,
от нашей нечувствительности, от погружения в нашу повседневную
идеологическую вселенную?
Два этих последних примера указывают на фундаментальный парадокс
"страсти Реального": она достигает своей высшей точки в своей очевидной
противоположности, в театральном зрелище - от сталинских показательных
процессов до эффектных террористических акций.[6] Так, если страсть
Реального оканчивается чистой видимостью волнующего эффекта Реального, то -
в полную противоположность ей - "постмодернистская" страсть видимости у
Последних Людей оканчивается чистой видимостью волнующего Реального.
Вспомним феномен "каттеров" (главным образом женщин, которые испытывают
непреодолимое желание резать себя бритвами или наносить себе телесные
повреждения каким-либо иным способом), полностью соответствующий
виртуализации всего, что нас окружает: он символизирует отчаянную стратегию
возвращения к реальности тела. По существу, нанесение порезов должно быть
противопоставлено обычным татуировкам на теле, которые гарантируют включение
субъекта в (виртуальный) символический порядок; проблема каттеров состоит в
обратном, а именно - в утверждении самой реальности. Нанесение порезов вовсе
не связано с какими бы то ни было суицидальными желаниями, это просто
радикальная попытка найти твердую опору в реальности, или (другой аспект
того же феномена) попытка достичь твердого основания нашего эго в телесной