"Лев Жданов. В сетях интриги (Исторический роман эпохи Екатерины II) " - читать интересную книгу автора

место в Гатчине и в Павловском дворце, начиная от парадных покоев и кончая
антресолями, где жили молодые девушки-служанки, где сначала ютился и
по-восточному испорченный развратный Кутайсов, раньше чем попал в особый
фавор и в нижние апартаменты павловской резиденции...
И все-таки благодаря разумному телесному воспитанию, данному мальчику
его "няней", англичанкой Гесслер, благодаря собственной здоровой,
уравновешенной природе Александр, наглядно, отдаленно знакомый с
проявлением чувственности у других, сам до четырнадцати лет оставался
чист, покоен и чужд этих волнений.
Только в прошлом году, когда у мальчика, рослого и сильного не по
годам, появились признаки возмужалости, ближайший наставник его,
генерал-майор Александр Яковлевич Протасов, даже спящий в комнате,
соседней со спальней юноши, занес в свой дневник следующие строки:
"От некоторого времени замечаются в Александре Павловиче сильные
физические желания, как в разговорах, так и по сонным грезам, которые
умножаются по мере частых бесед с хорошими женщинами".
Наблюдательный, но осторожный дядька не счел нужным тут же отметить
остальных, немаловажных подробностей, которые, конечно, также не
ускользнули от недреманного ока этого смышленого, опытного царедворца.
Юноша сам искал теперь встреч и бесед, особенно наедине, с "хорошими", то
есть красивыми женщинами, фрейлинами и дамами императрицы. Как балованный,
красивый ребенок, он прежде давал себя ласкать и целовать этим дамам, а
теперь - сам, по старой памяти, искал их ласки и горячо отдавал
получаемые, чистые со стороны его подруг, поцелуи, весь замирая и трепеща
от прилива каких-то новых, жутких, еще не изведанных, но сладких ощущений.
Явилась еще одна черта. Раньше Александр был очень общителен со всеми
окружающими его и брата юношами и молодыми людьми, приставленными в
качестве камер-юнкеров либо просто - допущенными к играм и занятиям
молодых великих князей.
Теперь мальчик почувствовал особое расположение к некоторым из них,
самым ярким по характеру или красивым по наружности. Его любимцами были
юный, пылкий граф Виктор Кочубей, Николай Новосельцев, Федор Ростопчин и
даже красивый, угодливый грек с масленистыми глазами Дмитрий Курута,
приставленный к Константину для практики греческого языка, так как
Екатерина прочила младшего внука прямо в византийские императоры, после
того как успеет выгнать турок из Европы обратно на берега Азии.
Эта молодежь образовала тесный, какой-то строго замкнутый кружок не
то масонского, не то затаенного чувственного оттенка.
Вернее, оба настроения переплетались в отношениях членов маленького
кружка. Клятвы в вечной верности, мечты о преобразовании мира, хотя бы по
образцам, даваемым Великой французской революцией, которая как раз в эту
пору кипела на другом конце Европы, сменялись нежными объятиями и
поцелуями, рассказами о пикантных придворных историях, о личных мимолетных
увлечениях, о той игре с любовным огнем, которая вечна, как само
человечество, рождается с каждым новым поколением и не умирает никогда...
Александр, податливый, женственный, но в то же время гибкий, много
вбирающий в себя, на всю жизнь сохранил потом добрые отношения к этим
первым друзьям своей юности, только расширял их круг. А сейчас - по своему
положению, по выдающейся красоте, по свойствам характера и ума - играл
среди остальных роль какого-то обожаемого существа, почти "очарованной