"Андре Жид. Имморалист" - читать интересную книгу автора

Мы приехали в Ла Мориньер в первых числах июля, остановившись в Париже
лишь на столько времени, сколько потребовали необходимые покупки и кое-какие
визиты.
Как я уже говорил вам, Ла Мориньер расположен между Лизье и
Пон-Левеком, в самом мокром месте, какое я знаю. Ряд узких и мягко изогнутых
лощинок тянется до очень широкой Ожской долины, которая полого спускается к
самому морю. Никакого горизонта; таинственные лесные чащи; кое-где поля, но
особенно много лугов, пажитей на мягких склонах, где густую траву косят два
раза в год, где сливаются тени от множества яблонь в часы заката и где
пасутся свободные стада; в каждом углублении - вода; пруд, болото и речка;
непрерывно слышно журчанье.
Ах, как легко я узнал этот дом, голубую крышу, кирпичные и каменные
стены, наполненные водою рвы, отражения в спящей воде... Это был старый дом,
в котором могло бы поместиться больше двадцати человек. Нам с Марселиной и
тремя слугами было трудно, хотя я иногда и помогал этому, оживить хотя бы
часть дома; наш старый управляющий, которого звали Бокаж, приготовил уже для
нас, как мог, несколько комнат; мебель просыпалась от двадцатилетнего сна;
все оставалось таким, каким оно жило в моей памяти; отделка не слишком
обветшала, и комнаты были совсем жилыми. Чтобы лучше нас принять, Бокаж
наполнил цветами все вазы, какие нашел. Он велел выполоть и вычистить
внутренний двор и ближайшие к дому аллеи парка. Когда мы подъезжали, дом был
освещен последними лучами солнца, и к нему поднимался из долины неподвижный
туман, одновременно скрывающий реку, выдавая ее. Еще не доехав до места, я
вдруг узнал запах травы, и когда я снова услышал вокруг дома пронзительные
крики ласточек, внезапно встало передо мной все прошлое, будто оно ожидало
меня и, узнав, захотело сомкнуться при моем приближении.
Через несколько дней дом стал почти совсем обитаемым; я мог бы уже
приняться за работу; я медлил, прислушиваясь к подробно напоминающему о себе
прошлому, потом вскоре отдавшись слишком новому волнению: через неделю после
нашего приезда Марселина призналась мне, что она беременна.
С тех пор мне стало казаться, что я обязан окружить ее новыми заботами
и что она имеет право на большую нежность; по крайней мере, первое время
после того, как она доверила мне это, я проводил подле нее почти целые дни.
Мы направлялись с ней к лесу и садились на ту скамейку, на которой я
когда-то сиживал с матерью; там каждое мгновение нам казалось сладостнее, и
более незаметно текли часы. От этого периода моей жизни у меня не
сохранилось ни одного отчетливого воспоминания, и это не потому, что я менее
благодарен ему, - но только потому, что все смешивалось, сливалось в одно
общее чувство благосостояния: вечер сменялся утром без резкого разрыва и дни
без неожиданностей сплетались с днями.
Я постепенно принялся за свою работу со спокойной, ясной душой,
уверенный в своей силе, глядя доверчиво и без волнения на будущее с как бы
смягченной волей и прислушиваясь к советам этой мягкой природы.
"Нет никакого сомнения, - думал я, - что пример этой земли, где все
готовится к плоду, к полезной жатве, окажет на меня превосходное влияние". Я
восхищался спокойным будущим, которое обещали эти мощные быки, эти тельные
коровы на обильных лугах. Правильно рассаженные на удобных склонах холмов
яблони сулили в это лето превосходный урожай; я мечтал о богатом грузе
плодов, под которыми скоро склонятся их ветви. В этом упорядоченном обилии,
в этом радостном подчинении, в этих веселых всходах, гармонии не случайная,