"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

глубоко ввалились, на скулах играл нездоровый румянец, а сухие,
потрескавшиеся губы дрожали.
- Надо уходить, - повторил Иван, - иначе будет поздно.
- Куда ж ты такой пойдешь? - сказала Мария. - Погляди на себя! Ты
весь в жару, рука у тебя горячая, как утюг.
- Все равно надо уходить, - сказал Иван. - Ты понимаешь это? Уходить
надо от проклятых зверей! Они никого не милуют, убивают старых и малых.
Ты не видела, а я видел, что они творят... Людского в них ничего нет.
Понимаешь? Ничего! Они ребятишек расстреливают... раненых добивают...
грабят... насильничают... Нам надо уходить... уходить надо...
Речь Ивана становилась отрывистой, бессвязной. Он на минуту-другую
терял сознание, умолкал, потом снова приходил в себя и не переставал
твердить:
- Надо уходить, Маруся! Слышишь? Надо уходить...
Мария заплакала:
- Как же мы уйдем, Ваня? Ты совсем больной, без памяти только сейчас
был. Куда мы пойдем и кому мы нужны? И потом... потом... ты знаешь,
Ваня... - Она покраснела, опустила голову, понизила голос: - Я в
положении... куда мне идти?
Мария приникла щекой к груди Ивана. Они долго молчали. Иван ласково
гладил волосы жены, взволнованно шептал:
- Ну хорошо... хорошо, Маруся... Подумаем... Завтра, может, мне
станет лучше, я съезжу до председателя, с ним посоветуюсь... Я ведь
коммунист... Я много могу сделать... Это ничего, что у меня одна рука.
Стрелять можно и одной рукой...
- А что, если тебя... если на тебя донесут, Ваня? - бледнея, сказала
Мария. - Если найдется какая-нибудь сволочь, пойдет к немцам и докажет:
так, мол, и так, есть у нас в хуторе один-единственный коммунист, и к
тому же красноармеец. Что тогда будет?
- Этого не может быть, - сказал Иван, - сволочей у нас нет, да и
хуторяне-то почти все наши родичи. - Иван помолчал, глядя куда-то поверх
головы Марии. - А все-таки, Маруся, лучше мне съездить до председателя и
в райкоме побывать... Жалко, сил у меня нет, с ног валюсь... Один не
доеду... упаду на дороге и сдохну, как собака... - Губы его искривила
вымученная, виноватая улыбка. - Прости меня, Маруся, - сказал он,. - это
я так, к слову... Завтра выпрошу в бригаде коня и дрожки... вместе с
тобой поедем... и Васятку возьмем...
Однако ехать Ивану уже не пришлось. Часа два он пролежал без
сознания, метался, рвал на себе рубашку, бредил. Васятка плакал. Мария
прикладывала к голове Ивана смоченное холодной водой полотенце, целовала
его руку, принималась голосить и умолкала, подавляя рыдания. На ее голос
сбежались хуторяне, сгрудились под яблоней, жалостно смотрели на
искаженное, покрытое потом лицо Ивана. Когда он пришел в себя и открыл
глаза, две пожилые женщины помогли ему сесть, бережно поддерживая под
руки.
Стояла тихая пора летнего предвечерья. В хуторских дворах
перекликались куры. На крыше дома заливисто ворковали Васяткины голуби.
От недалекой речной поймы тянуло прохладным запахом болотной сырости.
Где-то за хутором просительно мычал теленок. Казалось, в этот
благословенный час тишины и покоя ничто не предвещало беды. Но вот