"Владимир Карпович Железников. Солёный снег (Повесть) " - читать интересную книгу автора

муэртэ" - "Родина или смерть".
Пётр Петрович снова сел на Сашину кровать.
- Дело в том, - сказал Пётр Петрович, - что это было двадцать девять
лет назад. Поэтому ты ничего об этом не знаешь. Ты меня слушаешь?
Саша кивнул.
- Испанские революционеры сражались не хуже кубинцев, но их было
мало, а испанским фашистам помогали германские и итальянские фашисты. Силы
были не равны, но дрались революционеры храбро... Я сам был в Испании в те
годы, солдатом Интернациональной бригады. У нас в бригаде были немцы,
французы, англичане, венгры - в общем, все, кому дорога была испанская
революция, кто ненавидел фашизм. - Он помолчал. Потом прибавил: - Как это
хорошо, когда умеешь ненавидеть. Знаешь, люди, которые умеют ненавидеть
плохое, самые замечательные люди.
- Пётр Петрович! - У Саши сильно-сильно закружилась голова, он крепко
сжал кулаки и уже хотел из последних сил крикнуть: "А я плохой, я самый
плохой человек на свете, потому что в кармане моей куртки лежит ваше
письмо к Игорю..." Но вместо этого он сказал: - Пётр Петрович, расскажите
мне ещё про Испанию.
- Ладно, - согласился Пётр Петрович, - слушай... Во время одного боя
меня сильно контузило, и я потерял сознание, ну и фашисты меня схватили.
Привезли в деревню и бросили в подвал. В подвале уже сидело трое мужчин.
Один старик, видно испанский крестьянин, и двое мужчин помоложе. Они
сидели в трёх разных углах подвала. Я сел в четвёртый. Так мы и сидели,
каждый в своём углу. А где-то совсем недалеко слышались разрывы гранат,
уханье пушек. Наши продолжали бой.
"Надо поговорить с ними, - подумал я. - Но, может быть, среди них был
фашист, которого посадили сюда подслушивать наши разговоры? Такое тоже
могло быть".
Сидим, молчим, смотрим друг на друга. И вдруг я слышу в перерыве
между грохотанием боя, будто кто-то поёт. Тихо так поёт, еле слышно.
Поднял голову, оглянулся: вижу - поёт мужчина, который сидит напротив
меня. Поёт на французском языке. Рубашка на нём разорвана, один глаз
заплыл от удара. В общем, совсем вроде ему незачем петь. А он поёт. И
вдруг меня как ударило: он пел "Интернационал"!
- Понимаешь, - сказал Пётр Петрович, - этот человек пел
"Интернационал", хотя был избит и еле двигал губами, и рядом шёл бой, и
надо было совсем не петь, а постараться, пользуясь наступлением наших,
вырваться из подвала.
Саша открыл глаза.
- И тут я догадался, почему он пел. Он искал товарищей по борьбе. Он
хотел узнать, кто сидит рядом с ним: друзья или враги. Тогда я встал перед
ним и тихо пропел по-русски: "Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир
голодных и рабов. Кипит наш разум возмущённый и в смертный бой вести
готов..."
Ах, как ударили по сердцу Петра Петровича эти слова, хотя прошло
столько лет и казалось, что эта испанская история давно забыта. Он
замолчал. Перед ним стояли те трое из подвала.
- Ну? - сказал Саша.
- "Камарад", - сказал мне француз. Это значит - товарищ, друг. И
показал на место рядом с собой.