"Павел Архипович Загребельный. Я, Богдан (Исповедь во славе)" - читать интересную книгу автора

среди них и милостивые, как Владислав Второй, сын русинки, и мудрые, как
Стефан Баторий, который ввел чин среди днепронизовых казаков, разрешив
избирать гетмана и старшин, передав им во владение Трахтемиров (правда, не
город, а сельцо!), были просто осмотрительные, боявшиеся чрезмерных
притеснений и предоставлявшие народу моему привилегии и мандаты, но
властвующие паны уничтожали из-за своего гонора и эти крохи милостей и из-за
своей ненасытности совершали над людьми украинскими гнет и надругательства.
Я воспринимал плач и стоны моего народа братским, а скорее отцовским
сердцем. Но кто же это видел и замечал? У меня не было праистории, не
прослежен каждый мой шаг, - я был начисто безымянным для мира до тех пор,
пока не распрямился над всем этим миром, но и тогда все приписывалось только
моей собственной кривде, и снова оставались без внимания все прежние годы.
Ибо кто я? Не королевич из рода Вазов, увенчанный золотой короной польских
королей, не коронный канцлер Оссолинский, который потрясал всю Европу своим
красноречием, не литовский властелин Радзивилл, который, в восторге от своей
значительности, каждый день записывал в памятную книгу своей жизни, внося в
нее всю мелочность людскую; обо мне же вспомнили лишь тогда, когда грянул
гром.
Думали, что гром ударил только над чигиринским сотником Хмелем, а эхо
от этого грома раскатилось по всей земле. Лавина обрушилась. Молнии озарили
все небеса. Весть разнеслась во все края - заселенные и дикие. Тихие жалобы,
стоны, плач и грозный гомон - все стало слышно. Гром загремел, и уже знал я
теперь, что не отгремит он никогда, теперь уже не отгремит!
Даже великий канцлер литовский Станислав Альбрихт Радзивилл вынужден
был признать: "Причина этой бури - в силе наших злых поступков и притеснении
бедных".
Когда в апреле 1632 года король Зигмунд Третий умирал, к нему были
допущены люди всякого сословия и пола, и они так пристрастно обцеловывали
его руки, что кожа на них побелела от этих поцелуев. А ведь руки Зигмунда до
самых локтей были в казацкой крови, в крови Наливайко, в крови народа
русского.
Мы не целовали этих рук!
В июне посольство наше встало перед сеймом и добивалось участия в
элекции нового короля, возвращения прав для схизматиков, увеличения
количества казацкого войска. Ведь нас лицемерно называли члонками Речи
Посполитой и кричали на весь мир, будто бы Украину заливают волны золотой
свободы! Члонки Речи Посполитой! Сенат поднял на смех наши требования,
считая их нахальством, что же касается "члонков Речи Посполитой", то высокое
панство заявило: да, вы в самом деле словно бы части тела государства
нашего, но такие, как волосы и ногти у человека: в самом деле необходимые,
но когда слишком отрастут, одни отягощают голову, другие неприятно ранят,
поэтому их надо почаще остригать...
Ох и остригали же, и обсекали!
Когда уже при новом короле Владиславе гетман Остряница силой вынудил
шляхту подписать трактат вечного мира и поклясться на евангелии о вечном
соблюдении написанных артикулов и всех прав и привилегий казацких и
всенародных, то панство коварно и злонамеренно нарушило данное слово,
растоптало собственную присягу, товарищей и побратимов Остряницы связали и
увезли в Варшаву на казнь, неслыханную по своей жестокости и варварству.
Обозный генеральный Сурмило, полковники Недригайло, Боюн и Риндич - все