"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

не узнает, кому нужна была твоя смерть на чужой земле..."
Тихонько освободив руку из рук немца, Мария поднялась и, стараясь не
стучать, чтобы не разбудить спящего, стала убирать в погребе: вынесла
наверх старую кадку, разную ненужную ветошь, сплетенную из вербовой лозы
полусгнившую корзину. Она вспомнила, что на лугу, возле лесной опушки,
должны стоять копешки не свезенного хуторянами сена. Решила сходить
туда, принести охапку сена и постелить умирающему немцу. Шла боязливо,
настороженно, чтобы не нарваться на немецких солдат.
Вокруг ничто не нарушало тишины. Фронт уже откатился далеко на
восток, но Мария не знала этого и потому остерегалась. Солнце клонилось
к закату, был тихий, безветренный день. Дойдя до самой опушки, Мария
увидела, что копны целые. Присела у одной из них отдохнуть и заметила на
ближней лесной поляне земляной, присыпанный листвой бугор, которого
раньше не было. Озираясь, пошла туда, к незнакомому бугру. Это оказался
пустой немецкий блиндаж. Мария сошла вниз, осмотрелась в полумраке. В
темном углу блиндажа она нашла застиранные марлевые бинты, два
солдатских котелка. Заглянула под низкие, сколоченные из нестроганых
досок нары. Там лежали осколки зеркальца и обшитая сукном фляга с
пластмассовой пробкой-стаканчиком. Мария подобрала все это и решила
прийти сюда еще раз, чтобы разобрать нары и унести с собой доски.
Неподалеку она увидела второй такой же блиндаж. Возле него нашла
воткнутый в дерево плоский штык-тесак, прихватила и его. "Мне теперь все
сгодится, - подумала Мария, - у меня ни кола ни двора". Обрывок
телефонного провода, моток проволоки, коричневые, заскорузлые от пота
носки, полуисписанный блокнот с огрызком карандаша, круглый, залитый
стеарином походный светильник, мыльница с куском розового мыла - все это
Мария рассовала в котелки, взяла с мыслью: "Сгодится и это".
Но больше всего ее обрадовала добротно сделанная чугунная печурка в
углу покинутого немцами блиндажа. Небольшая, аккуратная, с разборной
трубой и конфоркой, с дверцами и поддувалом, она показалась ей нужнее
всего. Наступал октябрь с обычными холодами, распутицей, и печка была
для Марии спасением. "Сегодня же заберу печку", - решила она.
Увязав проволокой охапку сена и навесив на себя флягу, котелки и все,
что нашла в блиндажах, Мария пошла на хутор. Немец уже не спал, он
встретил ее слабой улыбкой, коснулся пальцем своего лба, указал на
Марию, на вход в погреб и прощально замахал рукой.
Мария поняла. Он хотел сказать:
- Я думал, что ты покинула меня, ушла совсем.
Она отрицательно качнула головой:
- Зачем же? Сена вот принесла, постель тебе постелю, чтоб мягче было
лежать. Да и для себя кое-что нашла, к зиме готовиться надо, иначе
пропадешь.
Быстро и ловко она расстелила сено, разровняла его, передвинула
раненого, подложила ему под голову затвердевший от крови серый мундир.
Сказала, разъясняя руками значение своих слов:
- Полежи немного один, а я схожу в лес, печку принесу. Без печки мне
никак нельзя. Там, где были солдаты, уже никого нет, ни ваших, ни наших.
И не стреляют нигде - видно, далеко ушли...
Печка и труба оказались нелегкими. Возвращаясь, Мария часто отдыхала
на положенной набок печке. Кинув на колени усталые руки, смотрела на