"Роджер Желязны. Теперь мы выбираем лица" - читать интересную книгу автора

и соленые прикосновения морского ветерка.
Пол заверил меня, что я получу необходимую подготовку и лучшее
оборудование, имеющееся для выполнения работы по контракту. Потом он
посоветовал мне съездить куда-нибудь.
"Уезжайте на время", - сказал он, - "и подумайте об этом".
Всматриваясь в ночь, чувствуя холод, прикидывая, смогу ли я убить
его, выбраться оттуда, вернуться назад и начать сначала, воспрянув и
очистившись, найдя здесь свое место, ведь моя прежняя жизнь окончена и
забыта, тогда...
"Я постараюсь", - сказал я и дал опуститься занавесу.
Потом, вот.
Глядя на нее, сидящую под этим сумасшедшим праздничным деревом, ее
мягкие волосы собраны заколкой нежного, кораллового цвета, голова и рука
двигаются, пока она переносит свою овечку на бумагу точными, обдуманными
штрихами; потом светлеет день, отбрасывая мою тень, она обращает внимание,
поворачивает голову, делает движение рукой, поднимая ее, чтобы прикрыть
глаза от солнца, я спешиваюсь, наматываю поводья на ветку, спускаюсь к
ней, ищу слова, ее лицо, кивок, медленная улыбка...
Вот.
...Глядя на огненные цветы, распускающиеся подо мной, последняя
вспышка, закрывающая половину здания, их цель; мой аппарат вздрагивает,
камнем падает вниз, горит, меня выбрасывает, моя кабина цела и двигается
сама по себе, уворачиваясь, резко меняя направление, стреляя вниз и
вперед, вниз и вперед, потом раздвигается и мягко роняет меня, мой
защитный скафандр издает еле слышные щелчки, когда мои ноги касаются земли
и отключаются отражатели; а потом в дело вступают мои лазеры, срезая
приближающиеся ко мне фигурки, гранаты вылетают из моих рук, волны
разрушающих протоплазму сверхзвуковых сигналов исходят от меня, подобно
звукам какого-то звонящего, невидимого колокола...
Сколько размозжил я андроидов и роботов, разрушил до основания
макетов зданий в натуральную величину, метнул снарядов за следующие два
месяца там, в том заповеднике, куда меня отвезли, чтобы ознакомить со
всеми новейшими способами уничтожения, я не знаю. Много. Моими учителями
были не убийцы, а техники, которым потом предстояло подвергнуться стиранию
памяти, чтобы обезопасить организацию и их самих. Открытие, что это
возможно, заинтриговало меня, воскресив во мне некоторые из моих прежних
мыслей. Техника этого, узнал я, была чрезвычайно сложной и могла
применяться с абсолютной избирательностью. Она использовалась долгие годы,
как психотерапевтическое средство. Со своей стороны, учителя представляли
собой странное сочетание отношений и настроений, сперва почти беспрестанно
призывая меня совершенствоваться в обращении с их оружием, при этом
тщательно избегая любого упоминания, что я скоро воспользуюсь им для
убийства. Однако потом, когда пришло осознание того, что все, сказанное
ими, почувствованное или подуманное будет впоследствии удалено из их
сознания, они начали часто шутить о смерти и убийстве, и их чувства ко
мне, кажется, претерпели изменение. От начальной стадии явного презрения
они за считанные недели дошли до того, что стали относиться ко мне с
чувством, приближающимся к благоговению, словно я был чем-то вроде жреца,
а они скромными участниками обряда жертвоприношения. Это обеспокоило меня
и я стал избегать их как только мог в свое свободное время. Для меня эта