"Юрий Завражный. Забыть адмирала! " - читать интересную книгу автора

нами, просто безвольная сопля. Если мы хотим чего-то добиться на театре
военных действий, диктовать должны мы, - Николсон сделал ударение на слове
"мы", - поймите это, наконец. Мы, а никак не наоборот. С такими партнерами
по делу, как эти французы, не стоит церемониться, и я не собираюсь.
Кэптен Николсон придвинулся к Барриджу почти вплотную, так, что тот
смог уловить тонкий запах дорогого французского одеколона, пронзил его
ледяным взглядом и добавил чуть слышно, четко разделяя слова:
- Смею вас в этом заверить, мистер Барридж.
Первые звездочки уже поблескивали на быстро темнеющем синем небе.


* * *

Капеллан Хьюм в двадцатый раз обмакнул перо в чернильницу и в двадцатый
раз отложил его сторону. Письмо домой не получалось. Начатое утром и
отложенное в связи с известными событиями, оно совершенно потеряло свое
первоначальное содержание и, разумеется, задуманный стиль. Закончив
описывать свои впечатления о Сэндвичевых островах, капеллан совершенно
растерялся и никак не мог перейти к Камчатке и Петропавловску.
Когда пишешь письмо домой, совсем неплохо мысленно представлять себе
своих родных - всех тех, кому адресуются эти скупые, емкие и полные живого
тепла строки. Но сейчас вместо них перед глазами капеллана одно за другим
проплывали лица погибших моряков, которых ему когда-либо довелось отпеть за
свою долгую службу в Королевском флоте, проводить туда, откуда простым людям
возврата нет. Одни были сражены ядрами и пулями, иные - отточенной сталью;
кое-кого скосила цинга и Желтый Джек81. Были насмерть покалеченные и упавшие
за борт, был упрямый матрос-шотландец, уличенный в воровстве и засеченный
кошками82 до смерти - ни слова не проронил, пока били. Как-то раз двое
молодых парней на Багамах отравились какой-то мерзкой голубоватой рыбой,
которую они втихаря поджарили в душном кубрике, после чего без промедления
отправились к праотцам. А старый помощник боцмана Джекобс по кличке Филин...
Хьюм вспомнил, как читал поминальную молитву боцманской шляпе и
холщовому мешку с нехитрыми моряцкими пожитками - всему, что осталось от
седого морского волка. Уж какой был боцман! Где только не плавал, чего
только не видал - от северных моржей до южных пингвинов. Никто не знал
столько занимательных историй, сколько знал он. Никто не мог завязать такие
хитроумные узлы, какие вязались грубыми руками старины Филина. Но чересчур
уж сдружился под старость с Огненным Дьяволом, с ромом то есть; как-то
напился вдрызг, выполз на палубу покурить, да и сгинул. Конечно, вывалился
за борт... кто-то скажет: нелепая смерть. Но нет. Море забрало моряка домой,
вот и все. Побыл с людьми - и ушел, куда хотел, куда всегда тянуло. А все
равно жалко.
Теперь вот - старый адмирал Прайс. Будут и другие. И всех их предстоит
пропустить через свое сердце, помогая преодолеть это мучительное
перерождение в иной, высшей жизни, о которой у Хьюма было сугубо свое особое
представление, которое, в общем-то, не особо противоречило страницам Библии,
но о котором он никогда никому не говорил и нипочем не скажет.
То, что произошло сегодня в полдень, никак не укладывалось в голове.
Можно было ожидать чего угодно, только не этого. Хьюм попытался представить
себя в роли адмирала, чтобы хоть немного понять его, но тут же с досадой