"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

поднял на нее светлые, ореховые глаза. Смотрел так, словно хотел
сказать: "Пойдем, женщина! Слезами горю не поможешь. Живым надо жить..."
Мария погладила собаку. Низко опустив голову, отошла от тополя.
Неподалеку, на дороге, увидела сорванную с бригадного домика жестяную
красную вывеску в деревянной рамке. Года полтора тому назад Иван рисовал
эту вывеску, старательно выводя на красном поле четкие белые слова:
"Третья бригада колхоза имени В. И. Ленина". Сын Васятка стоял тогда
рядом, глаз не сводил с отца. Он подносил Ивану банки с краской,
линейку, гвозди, мыл в керосине кисти. Был теплый весенний день. В
кронах цветущих вишен жужжали пчелы. На крыше заливисто ворковали
Васяткины голуби. Бригада готовилась к первомайскому празднику, все были
веселы, радостны. Мария в этот день пекла пироги, убирала в доме. Между
делом успела поругать Васятку за то, что он новенькую рубашку измазал
краской. После обеда Иван с Васяткой понесли вывеску к бригадному
домику, с легким наклоном прибили ее над входной дверью, а над вывеской
бригадир дядя Федор укрепил на покрытом серебрянкой древке алый
праздничный флаг. Вечером, придя с работы, хуторяне любовались яркой
вывеской и флагом, хвалили Ивана, посмеивались над измазанным Васяткой.
Сейчас сорванная с домика вывеска валялась на дороге. Деревянная рама
ее была изломана, а по красной жести, вминая ее в землю, прошло тяжелое
колесо немецкого грузовика. Рядом с вывеской лежали вилы-тройчатки с
почти целым держаком, лишь слегка обожженным с одной стороны. Мария
сразу узнала свои вилы и вспомнила, что в тот страшный вечер, когда
немцы арестовали и увели Ивана, она оправляла во дворе порушенный
соседским теленком стожок сена и, не выпуская вилы из рук, побежала к
бригадному домику. Выронила она вилы, когда потеряла сознание, и никто
их в тот вечер не подобрал. И еще она вспомнила, как Иван возился с
этими вилами: до сини закалял их в бригадной кузне, а потом оттачивал
напильником каждый зубец, долго делал вербовый держан с удобным, ладным
изгибом.
Марии стало жаль измятую грузовиком вывеску. Она подняла ее, взяла
вилы и пошла по улице на край хутора, где когда-то был ее дом. Возле
двора дяди Корнея увидела опрокинутую двуколку, убитого немецкого
солдата и мертвую лошадь. Немец был пожилой, толстый, с темной щетиной
на одутловатых щеках. У него была размозжена голова. Огромной, похожей
на слона, рыжей лошади осколок снаряда попал в живот. Рядом с двуколкой
валялись два десятиведерных солдатских термоса. Алюминиевая крышка
одного из термосов свалилась, в нем Мария увидела остатки жидкого кофе.
Ей нестерпимо хотелось есть. Она отвинтила крышку второго термоса. В нем
было картофельное пюре с крохотными кусочками копченой колбасы.
Выбирая горстями холодное пюре, Мария немного поела, покормила
Дружка, который с жадностью накинулся на пищу. Теперь Марию стала мучить
жажда. Она выпила глоток горького кофе и быстро пошла к хуторскому
колодцу, чтобы напиться самой и напоить собаку и коров. Они не отходили
от нее ни на шаг.
Колодец на хуторе был единственный. Он стоял у дороги, между двумя
рядами дворов. Его деревянный сруб, окованный обручами, дубовый ворот и
железная цепь оказались целыми. Даже ведро стояло на срубе. Мария
бросилась к колодцу, заглянула в него и отпрянула. В колодце плавали
вздувшиеся трупы собак и кошек. К счастью, в ведре оказалась вода. Мария