"Андре Жид. Страницы из дневника" - читать интересную книгу автора

это, что он не читал книги и что его мнение основывается на слухах?),
напоминает мне Ломброзо, который по "Неумелому стекольщику" Бодлера заключил
о жестокости поэта: не заставлял, ли Бодлер стекольщиков, - говорит
Ломброзо, - подниматься на его мансарду, чтобы тут же выгнать их вор,
расколотив вдребезги их товар за то, что у них не было розовых стекол?
Но из его заявления я привожу следующее:
"Ницше - враг мой, трогательный для меня тем, что даже в его отказе
чувствуется страдание". Да, это верно; и то же самое - С.: они упрекают
меня в безмятежности. Счастье, достигнутое не их путем, кажется им
величайшим преступлением или, по меньшей мере, величайшей духовной
скудостью.
Эм и m-ll Z. говорят о больницах, о безобразных тамошних
злоупотреблениях, о скверной кормежке больных, о беззакониях, кумовстве и
шантаже, которому подчас подвергаются несчастные больные со стороны сиделок.
Однако раскрыть эти преступления значит - сыграть на руку "левым". И об
этом помалкивают. И когда встречаешь в народе ужас перед больницей, он
кажется - увы! - больше чем справедливым.
Помню, однажды я захотел навестить свою племянницу незадолго до ее
конца, нанял авто.
о- На улицу Буало, в лечебницу, - приказал я шоферу.
Тот спрашивает:
- Какой номер?
- Не знаю. Вы сами должны знать. Это - частная лечебница.
Тогда, повернувшись ко мне, он сказал, и в голосе его слышалось все:
ненависть, презрение, насмешка, горечь.
- Мы знаем только Ларибуазьер*.
_______________
* Казенная парижская больница имени жертвователя графа Ларибуазьера.
(Прим. перев.) _______________
Это невинное слово, произнесенное по-деревенски, нараспев, прозвучало
похоронным звоном.
- Да полно, - ответил я ему, - сдохнуть везде одинаково можно: что в
частной больнице, что в государственной...
Но его восклицания у меня по спине мурашки забегали.
М. Н. очень умен; чувствуется, что проблемы свои он подобрал по дороге.
Он их не выносил и не родил в муках.
Мне стоит большого усилия убедить себя, что я теперь в возрасте тех,
кто казался мне дряхлым, когда я был молодым.
О кровосмесительном характере теорий Барреса. По его мнению, нельзя,
невозможно любить людей иной крови.
Баррес (я читаю теперь с ожесточенной усидчивостью второй том его
"Дневников"), видимо, обеспокоен тем, что отец Шопена происходит из Нанта.
(Я писал об этом несколько страниц; нужно их только найти и доразвить.) Он
отмечает факт, чтобы тотчас о нем забыть. Как он ловко сам себя изобличает!
То же самое и о Клоде Желэ, великом лотарингце*.
_______________
* Французский живописец Желэ, подписывающийся Клод Лоррэн, т. е. Клод
из Лотарингии. (Прим. перев.) _______________
Упорство, с каким он отстаивает абсурд, - вот что, может быть, больше
всего и трогает в Барресе.