"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

- Ну вот, - проговорила Мария, вытирая потный лоб, - спи спокойно.
Теперь ни голодные собаки, ни звери тебя не достанут...
Собаки - Дружок и Дамка - лежали у края воронки, внимательно смотрели
на Марию. "А собаки вправду голодные, - подумала она, - разве их молоком
насытишь? Придется, видно, убитого коня им скормить". Она вспомнила, что
во дворе взорванной фермы постоянно высилась гора слежавшейся,
затвердевшей соли, которую колхозные чабаны откалывали ломами и увозили
на тырла, чтобы овцы могли посолоновать. Да и сама Мария не раз брала
оттуда соль для коров и телят.
Она пошла на ферму. Соль оказалась целой, только покрылась толстым
слоем пепла и рыжей кирпичной пыли. Весь день Мария провозилась с убитым
немецким конем. С трудом освободила его от упряжи. Неумело сняла с коня
кожу. Тесаком порезала на куски еще совсем свежее мясо, вычистила
двуколку, в которую был запряжен конь, и уложила в нее мясо, густо
пересыпав его солью. Двуколку оттащила в тень уцелевшей стены бригадного
домика, сходила на кукурузное поле, нарезала бодыльев, аккуратно
прикрыла мясо, а бодылья придавила черными от сажи кирпичами.
Скелет убитого коня остался среди улицы. Дружок и Дамка, ворча и
облизываясь, обирали с костей остатки мяса.
Несколько раз Мария проведывала Вернера Брахта. Раненый немец спал,
раскинув руки. Дышал он неровно, хрипло и тяжело, вздрагивал во сне.
Пристально вглядываясь в его пожелтевшие ногти с темной каймой грязи,
еще больше оттенявшей странную, неживую желтизну ногтей, Мария подумала:
"Нет, парень, не жилец ты на белом свете".
Она посидела на камне возле погреба. Стояло нежаркое осеннее
предвечерье. От речки по знакомой им тропке гуськом возвращались коровы.
Наевшись конского мяса, у ног Марии дремали собаки. В чистой синеве неба
кружились голуби. Они появились из-за горизонта, снизились и стали
облетать черное пожарище: то приближались к земле, то испуганно взмывали
вверх, не узнавая знакомых мест, где уже не было ни шиферных крыш на
домиках, ни самих домиков, ни родной голубятни, на которой так сладко
отдыхалось после полета в степь.
Мария узнала голубей... Их три года тому назад завел Степка, сын
хромого дяди Корнея. Степка был ровесником покойной Сани, но в отличие
от нее учился плохо, и дядя Корней долго не позволял ему купить голубей,
но потом, когда Степкины дела в школе поправились, позволил. Степка
добыл в райцентре прекрасных краснокрылых вертунов, которыми любовался
весь хутор. На заре они будили хуторян звонким воркованьем, ходили,
горделиво волоча по земле опущенные крылья, а когда, поднятые в воздух
своим подростком-хозяином, взлетали и начинали в ясном небе
головокружительные виражи, даже старики останавливались и подолгу
стояли, подняв головы и одобрительно причмокивая... Две пары голубей
Степка подарил Васятке.
Голуби все кружились над пожарищем, снижаясь там, где еще совсем
недавно стояла их голубятня, вновь уходили от гиблого черного места и
вновь возвращались, ища утраченное свое пристанище.
Вдруг старый красный голубь с белой звездочкой над коротким клювом
круто снизился и, напугав Марию хлопаньем крыльев, сел ей на колени,
завертелся и, надув прекрасную, отливающую перламутром шею, стал
ворковать, призывая свою стаю. И вся стая опустилась у ног Марии,