"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

краю хутора, где еще совсем недавно, несколько дней тому назад, стоял ее
дом. Сердце Марии колотилось, руки дрожали. Она с трудом подавляла в
себе желание повернуться и бежать без оглядки, бежать куда-нибудь, чтоб
только не видеть этого гиблого пепелища, мертвых деревьев, чтобы хоть на
краю света спрятаться от своей горькой судьбы. Но уставшие ноги сами
влекли ее туда, где она познала недолгое счастье, любовь мужа, рождение
сына, все то доброе, что дается человеку только однажды в жизни и
никогда не повторяется.
Вот и два до боли знакомых железных угольника, на которых Иван
когда-то укрепил калитку. Остались только эти покрытые окалиной
угольники да вымощенная битым кирпичом узкая дорожка, проложенная от
калитки к крыльцу. Теперь эта дорожка вела в никуда, заканчивалась
черной пустотой, и Марии показалось, что черным стало все вокруг: и
небо, и поля, и вершины холмов. Она упала и, содрогаясь от мучительных
рыданий, уже ничего не страшась, забыв обо всем, заголосила, царапая
израненными пальцами горячую землю...
Над головой Марии протяжно завыл Дружок. Его нутряной, хриплый вой то
утихал, переходил в едва слышный плач, то повышался, устремляясь в
немыслимую высоту, бился в зверином рыдании, отпевая ушедших людей,
мертвый хутор, и, вновь затихая, эхом замирал где-то за вершиной
холма...
Услышав вой собаки, Мария опамятовалась. Ее обожгла пугающая догадка:
а вдруг среди этих черных руин враги услышат человеческий голос? Что
тогда будет? Она поднялась, вошла, глотая слезы, во двор. Опираясь на
вилы и придерживая левой рукой вывеску, постояла возле обнажившегося,
сложенного из дикого камня фундамента сгоревшего дома. Какая-то чужая,
сторонняя, мелькнула у нее мысль: тут была кухня, тут залик, а там
спальня... Васятка спал в залике, на диване... в этом углу, на табурете,
стоял цветок в кадушке, материнский фикус... в простенке, между окнами,
шкафчик с посудой, а на той стене, в рамке, увеличенная фотография
отца...
Она стояла, опустив голову. На мгновение ей снова показалось, что она
спит и видит кошмарный сон, что вот-вот ее кто-то разбудит и перед ней
заголубеют чистые стены родного дома, и окрашенные чуть подсиненными
белилами резные наличники на окнах, и крыльцо, на котором, как всегда,
лежит искусно сплетенный из тонкой проволоки половичок... Но мычание
коров, тихое повизгивание собаки и - самое главное - удушающий запах
гари и дыма вернули Марию к тому, что произошло на хуторе, и она,
подавляя крик отчаяния, поняла, что пепелище, и сожженные дома, и смерть
мужа и сына, и могила Сани на кукурузном поле, и трупы немца и рыжей
лошади на хуторской улице - это и есть то, от чего никуда не уйдешь.
Мария сквозь слезы осмотрела двор и вспомнила: погреб! Там она сможет
укрыться от дождя и снега, от зимних холодов, от вражеских пуль и
снарядов, там, в этом погребе, можно жить...
Погреб Иван с Марией вырыли невдалеке от дома незадолго перед войной.
Сделали его глубоким, просторным, стены и пол выровняли по отвесу,
обмазали глиной с конским навозом. В одной из стен Иван вырыл тоннель
для зимнего хранения картофеля. В ту осень третья бригада заканчивала
постройку колхозного коровника, и дядя Федор разрешил Ивану взять
десяток бетонных балок-обломков, выбракованных при постройке. Иван долго