"Андре Жид. Имморалист" - читать интересную книгу автора

она была тщательно подстрижена не клинышком, а квадратно, и внезапно мне
показалась неприятной и смешной. Вернувшись к себе в гостиницу, я
посмотрелся в зеркало и не понравился себе; у меня был вид того, кем я был
до сих пор, - археографа. Сразу после завтрака я спустился в Амальфи с
готовым решением. Город очень невелик; мне пришлось удовольствоваться
дрянной цирюльней. Был базарный день; помещение было полно народу; мне
пришлось бесконечно долго ждать; но ничто, ни сомнительная бритва, ни желтая
кисточка, ни скверный запах, ни болтовня цирюльника - ничто не могло
заставить меня отступить. Когда я почувствовал, как под ножницами падает моя
борода, мне показалось, что я снимаю маску. И все же, когда я потом увидел
себя, чувство, охватившее меня, еле сдерживаемое, было не радостью, а
страхом. Я не объясняю этого чувства, я констатирую его. Я нашел свои черты
довольно красивыми... нет, страх происходил от того, что мне казалось, будто
моя голая душа видна всем, и от того, что она вдруг показалась мне страшной.
Зато я отпустил волосы на голове.
Вот все, что мое новое, еще праздное существо могло совершить. Я думал,
что из него родятся удивительные для меня самого поступки; но это попозже,
говорил я себе, попозже, когда мое существо станет более полным.
Принужденный жить в ожидании, я как Декарт, придерживался предварительного
образа действий. Таким образом, Марселина могла еще ошибиться. Правда, мой
изменившийся взгляд и особенно в тот день, когда я появился без бороды,
новое выражение моего лица способны были обеспокоить ее, но она уже слишком
меня любила, чтобы как следует меня видеть; к тому же я успокоил ее, как
мог. Необходимо было, чтобы она не мешала моему возрождению; чтобы скрыть
его от ее глаз, надо было притворяться.
Ведь тот, кого Марселина любила, тот, за кого она вышла замуж, это было
не мое "новое существо". И я повторял себе это, чтобы заставить себя
скрываться. Таким образом, я отдавал ей только свой образ, который
становился изо дня в день тем лживее, чем более он был неизменен и верен
прошлому.
Итак, пока что мои отношения с Марселиной оставались прежними, хотя с
каждым днем все более взволнованными, потому что росла любовь. Даже мой
обман (если можно назвать обманом потребность охранять мою душу от ее суда),
даже мой обман усиливал нашу любовь. Я хочу сказать, что благодаря этой игре
я непрерывно думал о Марселине. Быть может, эта необходимость лжи меня
слегка тяготила; но я быстро пришел к убеждению, что худшие на свете вещи
(ложь, например, не говоря о другом) трудны только до тех пор, пока их
делаешь, но что каждая из них, и очень скоро, становится удобной, приятной,
легкой к повторению и скоро совсем естественной. Как во всякой вещи,
первоначальное отвращение к которой побеждено, я кончил тем, что стал
находить удовольствие в самом этом обмане, увлекаться им, как игрой моих,
еще неведомых мне, способностей. И с каждым днем я продвигался, в моей все
более богатой и полной жизни, к более сладостному счастью.

VIII

Дорога из Равелло в Сорренто так прекрасна, что я в то утро не пожелал
бы ничего более прекрасного в мире. Горячая жесткость скал, обилие воздуха,
ароматы, прозрачность - все наполняло меня чудесным обаянием жизни, и этого
было до такой степени достаточно, что, казалось, одна лишь легкая радость