"Андре Жид. Имморалист" - читать интересную книгу автора

а установленная, красота человеческая и вместе с тем природная, и непонятно
было, чем восхищаешься, до такой степени сочетались в совершенном согласии
плодоносный взрыв свободной природы и умелое усилие человека, управлявшего
ею. Чем было бы это усилие, думал я, без могучей, дикой мощи, которую оно
обуздывает? Чем был бы дикий порыв бьющих через край соков без разумного
усилия, которое сдерживает их и смеясь приводит к изобилию? И я предавался
мечтам о странах, где силы были бы так напряжены, всякий расход так
возмещен, всякий обмен так точен, что малейший убыток был бы ощутим; потом,
применяя мои мечты к жизни, я строил систему нравственности в виде науки о
наилучшем применении своих сил, управляемых сдерживающим разумом.
Куда уходило, где пряталось тогда мое недавнее буйство? Я был так
спокоен, что, казалось, его никогда не было. Волна моей любви залила его без
остатка...
Между тем, старый Бокаж изо всех сил старался; он распоряжался, следил,
советовал; до крайности чувствовалось его желание казаться необходимым.
Чтобы его не обижать, приходилось проверять его счета, слушать без конца его
бесконечные объяснения. Но и этого ему было недостаточно; мне приходилось
сопровождать его в поля. Его прописная добросовестность, его постоянные
разговоры, явное довольство собой, выставление напоказ своей честности - все
это через некоторое время мне наскучило; он становился все более и более
назойливым, и все средства казались мне хороши, чтобы снова добиться
покоя, - когда вдруг неожиданное событие изменило мои с ним отношения.
Однажды вечером Бокаж сообщил мне, что ждет завтра своего сына Шарля.
- А, - сказал я равнодушно, не особенно интересуясь детьми, которые
могли быть у Бокажа; потом, видя, что мое равнодушие его огорчает и что он
ждет от меня выражения некоторого интереса или удивления, я спросил:
- А где он сейчас?
- На одной образцовой ферме около Алансона, - ответил Бокаж.
- Ему должно быть теперь около... - продолжал я, словно прикидывая
возраст этого сына, о существовании которого я до сих пор не подозревал, и
достаточно растягивая слова, чтобы он мог меня перебить...
- Семнадцать лет, - продолжал Бокаж, - ему было немного больше четырех,
когда скончалась ваша матушка. О, он большой парень теперь; скоро он будет
умнее своего отца... - И, раз начав говорить, Бокаж не мог уже больше
остановиться, как ни явно показывал я ему знаки усталости.
На следующий день я успел уж забыть об этом, как вдруг под вечер только
что приехавший Шарль появился засвидетельствовать Марселине и мне почтение.
Это был красивый малый такого цветущего здоровья, такой гибкий и так хорошо
сложенный, что даже ужасное городское платье, которое он надел в нашу честь,
не могло сделать его слишком смешным; его застенчивость слегка усиливала его
природный румянец. Ему можно было дать не больше пятнадцати лет - настолько
его взгляд сохранил детское выражение; он объяснялся свободно, без ложного
стыда, и в противоположность отцу не болтал без толку. Я не помню, о чем мы
говорили в первый вечер; занятый тем, что разглядывал его, я не находил, что
сказать ему, и предоставлял Марселине с ним разговаривать. Но на следующий
день я в первый раз не стал ждать, чтоб старик Бокаж зашел за мной и повел
на ферму, где, как я знал, были начаты работы.
Надо было починить бассейн. Бассейн этот, обширный, как пруд, дал течь;
место течи было известно, и его должны были залить цементом. Надо было
прежде всего спустить воду из бассейна, чего не делалось целых пятнадцать