"Андре Жид. Яства Земные" - читать интересную книгу автора

сердце; как и с природой, я был в этом кочевником и не останавливался нигде.
Всякое предпочтение казалось мне несправедливым; желая достаться всем, я не
отдавал себя никому.
С воспоминаниями о каждом городе у меня связывались воспоминания о
каком-нибудь распутстве. В Венеции я участвовал в маскарадах; оркестр из
альтов и флейт сопровождал лодку, где я вкушал любовь. Следом плыли другие
лодки, заполненные молодыми женщинами и мужчинами. Мы направлялись к Лидо
встречать рассвет, но, когда музыканты смолкли, мы, утомившись, заснули,
прежде чем взошло солнце. Но я любил даже усталость, которая остается после
этих фальшивых радостей, и это головокружение при пробуждении, благодаря
чему мы понимаем, что они поблекли. - В портовых городах я мог пойти за
матросами с больших кораблей; я пробирался по плохо освещенным улочкам; но
внутренне я осуждал в себе это желание приобрести опыт - наше единственное
искушение; и, оставив моряков у дверей притонов, я возвращался в спокойный
порт, где молчаливый суд ночей превращался в воспоминания об этих улочках,
странный и волнующий гул которых доходил до экстаза. Я предпочитал богатство
полей.
Однако в двадцать пять лет, не устав от странствий, но терзаемый
чрезмерной гордыней, которую взрастила эта кочевая жизнь, я понял или внушил
себе, что наконец созрел для новой формы.
Зачем? Зачем, вопрошал я, вы говорите, чтобы я снова скитался по
дорогам, я хорошо знаю, что на них расцвели новые цветы, но теперь они ждут
вас. Пчелы собирают мед лишь в короткий период; потом они становятся
хранительницами казны. - Я возвратился в покинутое жилище. Я сорвал, убрал
прочь чехлы с мебели; открыл окна и, воспользовавшись сбережениями, которые,
несмотря на свое бродяжничество, сумел сделать, окружил себя всем, что смог
раздобыть из дорогих и хрупких вещей, - вазами или редкими книгами, и
особенно картинами, которые, благодаря знакомству с художниками, покупал
очень дешево. В течение пятнадцати лет я копил, как скряга; я обогащался изо
всех сил; я занялся своим образованием, научился играть на разных
инструментах; каждый час и каждый день приносил мне какое-нибудь
плодотворное знание; история и биология особенно занимали меня, я узнал
литературу. Я умножал дружеские связи, которые мое большое сердце и
занимаемое положение позволяли мне не скрывать; они были для меня более
всего остального драгоценны, и однако, даже они совсем не привязывали меня.
В пятьдесят лет час настал: я продал все, и, поскольку мой вкус был
безупречен и я хорошо знал каждый предмет, оказалось, что я не владел ни
одной вещью, чья стоимость не возросла бы; за два дня я получил значительное
состояние. Я распорядился этим состоянием таким образом, что мог
воспользоваться им в любой момент. Я продал абсолютно все, не желая
сохранять ничего личного на этой земле, и менее всего воспоминания о
прошлом.
Я говорил Миртилу, который был со мной в полях:
"Насколько большее наслаждение дарило бы тебе это прелестное утро - эта
дымка, этот свет, эта воздушная свежесть, эта пульсация твоего бытия, - если
бы ты умел отдаться ему целиком. Ты думаешь, что живешь здесь, но лучшая
часть твоего существа заточена в монастырь; твоя жена и твои дети, твои
книги и твои занятия завладели ею и крадут тебя у Бога.
Способен ли ты в этот самый миг испытать ощущение могущества, полноты и
непосредственности жизни, - не позабыв все, что осталось вне его? Привычное