"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

доложили командиру обо всем, что видели, и, между прочим, сказали:
- Третья бригада колхоза имени Ленина уничтожена немцами. Хутор
сожжен дотла, в нем не осталось ни одной хаты и ни одного живого
человека, только чернеет мертвое пожарище...
В этом отряде партизанил и Афанасий Герасимович, бывший председатель
колхоза имени Ленина, который хорошо знал Ивана, и Марию, и всех
хуторян. Он был комиссаром отряда. Выслушав вместе с командиром двух
вернувшихся разведчиков, он только вздохнул, низко наклонил голову и
сказал:
- Хорошая была бригада. Жалко людей, и хутора жалко. Так, говорите,
ни одной хаты и ни одного человека? Все, сволочи, пожгли, все порушили?
Они от нас не уйдут. Придет час, мы с ними за все рассчитаемся.
Сполна...
Так третья бригада колхоза имени Ленина была вычеркнута из колхозного
хозяйства, а все люди, еще совсем недавно населявшие хутор, были
посчитаны мертвыми. И партизаны решили больше не посещать сожженный
хутор. Ведь черное, пустынное пепелище никому не было нужно.
Немцы тоже не появлялись в этих местах. Уж кто-кто, а они отлично
знали, что их каратели выполняют приказы точно и аккуратно. И если было
приказано сжечь хутор, людей всех угнать в Германию, а животных
уничтожить, можно не сомневаться в том, что все так и сделано. И потому
на немецких картах, там, где малой точкой был обозначен хутор, после
донесения командира карательной зондеркоманды малая точка - хутор - была
перечеркнута жирным коричневым крестом...
Между тем на хуторе продолжалась своя, неведомая людям жизнь.
Обозначена эта жизнь была неприметным дымком, который струйками
просачивался сквозь кукурузные бодылья и таял в воздухе: Мария топила
печку в своем подземном логове.
Жива была и вычеркнутая из жизни третья бригада колхоза имени Ленина,
которую представляла единственная оставшаяся в живых женщина-колхозница
по имени Мария.
Началось это так. Стоял холодный октябрьский день. Еще на рассвете
прошел мелкий, нудный дождь. Потом дождь прекратился, утих сырой,
знобящий ветер, но все вокруг стало темным, отяжелело, приникло к земле.
Истопив печку, Мария обулась, надела шинель и вылезла из своего
логова-погреба. Постояла, задумчиво глядя на речку, на поредевший лес
вдали, на серое, за одну ночь потерявшее привычный желтоватый оттенок
кукурузное ноле.
Сложив на груди руки, Мария долго и грустно смотрела на неубранное
поле, вспомнила, что там, рядом с этим полем, лежат под землей тонны
невыкопанного картофеля, свеклы, моркови, что никем не собранные поздние
арбузы на колхозной бахче расклеваны воронами, а еще дальше, за холмом,
сиротливо склонив к земле наполненные семенем головки, пропадает,
осыпается большое поле несрезанных подсолнухов.
Мария тяжело вздохнула:
- Сколько людского труда прахом пошло... Сколько сил вложила бригада
в эти покинутые людьми поля... Сколько ночей недосыпали трактористы,
шоферы, возчики, доярки, пастухи, чабаны... Я знала всех этих людей.
Всех до одного человека. Мы вместе работали, вместе трудились на одной
нашей общей земле, вместе гуляли на праздниках, на свадьбах... вместе