"Павло Загребельный. Капитан Шопот" - читать интересную книгу автора

расспросов о Яремке, потом Яреме-эсэсовце, а там еще и бандюге, о роли
которого в убийстве мужа Мария кое-что знала, а еще больше догадывалась. То
ли Ростислав просто хотел помочь бедной вдове? Или же, не исключено,
понравилась ему тоненькая беленькая девочка, нежная, как весенний стебелек,
тонкая, стройная, с прекрасным чистым голосом и лучистыми глазами? Кто его
знает, о чем думал этот дебелый мужчина, чуть ли не вдвое старше Богданы,
когда размахивал руками перед лицом Марии и разглагольствовал о высоком
искусстве, о своих заслугах в нем, а более всего - о своих связях, потому
что заслуги заслугами, а без связей, как лошадь без упряжки: ни тпру ни ну!
Очень скоро выяснилось, что он умеет не только разбрасываться
обещаниями, но и дело делать. Богдану приняли в консерваторию, предоставили
место в общежитии, Ростислав помогал ей деньгами и советами, нанялся к ней
добровольным наставником, личным концертмейстером. Она с первого же курса
готовилась как известная опертая певица. Немного растерявшись в большом
городе, неосознанно тянулась к Ростиславу, который со словами "Золотко мое"
делал для нее, казалось, так много. Богдана усматривала в нем чуть ли не
отца родного, и он воспользовался ее доверчивостью и, выждав для видимости
какое-то время, взял ее в одну из весенних ночей, взял спокойно, холодно,
словно вещь, которая давно ему принадлежала, а она так привыкла подчиняться
ему, что не могла решиться хотя бы на незначительное сопротивление. Потом он
заставил Богдану написать матери письмо, что она не может без него, что
любит Ростислава и хочет выйти за него замуж.
У него был весьма солидный опыт с женщинами, и он хорошо знал, что
ослепленность Богданы рано или поздно исчезнет и тогда он потеряет ее, знал,
что выпускать ее в широкий свет, на большие оперные сцены - значит потерять
тотчас же. Потихоньку он стал делать все, чтобы приготовить из нее этакую
маленькую филармонийную певичку, пренебрежительно говорил о талантах, о
призвании, о вдохновении, о славе. Она слушала и не слушала. Загадочность,
которая так поразила его в десятикласснице, с годами не пропадала в ней,
внешне Богдана совершенно не изменялась, в душе, очевидно, тоже. Заглянуть в
ее душу Ростиславу не удавалось ни за какие деньги, он вертелся вокруг своей
молчаливой, задумчивой жены и чувствовал, что чужд ей, что она как была, так
и осталась равнодушной к нему. Предотвратить разрыв было так же невозможно,
как невозможно удержать артиллерийский снаряд, который, будучи выстреленным
из далекого орудия, летит на тебя, чтобы взорваться и рассыпаться на
осколки, разрывая и тебя самого. Внешне грубоватый и циничный, даже в своих
взглядах на музыку и жизнь, Ростислав обладал той необходимой дозой
внутренней интуитивной чуткости, которая всегда своевременно предупреждала
его о близкой опасности. Это был себялюбец с вмонтированной в него
естественной радарной установкой, похожей на ту, которой обладает летучая
мышь.
И когда после концерта на заставе Ростислав увидел Богдану рядом с
невысоким капитаном, у которого была уверенно поднята бровь, чувство тревоги
охватило его, он немедленно побежал бы за ними в лес, если бы не пришлось
слушать игру заставского шофера на баяне.
Тогда, в машине, после короткой их стычки сидел, смотрел на нее, готов
был смотреть до скончания века. Дома попробовал было шутить: "Влюбленный
носорог всегда прыгает перед самкой, прокалывая рогом воздух, и брызгает во
все стороны слюной. Ежели хорошенько поразмыслить, то все мы пускаем слюну -
и на это уходит вся наша энергия. Ты прости, мое золотко, что я сегодня..."