"Павел Архипович Загребельный. Я, Богдан (Исповедь во славе)" - читать интересную книгу автора

колесованы; переломав им руки и ноги, из них тянули по колесу жилы, пока они
не отошли в вечность. Полковники Гайдаревский, Бутрин, Запалий, обозные
Кизим и Сучевский насквозь пронизаны железными спицами и живыми подняты на
колы. Полковые есаулы Постилич, Гарун, Сутига, Подобай, Харкевич, Чудак и
Чурай, сотники Чуприна, Околович, Сокальской, Мирович и Ворожбит прибиты
гвоздями к облитым смолой доскам и сожжены на медленном огне. Хорунжие
Могилянский, Загреба, Скребало, Ахперка, Потурай, Бурлий и Загнибеда
растерзаны железными когтями, похожими на медвежьи лапы. Старшин Ментяя,
Дунаевского, Скубрия, Глянского, Завезуна, Косиря, Гуртовского, Тумару и
Тугая четвертовали.
Ищите своих предков среди этих мучеников!
Да только остались ли потомки? Ведь не щадили ни женщин, ни детей. У
женщин отрезали груди, самих рубили саблями, а сосцами били по лицам еще
живых мужей. Детей сжигали на железных решетках, под которые шляхта
подбрасывала угли и раздувала огонь своими дорогими шапками.
Память об этих зверствах не изгладится сотни лет, и человеком высокой
души будет написана книга боли и скорби, и книга эта навеки останется
безымянной: разве имеет имя память?
Хотя найдется мудрец, который напишет: "Лица эти выдуманы и в других
известных нам источниках не упоминаются".
Дескать, что только туманы лиризма и воплей, ведь еще древний грамматик
считал, что "почти поверить невозможно", как украинский язык позволяет
"естественно изображать страсти и столь приятно шутить".
Горькие шутки, панове, ох горькие!
К участию в элекции нового короля казацкая депутация не была допущена,
избран был средний сын Зигмунда Владислав, человек вроде бы добрый, каким я
его знал по своей службе в королевском кабинете, однако внешне добрые люди
часто бывают нерешительными, Владислав именно и был таким. Измучила его
тяжелая болезнь почек. Из-за этого лицо его было обескровленным, даже серым.
А может, и душа у него была серая? Уже на сейме элекционном повел речь о
замирении в государстве, стремясь к этому замирению, может, для самого себя.
Панство вряд ли обращало внимание на королевские прихоти, однако Владислав
был упрямым в своем стремлении успокоить греческую веру. На сейме
коронационном он провозгласил о намерении дать для православных диплом
королевский о свободе верования, права и привилегии. За короля тянули руку
владетель добр волынских Адам Кисель, князь Четвертинский из рода
Святополков и брацлавский подсудок Михаил Кропивницкий. К диплому нужно было
приложить большую государственную печать, но она хранилась у коронного
канцлера, канцлером же был бискуп Яков Задзик и печати для схизматов не дал.
Тогда король попросил малую печать у канцлера Великого княжества Литовского
Радзивилла. Тот сказал, что его духовник не советует прикладывать печать к
такому сомнительному документу. Король, зная, что духовник Радзивилла любит
чинить часы, достал свои часы и, показывая Радзивиллу, сказал: "Пусть твой
духовник занимается часами и не встревает в дела, которые могут вызвать
раздор в Речи Посполитой".
О, сколько же было тогда сеймов! И конвокационный, где шляхта
договаривалась о наследнике трона, и элекционный, на котором избирали короля
нового, и коронационный, на котором Владислава интронизировали, то есть
возвели на трон. И каждый раз пышнейшие обещания, и ожидания щедрот
монарших, и надежды высокие. Жаль говорить!