"Юрий Завражный. Забыть адмирала! " - читать интересную книгу автора

- Да, сэр, - неожиданно для себя сказал Барридж и удивился, насколько
легко он сказал это - "сэр". В принципе, все дворяне и так говорят друг
другу "сэр"; Николсон к тому же был баронетом в десятом колене, а Барридж
простым эсквайром. Но здесь не королевский двор, а боевой корабль, и, как
равные в чине, офицеры обычно опускали излишние тонкости, связанные с
происхождением, подчас обращаясь друг к другу по имени и даже по-старинному
на "ты". Однако Николсон никогда не упускал случая подчеркнуть свое
дворянское превосходство, и кое-кто из молодых офицеров типа Ховарда норовил
перенять у него эти манеры. Особенно это было заметно, конечно, на "Pique".
И в данном случае обращение "сэр" означало не "сэр Николсон", а "сэр баронет
Николсон, исполняющий обязанности командующего эскадрой". Вот все само и
определилось.
- На фрегате все остается согласно обычному распорядку. Мое присутствие
не поможет адмиралу, - и Николсон кивнул в сторону Прайса. - Ему нужны
лекари, а не я... а еще нужнее - священник. Согласитесь, мистер Барридж.
Барридж посмотрел на Николсона исподлобья.
- До вечера, кэптен. Встретимся на французском флагмане, - и Николсон
снова глянул на Прайса, - если, конечно, у вас не случится что-нибудь еще.
Барридж неплохо знал кэптена Николсона, а потому мало удивился его
последним словам. Он был рад, что новоиспеченный командующий убыл к себе на
борт, оставив его почти наедине со старым другом - увы, уже умирающим.
- Повторяйте же: "Боже, помилуй меня, грешного..."
- Боже... помилуй меня... грешного... - запекшимися губами произнес
Дэвид Прайс.
- Аминь... Вот и ладно, - ласково сказал ему капеллан, словно ребенку.
- Спасибо... спасибо вам... мистер Хьюм... спасибо... друг мой...
Анна... мои любимые...
Со стороны могло показаться, что Прайс временами бредит. Но все это
время он оставался в себе и в беспамятство не впадал. Он узнавал каждого,
кто подходил к нему, и каждому пытался что-то сказать, но как будто не
решался. Казалось, что самое главное им еще не поведано, и Барридж не
отходил от адмирала, боясь пропустить слова, которые прольют, наконец, свет
на то, что случилось. А еще, несмотря на уже склонившуюся над Прайсом
смерть, Барридж по-прежнему надеялся. На что? Этого он и сам не знал...
Капеллан продолжал отвлекать адмирала от тяжелых мыслей чтением своих
молитв и псалмов. Барриджу показалось, что ими он только мешает Прайсу
собраться с силами и сказать ему те главные слова. Ведь если это было
покушение на самоубийство, он непременно должен объяснить! Боязнь
ответственности за павших в будущем бою - это еще вовсе не повод стреляться!
Это слова для Николсона. Для Де Пуанта. Для Ховарда. Но не для него,
Барриджа. Ему он непременно должен сказать что-то еще. Другое дело, что
теперь только и будут говорить о самоубийстве, причем о самоубийстве перед
баталией. Не после, а перед! Кем же, в таком случае, предстанет перед всем
миром старый адмирал? Сердце Барриджа сжималось от сильной душевной боли.
Нет, несомненно, это был несчастный случай. Случайный выстрел! Любой
военный видел такое не один раз. Но что же тогда означают эти слова: "я;
совершил; страшное; преступление"? Барридж вдруг почувствовал себя плохо,
ему нужно было срочно вдохнуть свежего воздуха.
- Мистер Хьюм, - тихо отвлек он капеллана от цитирования Священного
Писания, - я наверх, мне нужно распоряжаться. Понимаете?