"Андре Жид. Имморалист" - читать интересную книгу автора

сбрасывает культуру, как жеребец сбрасывает стесняющую его сбрую,
предпочитая обществу слишком мудрого и старого Кассиодора грубых готов; как
он в обществе жестких своих сверстников-любимцев вкушает несколько лет
бурной, страстной и разнузданной жизни, чтоб окончательно испорченным и
погрязшим в разврате умереть в восемнадцать лет. Я находил в этом
трагическом порыве к более дикой цельной жизни что-то общее с тем, что
Марселина, улыбаясь, называла "моим переломом". Я искал в этом
удовлетворение для своего ума, раз я не занимал этим своей плоти; и в
ужасной смерти Аталариха я изо всех сил старался найти жизненный урок.
Перед Равенной, где мы должны были поселиться на две недели, мы решили
быстро осмотреть Рим и Флоренцию, потом, не заезжая в Венецию и Верону,
поспешить уже без всяких остановок в Париж. Мне доставляли какое-то совсем
новое удовольствие разговоры о будущем с Марселиной; была еще некоторая
неуверенность в вопросе о лете; мы оба устали от путешествий, и нам не
хотелось снова уезжать; мне хотелось полнейшего покоя для моих занятий; и мы
вспоминали об одном доходном имении между Лизье и Пон-Левеком в самой
лесистой части Нормандии: это имение принадлежало когда-то моей матери, и я
с ней несколько раз в детстве проводил там лето, но после ее смерти больше
туда не возвращался. Мой отец поручил заведывание этим имением старому
управляющему, который взимал в нашу пользу арендную плату с фермеров и
аккуратно нам ее высылал. У меня сохранились чудесные воспоминания о большом
и очень удобном доме, окруженном садом с ручьями; имение называлось Ла
Мориньер; я подумал, что там было бы приятно пожить.
Я замышлял провести следующую зиму в Риме, но уже не в качестве
путешественника, а ради научной работы... Но этот план быстро рухнул: в
числе важных писем, давно ожидавших нас в Неаполе, было одно, в котором
внезапно мне сообщили о том, что мое имя усиленно называлось в связи с
вакантной кафедрой в Колеж де Франс; это было только заместительство, но
именно оно должно мне предоставить в будущем большую свободу; приятель,
сообщавший мне это, указывал несколько нетрудных шагов, которые надо было
предпринять в случае моего согласия, и очень уговаривал меня принять эту
должность. Я колебался, видя в этом прежде всего рабство: потом подумал, что
было бы интересно изложить в виде лекций мою работу о Кассиодоре... В конце
концов, меня убедила мысль об удовольствии, которое я этим доставлю
Марселине. И, как только я принял решение, я стал видеть в нем одни лишь
хорошие стороны.
В ученом мире Рима и Флоренции мой отец поддерживал связи, а я был в
переписке с некоторыми его знакомыми. Они дали мне возможность произвести
нужные мне разыскания в Равенне и других местах; в эти дни я думал только о
работе. Марселина старалась облегчить мне ее тысячами милых и трогательных
забот обо мне. Наше счастье в конце этого путешествия было таким ровным и
спокойным, что я ничего не могу рассказать о нем. Лучшие человеческие
творения неизбежно дышат скорбью. Чем был бы рассказ о счастье? Лишь то, что
подготовляет его, потом то, что его разрушает, подлежит рассказу.
И теперь я рассказал вам все, что его подготовило.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I