"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

скатанную, затвердевшую от крови шинель. Видимо, кто-то тяжело раненный
в голову лежал на ней, истекая кровью, потом его унесли, а шинель
осталась. Мария стала развертывать скатку, но кровь застыла, слиплась, и
жесткое, плотно скатанное сукно надо было раздирать с силой.
Шинель нужна была Марии. От ее платья ничего не осталось. Часто
оглядываясь, словно за ней мог кто-то гнаться, Мария побежала к реке,
положила шинель в воду. крупным песком оттерла ее от крови, с трудом
отжала и пошла домой. На соседской усадьбе нашла тлеющие угли,
подбросила на них сухого хвороста, бурьяна, раздула костер н стала
греться, держа в руках отяжелевшую мокрую шинель.
Но привычке подоила коров, накормила собак, отнесла в котелке молоко
Вернеру Брахту. По всему было видно, что состояние немца ухудшилось. Он
посмотрел на Марию воспаленными глазами, облизал сухие губы, парное
молоко только слегка пригубил. Руки у него были влажные и горячие.
- Что мне с тобой делать? - качая головой, спросила Мария. - Как тебе
помочь? Где я найду доктора, когда кругом только смерть и разорение?
Вернер Брахт молчал и слабо, страдальчески улыбался. Боясь, что он
умрет ночью, в полной темноте, Мария растопила на костре немного
конского жира, свернула из тряпки тонкий фитилек, засветила светильник,
поставила его в углу погреба.
Трепетный огонек еле освещал изможденное мальчишеское лицо немца. Он
долго смотрел на огонек немигающими глазами, потом протянул к Марии руки
и сказал, как в первую минуту их встречи:
- Мама! Мама!
И Мария поняла, не могла не понять, что она - последний человек,
которого обреченный на смерть немец видит в своей жизни, что в эти
горькие и торжественные часы его прощания с жизнью в ней, в Марии,
заключено все. что еще связывает его с людьми, - мать, отец, небо,
солнце, родная немецкая земля, деревья, цветы, весь огромный и
прекрасный мир, который медленно уходит из сознания умирающего. И его
протянутые к ней худые. грязные руки и полный мольбы и отчаяния
угасающий взгляд - Мария и это поняла - выражают надежду, что она в
силах отстоять его уходящую жизнь, отогнать смерть...
И все, что пережила Мария в эти страшные дни, все потерн и горе
сдавили ей сердце, прорвались хриплым рыданием. Она уронила голову на
руки Вернера Брахта, влажные космы ее нечесаных волос закрыли лицо
умирающего, и она запричитала, будто сама прощалась с жизнью:
- Сыночек мой, Васенька! Песчиночка моя бедная! Не уходи от меня,
поживи хоть немножечко... не бросай меня одну...
В лихорадочных ее мыслях уже слились воедино и казненный немцами сын,
и умирающий мальчишка-немец, и Иван, и Феня, и застреленная Саня, и все
смерти, которые довелось ей увидеть в короткие, полные ужаса и крови
дни, и она, припадая к горячим рукам и заплаканному лицу Вернера Брахта,
билась в исступленном рыдании, а он слабеющим движением рук гладил ее
жесткие, натруженные руки и тихо шептал:
- Мама... мама...
Перед рассветом Вернер Брахт потерял сознание. Из его обнаженной,
стянутой перевязкой груди вырывалось неровное, клокочущее дыхание, губы
вздрагивали, а широко открытые, устремленные на огонек светильника глаза
ужо ничего не выражали - ни боли, ни страдания, только ту странную и