"Славой Жижек. Добро пожаловать в пустыню Реального " - читать интересную книгу автора

повседневной социальной реальности. Реальное в его исключительной жестокости
было той ценой, которую следовало заплатить за очищение от обманчивых слоев
реальности. Уже в окопах первой мировой войны Эрнст Юнгер прославлял
рукопашные схватки как первый подлинный интерсубъективный опыт: подлинность
состоит в акте насильственной трансгрессии (от лаканианского Реального -
Вещь Антигоны, с которой она сталкивается, когда нарушает порядок Города, -
до эксцесса у Батая). В сфере сексуальности иконой этой "страсти реального"
стала "Империя чувств" Нагиса Ошимы - культовый японский фильм семидесятых,
в котором любовники пытали друг друга до смерти. Не становятся ли последней
фигурой страсти Реального веб-сайты с жесткой порнографией, позволяющие нам
увидеть при помощи крошечной камеры, размещенной на конце фаллоимитатора,
как выглядит влагалище изнутри? В этот момент все переворачивается: когда
кто-то подходит слишком близко к объекту желания, эротическая
привлекательность превращается в отвращение к Реальному обнаженной плоти.[3]
Другая версия "страсти Реального", в противоположность "движению товаров" в
социальной реальности, ясно различима в кубинской революции. Делая из нужды
добродетель, сегодняшняя Куба продолжает героически сопротивляться
капиталистической логике траты и запланированного устаревания: многие
используемые там изделия рассматриваются на Западе как отходы - это не
только пресловутые американские автомобили пятидесятых, которые
сверхъестественным образом продолжают работать, но и масса канадских желтых
школьных автобусов (с еще вполне читаемыми старыми надписями на французском
или английском), вероятно, подаренных Кубе и используемых там в качестве
общественного транспорта.[4] Мы, таким образом, имеем дело с парадоксом: в
безумную эпоху глобального капитализма главным результатом революции должен
стать переход от социальной динамики к застою - это та цена, которую нужно
заплатить за исключение из глобальной капиталистической сети. Здесь мы
сталкиваемся со странной симметрией между Кубой и западными
"постиндустриальными" обществами: в обоих случаях безумная мобилизация
скрывает более фундаментальную неподвижность. На Кубе революционная
мобилизация скрывает социальный застой; на развитом Западе неистовая
социальная активность скрывает фундаментальное однообразие глобального
капитализма, отсутствие События...
Вальтер Беньямин определил Мессианский момент как Dialektik im
Stillstand, диалектику в застое: в ожидании Мессианского События жизнь
приходит к застою. Не сталкиваемся ли мы на Кубе с ее странной реализацией,
своего рода негативным Мессианским временем: социальный застой, когда "конец
времен близок" и все ожидают Чуда, которое случится после того, как умрет
Кастро и рухнет социализм? Неудивительно, что наряду с политическими
новостями и репортажами главной строкой кубинских телевизионных программ
являются курсы английского языка: их количество невероятно велико - 5-6
часов в день. Как это ни парадоксально, но само возвращение к
антимессианской капиталистической нормальности переживается как объект
Мессианского ожидания, то есть, ожидая его, страна просто бездействует.
На Кубе самоотречение переживается/устанавливается как доказательство
подлинности революционного События - это то, что в психоанализе называется
логикой кастрации. Кубинская политико-идеологическая идентичность полностью
покоится на преданности кастрации (неудивительно, что Вождя зовут Фидель
Кастро!): Событие дополняется растущей инерцией социального
существования/жизни - замороженная заранее страна со старыми ветхими